Подпишитесь
на наш Телеграм

 

   ×

«Разочарование в вере и желание из Церкви уйти и больше не возвращаться, в общем-то, закономерно», – считает Владимир Берхин. Что с этим делать и надо ли – об этом президент фонда «Предание» говорил со слушателями нашего лектория. Во встрече участвовал клирик Новодевичьего монастыря С.-Петербурга священник Дионисий Харин.

Радио «Радонеж» было музыкой моего детства

Из своих тридцати семи я провел в стенах Церкви примерно 27 лет. Меня крестили ребенком, и для меня церковность с детства была впитанным опытом. В какой-то степени этот опыт был болезненным и травматичным, в какой-то – радостным и животворящим, но в целом он был непростым. Я успел провести какое-то время в консервативном, правильном православном приходе, где считалась нормальной и не вызывала ни удивления, ни сопротивления попытка жить так, как написано в древних книгах. Примерно до 20 лет я постился всеми положенными постами, я хорошо знаю, что такое сухоядение; в среду и пятницу, а также три дня перед Причастием я тоже постился; каноны знал наизусть, наизусть знал четыре Евангелия на церковнославянском языке, сейчас могу цитировать их близко к тексту. У меня была хорошая память, а мы занимались этим постоянно: каждый день читали по главе Евангелия. За год-полтора оно выучивается запросто. Все детство я так жил.

Позже я успел побыть и в либеральном приходе, в котором всему вышеперечисленному придавалось мало значения, зато очень много значения придавалось каким-то индивидуальным переживаниям и общению с Богом. Там были приняты молитвы своими словами, а не по молитвослову, когда люди становятся перед иконами или где им удобно и говорят: «Дорогой Господь!..» И дальше обращаются к Богу с благодарностью, с просьбой, с каким-нибудь вопросом. Я довольно много занимался тем, что именуется христианской проповедью, собственно говоря, проповеди я иногда пишу и сейчас в рамках своей работы уже директором фонда. Потому что надо как-то с жертвователями фонда общаться, и каждый делает то, что у него хорошо получается. Я умею хорошо писать проповеди – и я пишу проповеди.

У меня довольно разнообразный церковный опыт. Я никогда не был в других конфессиях вне православия, но имею некоторое представление, как они устроены. Я читал довольно много религиозной литературы – правда, бессистемно, читал Святых Отцов, апологетов, много проповедей. Все свое детство я честно слушал радио «Радонеж». У меня мама пекла просфоры, и представьте такую идиллическую картинку из детства: вечер, мы катаем тесто, ставим печати, и у нас там какой-нибудь Амвросий Юрасов из радиолы что-нибудь рассказывает. Или Виктор Саулкин со своим замогильным голосом. Это хорошие воспоминания, и когда недавно радио «Радонеж» объявило, что им срочно нужны средства, я им пожертвовал, потому что мне есть за что им быть благодарным. Это музыка моего детства, и каким бы детство ни было, это детство.

Я учился в двух заведениях религиозной направленности. 10–11-й классы я оканчивал в православном лицее, правда, в чем заключалась его православность, было не очень понятно. Я учился в миссионерской школе при храме Космы и Дамиана в Шубине, сейчас ее уже не существует, там нас учили проповедовать. У нас была практика: мы ездили в подростковые колонии, организовывали лагерь для подростков, которые не сидят в тюрьме… Я очень много чем занимался, у меня когда-то был православный туристический клуб, а для полноты картины скажу, что я женат венчанным браком и многодетный отец.

Зачем я туда хожу, если ничего не меняется

В общем, мой путь в Церкви был длинным, и на этом пути я видел довольно много людей, ушедших из Церкви по той или иной причине. Кто-то ушел, потому что Церковь оказалась несовместима с его интеллектуальными изысканиями. Я знаю человека, который долго и серьезно читал разных библеистов и пришел к выводу, что Церковь понимает Библию неправильно. И ушел в агностики. Кто-то ушел по моральным соображениям, как правило, после тяжелой обиды. Кого-то обидел священник, кого-то обидели прихожане, кого-то не поддержали в его деле – это очень грустные истории, когда человек долго и серьезно, как ему казалось, работал на Церковь, но его дело не оценили, и в итоге он хлопнул дверью. Такое случается. Кто-то уходит из Церкви, потому что ему просто надоедает.

Последнее время я наблюдаю особенно много таких людей: они ходили в Церковь 15–20 лет, а потом подумали: «А зачем я туда хожу, ведь ничего не меняется? Я не становлюсь ни лучше, ни хуже – вообще ничего не меняется. Зачем мне постоянное мелочное насилие над собой, если оно мне ничего не дает?» Радости прежней уже нет, смысла не находится, и человек просто перестает этим заниматься. Даже когда он уходит, у него ничего не меняется. И вообще большинство ушедших из Церкви людей очень мало меняются. У них немножко меняются бытовые привычки, а больше – ничего. Нет, были люди, которые целенаправленно уходили, говоря, что Церковь их ограничивает, – как правило, это было связано с седьмой заповедью «не прелюбодействуй». Но таких людей не очень много. Обычно, если человек хочет грешить, он занимается этим, совершенно спокойно оставаясь в Церкви. Православная Церковь – это очень свободная структура. Если вам не нравится то, что говорит один священник, вы можете пойти к другому. Всегда можно найти священника себе по душе, если вам это сильно надо. За почти 30 лет в Церкви я это хорошо понял – по крайней мере, в Москве точно так.

Через десять лет вы будете знать все. А что дальше?

Разочарование в вере и желание из Церкви уйти и больше не возвращаться, в общем-то, закономерно. Во всяком случае, в текущей церковной ситуации. Как бы человек ни жил, к чему бы он ни стремился, рано или поздно то или иное охлаждение и разочарование у него наступает. Оно может иметь разные формы, но оно приходит обязательно и ко всем. Кто-то переживает его тихо и без пыли, не демонстрируя всем, кто-то, наоборот, бурно пишет огромные простыни в «Фейсбуке». Причин много, первая из них – это просто человеческая природа: человеку со временем надоедает абсолютно все. Самые любимые, самые лучшие, самые интересные вещи ему надоедают. Так устроена человеческая психика – она пресыщается любым однообразием. Любой женатый человек это знает, например. Любой человек, который долго работал на одном месте, это тоже знает: даже очень любимая работа становится неинтересной, хочется чего-то нового.

В Церкви это разочарование переживается тяжелее, потому что, когда человек приходит в Церковь, ему очень многое обещается. Ему даются такие перспективы, рассказываются такие истории, что кажется, будто он наконец-то нашел то место, где ему будет хорошо.

Плюс церковный мир предоставляет огромные возможности для постижения: это большой, сложный, разнообразный, интересный мир. Долгая церковная история, которую очень интересно читать и находить параллели с современностью, если они кому-то важны. Или просто читать как сказочную историю былых времен, где много чудес, – а чудеса человеку нужны. Это сложная перестройка жизни: службы, посты, правила, что можно, что нельзя. Если в это всерьез вникать, это очень интересно и ужасно важно. И вот человек приходит и во все погружается: читает книжки, изучает богослужения, учит новый язык.

В общем, человек во все это погружается, изучает, узнает о том, что можно жить иначе (люди ведь редко приходят в Церковь от хорошей жизни, обычно от каких-то «обстояний», трудностей, болезней, сложностей, неприятностей). Он читает про людей, которые могут жить по-другому, он надеется, что с ним когда-нибудь тоже случится что-то прекрасное, он находит признаки, по которым все меняется к лучшему.

К сожалению, мир современного российского православия большой, сложный и интересный, но у него есть свои пределы. И если вы не ученый, если вы не стремитесь зарываться в какие-то дебри, то примерно через десять лет вы будете все знать. Порядок богослужения, Писание, основные точки зрения, возражения на них и возражения на эти возражения. Если вы дружите с интернетом и тамошней полемикой – вы успеете поучаствовать в спорах на самые разнообразные темы со всех возможных позиций. Через десять лет в Церкви становится скучно. Я много раз это видел, и сроки эти примерные, но так оно и есть. Для человека, который с радостью во все это погружался, становится понятно, что дальше погружаться некуда. И возникает логичный вопрос: а что дальше? Что мы вообще здесь делаем и зачем?

Не сомневается только неколебимый идиот

Есть замечательная книжка Феофана Затворника «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться». Как на нее настроиться, там рассказывается, а что это такое – нет. К какому идеалу я должен прийти в Церкви? Как мне понять, я иду в правильном направлении или нет? Никакого внятного ответа на этот вопрос я пока нигде не нашел. По идее, в Церкви человек спасается. Но в чем состоит спасение – непонятно. У протестантов в этом плане немного проще: один протестант спрашивает другого, мол, брат, ты спасен? Я спасен! – отвечает брат. И все замечательно. Что такое спасение? Приблизился ли я к нему? Свой церковный путь я начинал ребенком и, ясное дело, грешил меньше, чем сейчас. Зачем, стало быть, я прожил эти годы в Церкви, если грешить стал только больше?

В общем, человек, долго пребывающий в Церкви, осознает, что жизнь неоднозначна, и иногда нужно докричаться до Бога, чтобы понять, что делать, или ему настолько плохо, что ему нужно увериться, что Бог есть, Бог его слышит, Бог о нем заботится. А Бог не всегда на это отвечает. Бог может очень долго молчать. И человек начинает задумываться: а там вообще что-нибудь есть? Это тоже нормально и даже важно.

Наука питается вопросами. Самое очевидное: Солнце – мы все это видим – маленькое и вращается вокруг Земли. И нужно в этом засомневаться, чтобы понять, что на самом деле Солнце большое, и это Земля вращается вокруг него. Но это неочевидный факт. Он требует сомнения и работы. Вера тоже до известной степени питается сомнениями. У Дмитрия Быкова есть такие строчки: «Не усомнится только тот, глядящий пристально и строго, неколебимый идиот, что вообще не верит в Бога». Сомнения постоянно приходят, и вера – это в конечном счете преодоление сомнений.

Итак, человек после долгого пребывания в Церкви начинает сомневаться. Ослабевают все существующие стимулы, богослужения больше не вызывают сильного внутреннего отклика, слова о греховности не обличают. «Якоже бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу», – повторяет православный человек каждый вечер. В какой-то момент это перестает работать. Сначала ты вздрагиваешь, понимая, о чем идет речь, а на сто двадцать пятый раз это уже просто слова. А на пятьсот двадцать пятый раз они раздражают – зачем я это говорю? Я так себя не чувствую, я не хочу так себя чувствовать. Нет, можно, конечно, придумать, зачем это говорится, что это некая педагогика, чтобы человек осознавал масштаб стоящей перед ним проблемы, но с какого-то момента эти слова теряют и свое педагогическое значение, и люди начинают искать выход.

Есть выход в виде усложнения своей религиозной практики. Люди начинают ездить по далеким монастырям, искать правильного батюшку, который их приведет куда надо, ездить на Афон. Афон – потрясающее место, я два раза там был, и, наверное, самая искренняя литургия в моей жизни была именно на Афоне. Люди могут сменить конфессию. Для нас это звучит дико: мол, был человек православный, а перешел в католики. Или был католиком – перешел в протестанты. Но, допустим, в протестантском мире переход из одной церкви в другую воспринимается как что-то обыденное – как переход из одной спортивной секции в другую. Вот человек занимался греблей, она ему надоела, он занялся альпинизмом. Так примерно рассказывают протестанты о том, что некий брат из баптистов перешел в лютеране. Ну, перешел – но он же все равно наш брат. В Православной Церкви это дело более серьезное. Так вот, некоторые люди переходят в другую конфессию и обретают новое дыхание. Некоторые начинают искать какие-то особо правильные формы православия, уходят в старообрядчество, в каких-нибудь старостильников, особенных раскольников – их довольно много и они очень разные, и через это обретают дополнительный стимул верить.

Другие смыслы

Другой вариант – когда человек от просто религиозной практики переходит к делу. Он находит себе некое занятие, которое сообщает его жизни новый смысл. Это может быть, например, служение милосердия. Очень хороший и праведный, честный выход. Человек думает так: ну, есть заповеди, что нужно заботиться о ближних, больных, заключенных и так далее. Пойду о них и позабочусь, это будет моя духовная жизнь. То есть человек оставляет себе какой-то объем религиозной практики – посты, богослужения, исповедь, Причастие. Но основным становится милосердное служение или проповедь, работа с молодежью или другое занятие, которое его поддерживает. Таким образом он может в Церкви обретаться еще много лет, будучи занят каким-то достаточно полезным делом. Наука, искусство, иконопись – это все очень хорошо и правильно. Но это уже не религиозная практика и не вера, это что-то рядом с ней, нечто вместо нее. Я знаю людей, которые в конечном счете ушли в детей. Они завели семью, занимаются воспитанием детей, пытаются их как-то защитить от тлетворного влияния современного мира, и это составляет основу их собственной жизни. Это тоже правильно и хорошо.

Отдельно нужно сказать о том, что строй нынешней церковной жизни, который у нас есть, не особенно подходит для современного российского горожанина. Эта жизнь требует медленности, сосредоточенности, долгой памяти, умения отрешаться от происходящей суеты. Вот пришел ты в храм – и оставь все за порогом. Молитва – это очень сосредоточенный процесс, в то время как вся жизнь современного горожанина построена на погружении в большое количество информационных потоков. По-другому жить очень сложно. Это даже не про интернет – просто мало кто из нас на работе занят только одним делом. У большинства из нас сразу несколько задач, постоянно падают новые, и никто не ждет, когда вы доделаете предыдущую. У огромного числа людей больше одной работы. Плюс существует семья, и если раньше семья и работа были отделены друг от друга – утром отец ушел в контору, вечером вернулся, – то сейчас эти процессы идут параллельно. Мужчина находится на работе, тут ему звонит жена и что-то спрашивает: никто не удивляется. Или женщина находится на работе, а ей начинают названивать дети по каким-то вопросам. Так устроена жизнь, и перекраивать ее, находясь на современной работе в городе, очень сложно. И потому человеку в Церкви может быть некомфортно, потому что все здесь предназначено для другого типа жизни.

Одним из способов ухода от кризиса является борьба за улучшение Церкви. За чистоту церковных рядов, за то, чтобы все было по-настоящему – а «по-настоящему» может пониматься по-разному, как более традиционно, так и более либерально. Такая борьба – тоже суррогат духовной жизни, о которой никто не знает, что это такое. Ну и, наконец, последний выход – просто все оставить. Обычно это происходит постепенно. Человек живет своей жизнью, понимает, что уже три месяца не причащался, и не чувствует, что он что-то потерял. Он ходит в храм все реже и реже: то слишком холодно, то есть другие дела, дети, еще что-то – он постепенно охладевает, ему становится неинтересно, и он уходит из Церкви еще раньше, чем сам себе в этом признается.

Какая часть Символа веры вам ближе всего

В своем кризисе человек, как правило, остается один. Некоторым везет встретить мудрых пастырей, которые способны поддержать, но чаще люди жалуются на одиночество в Церкви. Не помогают попытки поговорить со своим церковным окружением – да и не у всех оно есть, довольно много церковных людей живет в непонимании даже в собственной семье.

Где искать выход? Что может помочь? Прежде всего, здесь могла бы помочь некоторая психотерапевтическая работа по изучению самого себя. В той части церковной аскетики, которую я встречал, очень мало попыток понять, что со мной происходит, почему я делаю то, а не другое, почему я такой и могу ли я быть другим, что я могу сделать сам, а для чего мне требуется Божье вмешательство.

Все начинается с честных ответов на вопросы: зачем мне вера, зачем я вообще там нужен, во что я на самом деле верю, что для меня важно? Я когда-то делал такое упражнение: есть Символ веры, он состоит из 12 частей. Я брал какую-нибудь часть и думал: по этому поводу я что-нибудь чувствую? Это имеет ко мне какое-то отношение? Например, там написано: «Чаю воскресения мертвых». Мне это важно. Я довольно много имею дела со смертью, и да – смерть это очень плохо. Но когда там говорится, что Христос предсказан пророками Ветхого Завета – простите, библеисты, мне все равно. Какая мне разница, предсказывали пророки или не предсказывали? Я согласен с Символом веры, но лично мне это неважно. Для меня ничего не изменится, если окажется, что это не так.

И вот по мере изучения самого себя у меня начались первые искренние и настоящие молитвы. Я понял, что искренне молился только тогда, когда у меня случалась какая-то беда: в ситуации беды все молятся очень горячо. Но по-настоящему обратиться к Богу я смог только после того, как церковность в значительной степени оставил. Только когда я понял, что все эти правила, вся эта субкультура не заменяет меня самого. От того, что я буду молиться по молитвослову или в соответствии с каким-то образцом, она может превратиться в какую-то оболочку, форму. Не знаю, как это описать, но в ситуации некоей выключенности из традиции и культуры моя молитва стала настоящей. Я наконец-то говорил с Богом честно.

Мне потому нравится Книга Иова, потому что с ним подобное и случилось: у него все отняли. И его молитва была такова, что Бог пришел к нему лично. Эту историю можно рассматривать как метафору, но мне нравится думать, что это документальное описание. Была у человека счастливая жизнь, он был праведен. Сатана пришел к Богу и сказал: Иов праведен только потому, что ему хорошо. Если ему будет плохо, он моментально перестанет в Тебя верить и проклянет. Итак, у Иова погибли дети, сгорел скот, сам он покрылся проказой. Осталась только жена, которая говорила: «Ну, похули Бога и умри, хватит уж мучиться-то». А еще к нему приходили друзья и говорили: «Иов, видимо, ты где-то страшно нагрешил, Бог ведь просто так не покарает. Покайся, Иов, ведь ты грешник!» А Иов говорил: «Нет, я хороший человек, я был праведен всю свою жизнь, и пусть Бог ко мне приходит, будем судиться, ведь с живыми людьми так поступать нельзя!»

И Бог пришел к Иову. Правда, Он не стал отвечать на его вопросы. Он вместо этого сказал потрясающую речь, которая звучала примерно так: «Иов, а кто ты такой вообще, где ты был, когда Я Землю творил, когда Я крокодилами и бегемотами реки населял?» Это потрясающая поэзия, я мало где встречал подобное. Иову хватило того, что Бог явился, он сказал «я все понял». И после чтения Книги Иова не остается вопросов, справедливо там поступили или нет. Вот так и нужно молиться.

Но… люди продолжают приходить к Богу!

Вопрос из зала: Насколько я понял, чтобы сохранить веру и сохранить себя, необходимо изучать какое-нибудь церковное направление или заниматься околоцерковной деятельностью, и тогда останешься в Церкви?

Священник Дионисий Харин: Мне кажется, это необязательно. Если мы действительно пришли к такому моменту, что теряем веру, в первую очередь, это нужно принять. Большинство людей боится в этом признаться, и у них рождается множество проблем. Нужно попытаться осознать себя, свое место в мире и свои отношения с Богом – насколько честно они складывались. Пересмотреть их. Этому, возможно, действительно помогает некая смена рода деятельности – неважно, церковная или нецерковная. Главное – то, что ты отправляешься на поиски Христа, и они могут быть не связаны с конкретным храмом. Кто-то отправляется в путешествие и узнает различные народы, их отношение к Богу, кто-то изучает литературу, кто-то созерцает природу, кто-то занимается физикой, химией, математикой – и в этом видит красоту Божьего мира, его глубину и сложность, и снова может прийти к вере.

Владимир Берхин: Известный факт, что человек в начале религиозного пути чувствует себя счастливым. Это поддерживающая вещь, которая может заразить и других. Но сейчас, чтобы чувствовать себя счастливым, не обязательно верить в Бога. Увы. Мы знаем вполне успешных, состоявшихся, нравственных, замечательных людей, которые не имеют никакого отношения к Церкви. Это значительно осложняет проповедь. Человек к нам приходит и говорит: а что у вас тут такого, чего нет во всем остальном мире? Показать ему нам, собственно, нечего. Остается только рассказывать.

Но вот что удивительно. Люди продолжают приходить в Церковь, открывать для себя Бога – и для меня это серьезное доказательство, что Бог есть.

Несмотря на то, что мир стал настолько разнообразен – в нем есть любые переживания, идеи, удовольствия, люди овладели удивительными возможностями по управлению собой, друг другом… Но при этом они продолжают искать Христа и приходить к Нему. И значит, Его не может не быть!

Чтобы оставаться в Церкви, нужно найти то пространство, в котором Бог мне сейчас открывается. Кто-то может найти Его в собственной семье. Это не значит, что Он будет там всегда – эти пространства меняются в течение жизни. Важно понимать, что церковная субкультура – только одно из возможных пространств. Оно когда-то было адаптировано специально для этих целей (в современном мире уже не так хорошо адаптировано), но оно – только одно из возможных.