Президент фонда “Предание” рассуждает о том, что сила христианства – в его беззащитности.

И сила, и слабость христианства примерно в одном и том же.

В том, что христианин живёт одновременно и нормальную жизнь, и совершенно ненормальную.

Каждый христианин при крещении даёт априори невыполнимое обещание навсегда отречься от сатаны и всех его дел. Каждый живёт, постоянно это обещание нарушая. Каждый знает, что это – гибельно и что это совершенно неизбежно.

То есть одновременно – нормально, в смысле обыденно, привычно, как у всех, и ненормально – противно Высшему Замыслу, греховно, скверно.

И независимо от Благой Вести, даже если Бога нет и Христос не воскрес – жизнь именно такова. Мы живём – но смертны. У нас есть радость – но она всегда конечна. Любое счастье – залог грядущей трагедии, как ты ни приучайся принимать жизнь какой она бы ни была.

Честертон писал, что Благая Весть подходит к миру, как ключ к замку. Это трагичный мир, и Бог придал этой трагедии подлинно вселенский, вневременной и внепространственный масштаб. Не просто обречены умереть, а рискуем вечностью, и вся надежда на безумную мысль, что Творец Вселенной умер за нас. Наши радости – не мелкое возмущение серотонина, дофамина и окситоцина, а повод звёздам сотрястись на небесах.

Мы все живём с дулом у виска, не зная, когда спустят курок.

Это факт. Об этом невозможно забыть. Но дуло у виска исчезает, когда гибнет буквально всё и ты видишь мир сгорающим в огне. Надо смотреть затаив дыхание, не отрываясь ни на секунду.

Ибо стоит закрыть глаза – и холод у виска снова пробудит страх.

Христианство, принятое всерьёз, побеждает любой страх, в его масштабе сгорают любые неврозы. Христианство, оставляющее лазейку для земных надежд, рождает натуральных чудовищ.