на наш Телеграм
В лектории «Предания.ру» недавно прошла лекция «Андрей Платонов: юродивый в литературе». Под это дело решили написать о Платонове текст.
Платонов — не просто гениальный писатель. Он — величайший писатель Революции. Ни у кого проблематика Революции, советского проекта, строительства социализма не представлена столь интимно, глубоко, полно. Платонов как писатель, как мыслитель показывает нам, в чем были подлинные чаяния тех, кто верил в Революцию и социализм. Книги Платонова — не антиутопии, они — трагедии. Трагедия утопии: вот мы уверовали и влюбились в социализм, мы начали строить его всеми силами своего существа, сердца, ума, тела; вот мы уже чувствуем его, ветер грядущего веет нам в лицо и… не вышло. Впрочем, мы сейчас будем говорить не про художественную прозу Платонова, а про его раннюю публицистику, собранную в книге «Красный Платонов»: статьи 1919-1926 годов, то есть еще очень молодого Платонова, пишущего в самый разгар Революции и Гражданской войны.
Не хочется называть это «публицистикой», это скорее философские поэмы в прозе, литературно гениальные тексты, вполне на уровне лучших романов, повестей, рассказов Платонова. Коммунист и атеист Платонов здесь выражает глубинный пафос Октябрьской революции — и вот этот пафос совпадает с глубинным пафосом христианства. Платонов говорит о бессмертии и восторге, о Христе и Боге, о том, что мир во зле лежит, и о его спасении, Революции как Искуплении, пролетариате как новом творении, коммунизме как Царстве. Он повторяет софиологические темы Серебряного века и его мысль об искусстве как теургии и орудии переделки мира (символистская теория искусства оказывается теорией пролетарского искусства), о преодолении пола и его страстей. Может быть, нигде больше так не виден христианский характер коммунизма, то, чем была на самом деле чревата Революция. Повторим: Платонов — величайший писатель Революции, и о Революции он говорит так.
Грехопадение и Искупление
В «Питомнике нового человека» Революция вписана в христианскую логику грехопадения-апокалипсиса: мир изначально — рай, затем он пал, но грядет Царство и новое творение:
«Смертельно утомленный большевик видит неясный сон. Изумрудная земля. Волнующая бесстрашная жизнь человечества. Жизнь хороша до разрыва сердца, человек напряжен до крайности, но нет блаженной скотской гармонии. Потом — ливень, потоп, черное солнце, ревущая судорога вселенной — и земной шар из изумрудной звезды стал комком мокрой глины. История есть промежуток между потерянным и возвращенным изумрудным миром. Да — и этот путь надо пройти, сжав зубы, сдирая кожу со своего живого тела. Быть может в потерянном роскошном мире жил не человек, а лучшее существо. Лучшее существо, как более нежное, погибло, родив из себя грубого терпеливого выродка — человека, тварь эпохи бедствий. Человек есть специально, так сказать, рабочий истории. Он должен переродить себя, перемесить всю природу, соответственно своей цели, и в последний день своей жизни, у конца истории, — когда все будет готово, — родить существо, подобное погибшему в изумрудном мире. Большевику — герою рассказа — было радостно в тот день. Он знал имя изумрудному земному шару — коммунизм».
Смертельно утомленный большевик: труженик Революции, строительства социализма со всей кровью и грязью этого строительства. Не скотская гармония снится ему, — заметим, критика Достоевского и других обличителей «казарменного рая» учтена Платоновым. Он видит изначальный прекрасный райский мир, уничтоженный пракатастрофой: рай и грехопадение. История есть промежуток между грехопадением и Вторым Пришествием, Новым Иерусалимом, история преодоления грехопадения и строительства Царства. И имя Царству — коммунизм, революция — эсхатологическая реальность, возвращение рая. Вот подлинная интенция Октября, выраженная лучшим его писателем.
Грядет новое творение, новый человек, Октябрьская революция требует биологического преображения человека, новой плоти — все ровно так, как и в христианстве. В том же эссе:
«Если мы хотим вырасти выше капитализма, то наш человек должен быть биологически лучше оборудован, чем человек капитализма. В этом — внутренне биологическое последствие Октябрьской революции».
Бессмертие и новое творение
В конечном итоге должен быть побежден последний враг — смерть. Эссе «Да святится имя твое», посвященное труду, — чисто марксистская тема, но смотрите, как раскрывает ее Платонов:
«Человек и труд овладели друг другом. И с этого момента мир стал обреченным на уничтожение, а человек начал впитывать в себя все явления, каждое дрожание и изменение мира, и превращать во что желает — на усиление, обессмертнивание своей жизни. Человек обрек себя на царство бесконечности и бессмертия, на царство свободы и победы. Первая вспышка гнева и мести за нечаянную смерть ребенка или жены — начало бессмертия».
А смерть побеждается любовью — знакомый мотив, правда?
«Вечная жизнь»:
«Человек не очень еще любит жизнь, потому не знает, что для совершения великого деяния нужно бессмертие, для неугасимого восторга жить и любить мало веков и тысячелетий — нужна вечность. овину пути до победы над нею. Каждый человек любит что-нибудь в мире, и эта любовь приковывает его к жизни. Чем больше он любит, тем больше он живет, тем ближе он к сокрушению смерти, тем тверже бьется его сердце».
Там же про цели Революции:
«Какова же цель нашего века революций? Такая: убить в себе древнего, бессильного, ветхого, страдающего человека и родить здесь на земле новое существо невиданной силы, с душою острого огня восторга, возобладавшим смыслом вселенной, поднявшим всех рабов до себя и тем освободившим их. Бессмертие тогда станет оконченным трудом человека, и в свою вечность он успеет сотворить все великие дела. Последний, долго ликовавший враг будет задушен маленькими руками много возненавидевшего человека. И тогда же начнет человек свою великую работу, творчество единого, всемогущего, светлого существа, о котором он лепетал с первых вспышек сознания и которому молился в своей радостной мечте».
Цель Революции — победа над ветхим Адамом, достижение бессмертия, исполнение религиозных чаяний человечества.
Преображение мира
Должен преобразиться не только человек, но и весь мир. «Пролетарская поэзия» (какое название и какое содержание!):
«История есть путь к спасению через победу человека над вселенной. И мы идем к бессмертию человечества и спасению его от казематов физических законов, стихий, дезорганизованности, случайности, тайны и ужаса».
Платонов хочет писать («О науке»):
«о страданиях человечества в поисках правды своей жизни, о борьбе и гибели за найденную правду, о затаенной страстной мечте, о конечной победе над своими врагами — природой и смертью».
Одна из главных тем платоновских статей — борьба с природой, переделка всей вселенной во имя любви:
«Не через тихий, детский восторг созерцания бесконечности и предание себя в руки неизвестного, а через труд, через миллионы машин, через войны, через смерть, через ошибки — путь человека к бессмертию, путь к слиянию с бесконечностью».
Раньше много говорили про любовь и добро, но мало делали. Коммунисты будут делать, приведут все бытие под власть любви. Если случится засуха — неурожай — голод, любовь здесь выступит как гидрофикация, чтоб не голодал человек (Платонов много об этом пишет). А затем коммунисты переделают весь мир. Апокалиптика сообщает нам такой образ вполне очеловеченного мира. По Платонову коммунисты реализуют эту апокалиптику здесь и сейчас. Какой контраст с современным экологическим сюсюканьем! «Ах, природу не надо трогать». А болезни — может и с ними не бороться?
Вселенную нужно спасти,
то есть уничтожить — как Второе пришествие
будет Спасением-Концом.
«Жизнь до
конца»:
«Пока жив человек — есть у него надежда сделать все, одолеть невозможное. Потому — прожить, вытерпеть, удержаться на этой звезде — важное дело. А скрутить, победить, переделать эту планету, чтобы стала она, как станок, — значит обнадежить вселенную, что она будет когда-нибудь спасена. Вселенная есть потому, что ее никто еще не спас».
С потерей революционного пафоса мы потеряли и научно-технический пафос, в конечном итоге — пафос борьбы со смертью и природой. Но, помимо прочего, мы здесь видим философские мотивы Федорова — христианского мыслителя, прямо учившего, что силы научно-технического прогресса должны быть пущены на осуществление задач христианской эсхатологии. Это далеко не единственная смычка Платонова с русской религиозной философией.
Теургия
Владимир Соловьев и его последователи мечтали о теургии — об искусстве не как культурном продукте, а как о силе, преобразующей мир, работе красоты не в воображении, а в реальности. Это — одна из главных тем Платонова.
«Пролетарская поэзия»:
«Искусство есть творчество объективной, безотносительной ценности, несравнимой ни с чем и не взвешенной ни на каких весах. Искусство есть такая сила, которая развяжет этот мир от его законов и превратит его в то, чем он сам хочет быть, по чем он сам томится и каким хочет его иметь человек».
«Поэзия после пролетарской эпохи будет не организацией символов, призраков материи, а организацией самой материи, изменением самой действительности. Пролетарская поэзия есть преображение материи, есть борьба с действительностью, бой с космосом за его изменение соответственно внутренней потребности человека. Наша поэзия есть действительное, а не мысленное преображение вселенной, отвечающее свободному желанию, т. е. внутренней необходимости человечества».
«Работа пролетариев над материей в мастерских может быть названа началом пролетарского искусства. Но настоящее, полное пролетарское искусство только идет. Оно придет, когда человек станет волшебником материи, когда природа будет звучать голубой музыкой в его неустанных руках, когда он из раба действительности станет господином, влюбленным в свою работу».
Не творение прекрасных произведений, а творение прекрасной действительности — вот пролетарское искусство. Искусство есть переделка мира согласно своему желанию, путь от страдания к радости. Но у человечества было мало сил, и оно начало с легкого — с переделки своего воображения, образов. Пришло время переделки реальности.
А вот христианский философ Бердяев: «Теургия — искусство, творящее иной мир, иное бытие, иную жизнь, красоту как сущее. Теургия преодолевает трагедию творчества, направляет творческую энергию на жизнь новую». Кроме того, что мы находим у Платонова глубинные мотивы Революции — то, из-за чего люди на самом деле умирали и убивали, мы вдобавок постигаем единство русской культуры, единство той эпохи: Ленин и Бердяев с разных сторон делали одно и то же, и они сходятся в Платонове.
Мы говорили, что с потерей революционного пафоса мы потеряли пафос научно-технический: переделывать мир не хотим, хотим на пляже и в лесу отдыхать, природу не трогать. Платонов же мечтал о машинах, как существах лучше, прекраснее, умней людей. А мы скорее боимся машин и снимаем «Матрицу» и «Терминатора» про злые машины — то есть про злые продукты нашего творчества — лучше не творить! Поэтому и искусство наше — не теургия, а не верящие в себя постмодернистские ужимки или усыпляющее развлекалово. Социализм проиграл, и техника больше никого не привлекает. Машины Платонова, изменяющие реальность, заменены машинами виртуальной жизни, симуляции: не полет в космос, а компьютерная игра в космические полеты. Не реальность мы меняем, а себя погружаем в иллюзию. Платонов мечтал о том, как мы построим машины, которые будут играть с природой, как веселый ребенок — вот подлинное пролетарское искусство. Машины как поэзия, поэзия как восстание человека на вселенную (которая во зле лежит, как известно, и восстание на нее, следовательно, — свято). Платоновская машина переделывает мир, делает из печали радостную песню, чьи звуки — не дрожащие человеческие слова, а творимые миры, пляшущий космос. Платонов писал про «еще не всеми понятые голоса машин» («Черный спаситель»), — мы не слышим их вовсе. Но как хорошо в мире Платонова: даже машины человечны, более человечны, чем люди; не техника, а искусство. Что подобное есть в современную эпоху? У нас только: презрение к индустриальному труду, сказки о доброй природе, соцсети.
Женщина, София, Богородица
Человек, мир, история, труд, искусство, наука — все идет к преображению, к изумрудному миру бессмертия, где происходит биологическое изменение человека. Поговорим о теме женщины, любви, пола у Платонова — и снова найдем христианскую логику и мотивы русской религиозной философии.
«Душа мира»:
«Страсть тела, двигающая человека ближе к женщине, не то, что думают. Это не только наслаждение, но и молитва, тайный истинный труд жизни во имя надежды и возрождения, во имя пришествия света в страдающую, распятую жизнь, во имя побед человека. Открытая нежность, живущая в приближении к женщине, — это прорыв каменных стен мировой косности и враждебности. Это величайший момент, когда всех черных змей земли накрывает лед смерти. В тишине засветившейся нежности матери-женщины погибают миры со всеми солнцами. Восходит новый, тихий свет единения и любви слившихся потоков всех жизней, всех просветившихся существ».
Уже хорошо: занятие любовью есть молитва, некое религиозное действо по преодолению сил греха и смерти. Мысль вполне в духе Розанова, Бердяева и пр. А вот чисто софиологические мотивы у Платонова:
«Но что такое женщина? Она есть живое, действенное воплощение сознания миром своего греха и преступности. Она есть его покаяние и жертва, его страдание и искупление. Кровавый крест мира с смеющейся, прекрасной жертвой. Это женщина, это ее тайное, сокровенное существо. Она улыбается, истекая кровью, кричит от боли, когда рождает человека, а после любит без конца то, что ее мучило».
«Женщина — искупление безумия вселенной. Она — проснувшаяся совесть всего что есть. И эта мука совести с судорожной страстью гонит и гонит человечество вперед по пути к оправданию и искуплению. И в первом ряду человечества — его любовь и сердце — женщина, с стойкостью вождя пробивающаяся вперед через горы греха и преступлений, с испуганными, наивными глазами ребенка, которые страшнее всякого страха своей затаенной упорностью и неизменностью; перед этим взором улыбающейся матери отступает и бежит зверь».
Дальше больше: мариологические и мессианские мотивы. Мать рождает Спасителя:
«Женщина лишь подготовляет искупление вселенной. Совершит же это искупление ее дитя, рожденное совестью мира и кровью материнского сердца. Да приблизится царство сына (будущего человечества) страдающей матери и засветится светом сына погибающая в муке родов душа ее».
Преодоление пола
Все это, по-моему, прекрасно, особенно спайка любви к женщине, любви к ребенку и Искупления. Но дальше интересней: несмотря на то, что «Революция отдала в руки женщины все силы жизни, главенство над ее ростом и расцветом», Революция уничтожит пол.
«Культура пролетариата»:
«Пол — душа буржуазии. Пока пол занимался высшей опасностью земли — смертью, сознание было рабом и боролось со старыми, ставшими второстепенными опасностями. Но от постоянной длительной работы сознание тоже все развивалось да развивалось и все заостряло и заостряло свою единственную функцию — мысль. А пол работал на одном месте. Дело борьбы с великим врагом — смертью — вперед не подвигалось. Найдя благо в половом чувстве, люди окаменели. Смерть была жива и стояла на месте, и растущий мозг увеличивал сознание опасности. Пол стал устарелым, недействительным орудием за укрепление-бессмертие жизни и требовал смены. сознание же начало доказывать, что только оно способно повалить смерть. Вся же буржуазия — культура приспособлена к полу, руководящему центру тогдашнего человека. Для господства сознания нужна его же культура. И вот мы подошли к этой смене культур, к этому великому горному перевалу. И в этом культура социальной революции. А в господстве сознания — культура пролетариата, когда он останется один и прочно станет на землю И сознание победит и уничтожит пол и будет центром человека и человечества. И перед этим интеллектуальным переворотом мы сейчас живем и к нему готовимся. Раб станет и тут господином, как и в экономической области. Мысль легко и быстро уничтожит смерть своей систематической работой-наукой».
«О культуре запряженного света и познанного электричества»:
«Человечество было немного ценнее любого семейства растений, ибо и у него вся суть культуры сводилась к производству двух половых клеточек и к нужному транспорту в места. Не пора ли кончать с этим древним производством, с этой слишком долгой задержкой на дальнем пути? Пора, смертельная пора. Пусть душа человека обнаружит себя не в отношении женщины, а в отношении материи — не в любви, а в работе (понимая под работой не только маханье молотком, но и напор и поток мысли, запущенной в глубины материи). Работа-любовь началась сложенной теплотой двух тел, а кончилась Беатриче и «прекрасной дамой», так работа началась камнем, запущенным в зверя, а кончится перестроенной вселенной, где понятий работы, сопротивления, материи, человека и т. д., конечно, не будет. Да и высшая форма работы уже не движение человека, даже не движение его мысли (все это будет перейдено), а его отречение от мира, ибо реконструированный мир по отношению к человеку дисциплинируется автоматически. Человеку уже нечего будет тут делать, для него наступит вечное воскресенье».
Революция есть революция духа против пола. Пол — устаревшее орудие против смерти. Размножение следует ликвидировать и приступить к переделке мира, борьбе со смертью. Растущее социалистическое сознание демобилизует страсти тела, физиологически меняет человека, рождает новое творение. Революция выполняет программу древних аскетов. Надо ли тут что-то комментировать? Понятно, что диалектика любви-бессмертия повторяет «Смысл любви» Соловьева. Понятно, что нападки на страсти пола — христианская классика. Понятно, что, согласно многим Отцам, — Григорию Нисскому или Максиму Греку, например, половое размножение — есть следствие греха и смертности. Понятно, что «в воскресении ни женятся, ни выходят замуж», а Платонов как раз говорит про вечное воскресенье.
Бесконечный восторг
Вообще отношение Платонова к действительности чисто религиозно.
«Всероссийская колымага»:
«Надо разрушить действительность и создать то, чего нет. Надо больше ненавидеть, чтобы дойти до любви. [Советские массы] не считаются с действительностью, а ненавидят ее. Они настоящие революционеры. Революция — сила обратная действительности, противоположна ей; она есть новая, более реальная действительность, уничтожающая старую действительность, ставшую недействительной с рождением революции. Быть революционером и считаться с теперешнею действительностью — преступление и дурачество, контрреволюция. Революция должна помнить только себя и свои задачи, а не глядеть в беззубый рот враждебнейшей действительности. Революция и настоящее — несовместимые вещи. Совмещение их есть смерть революции. Победа революции в ее смелости и «безумии» (для «разума» действительности революция всегда безумна)».
Действительность, разум — ничто для Революции. «Безумие для эллинов…» Такой вот научный социализм.
А как вам такое? — «О нашей религии»:
«Каждый человек живет только маленьким кусочком жизни: полная, совершенная жизнь невыносима, она сжигает душу в мгновение. До нас дошли слухи о таких людях, которые умирали от неожиданного бесконечного восторга охватившего их полного познания жизни. Они сгорали в этом пламенном безумии. Они были в те миги всемогущими и творили чудеса».
«Преображение»:
«Земля от человека стала таким же небом, что и вверху, на которое тысячу веков назад смотрел зверь и, еще не понимая, уже желал его. В человеческой душе вырастают крылья от синих просторов. И он преобразил землю, чтобы так же было здесь свободно и прекрасно, как в далекой небесной мечте о рае».
«Заметки»:
«Я знал человека, который заглушал свою нестерпимую любовь хождением по земле и плачем. Он любил невозможное и неизъяснимое, что навсегда рвется в мир и не сможет никогда родиться».
«Равенство в страдании»:
«Есть в душе человека позорная черта: неспособность к долгому пребыванию на высотах страдания и радости. Человека постигает смертельное страдание или пламенная радость — и вот душа его, привыкшая, сросшаяся с обыденностью, с «нормальностью», с ровным тихим потреблением дней, душа его отбрасывается назад — к тихим дням тихой работы, к тесному дому, к уютной замкнутой, враждебной людям и земле жизни. Душа человека — реакционное существо, дезертир кровавого поля жизни, предатель героя — действительности».
«Хлебные богомольцы»:
«Голод и смерть стали родным бытом России. Человек сросся с ними и стал думать, что иной жизни нет, чем истома и неучуемая смерть сегодня вечером в мокром глинистом логу. Иной жизни нет, и не может она быть и не была никогда. Поэтому — мир и смирение в России, и не пришел еще массовый стихийный, огненный бунт против природы, который придет когда-нибудь и будет верой народа вместо веры в хлеб и в лошадиный неоглоданный костяк. Чтобы не чуять голода как муку, как засыхание крови, а принять его как благо и радость, народ выдумал и сделал себе новую душу. Где-то родился и бродит сейчас по тающим межам этот первый человек, взаправду победивший голод и не хотящий больше есть. Он величественнее и могущественнее всех гениев земли, всех строителей и певцов. И по его обретшей спасение душе нечаянно равняется весь народ. Этот человек в смертной, последней, раскаленной фантазии, преодолевшей рассудок и всю видимость, стал жевать призрачный хлеб, и ощутил в себе сытость и силу, и ходит себе, не умирая. Для человека нет безысходности: если земля его не кормит, он кормится своей душой. Если рассудок ведет к смерти, то к жизни выведет безумие».
Пламенное безумие и радость, нестерпимая любовь, невозможное и неизъяснимое, небесная мечта о рае, сжигающая невыносимо совершенная жизнь, бесконечный восторг, преодоленный рассудок, огненный бунт — вот словарь Платонова, вот тональность Революции, глубинные переживания большевика. Есть бесконечная сила души, неземной восторг, небесная радость, которые преодолеют капитализм, переделают вселенную и победят смерть. Вера и безумие против действительности и рассудка. Кто все это говорит: пролетарский писатель, большевистский пропагандист или мистик, духовидец? — и тот и другой, оба вместе: мистик-большевик.
Религия и наука
Но как, в конце концов, всю эту поэтическую мистику Революции увязать с «научным социализмом» и, собственно, с христианством? Марксизм Платонов понимал своеобразно: природа есть закаменевшая история (дух, свобода, активность). Предсказывать историю — то есть заниматься классовым анализом, смотреть, как капитализм рождает социализм и пр. марксистские штудии, — значит предсказывать «близлежащую природу», но не саму историю. Подлинная история, взятая в своем существе — свободе, творчестве человека, — непредсказуема. Свобода человека восстает против законов природы и «истории», против всякого детерминизма. Так, например, «безумие есть резерв сознания; разум же есть застывшее на миг безумие»: разум, законы рассудка — враг человеческой свободы.
Или вот про классы: «объективные условия» субъективны — прямо по Бердяеву: «объективное субъективно, субъективное объективно», они — результат воли того или иного классового субъекта, буржуазии или пролетариата. Поэтому объективные условия меняются в борьбе классов — их субъективных воль. «Действительность» есть воля буржуазии, поэтому пролетариату не надо учитывать «действительность» — это означало бы капитуляцию перед буржуазией. Следует ликвидировать буржуазию, а вместе с ней и «объективные условия» с «действительностью». Революция с действительностью не считается, она её уничтожает. «Научным» такое мировоззрение не назовешь. Это все, согласитесь, не похоже на советский учебник истмата. Это скорее чисто религиозное непризнание действительности, вера в чудо, в иной мир.
«О любви»:
«Наука — красавица, но только своими одеждами. Она — свет, чистый и до конца прозрачный, но ни теплый, ни холодный. Этот неморгающий глаз человечества смотрит, но не любуется, а думает, и как глаз, наука нужна, чтобы только видеть и освещать. И есть другое знание, которое очаровывает и перед которым благоговеют. Назвать знанием его в полном смысле нельзя. Это другое, и вы сами увидите что. Я вам расскажу о силе, которая настолько сильна, что может обессилить себя и перестать быть силой, о красоте, которая может стать безобразием и чудовищем, если захочет, о свободе, для которой сладка и желанна бывает неволя, и об истине, которая одевается ложью и все-таки бывает истиной, настолько она всемогуща. Жизнь смеется и из гробов».
Наука — полезна, хороша, истинна, но она не удовлетворит человека. А религия? — атеист Платонов считает, что она должна быть уничтожена, но, посмотрите как. То же самое эссе:
«Если мы хотим разрушить религию и сознаем, что это сделать надо непременно, так как коммунизм и религия несовместимы, то народу надо дать вместо религии не меньше, а больше, чем религия. У нас же многие думают, что веру можно отнять, а лучшего ничего не дать. Душа нынешнего человека так сорганизована, так устроена, что, вынь только из нее веру, она вся опрокинется и народ выйдет из пространств с вилами и топорами и уничтожит, истребит пустые города, отнявшие у народа его утешение, бессмысленное и ложное, но единственное утешение. Вы скажете, но мы дадим народу взамен религии науку. Этот подарок народ не утешит. Наука в современном смысле и существует-то только 100–150 лет, религия же десятки тысяч лет. Что же сильнее и что глубже въелось в нутро человека? Сами ученые, самые вожди науки почти все были верующими людьми. Наука еще стоит на таком низком уровне, что не может быть руководительницей человека, силой, стоящей выше его. Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания, и все попытки замещения религии наукой не приведут к полной победе науки. Людям нужно другое, более высшее, более универсальное понятие, чем религия и чем наука. Люди хотят понять ту первичную силу, ту веселую буйную мать, из которой все течет и рождается, откуда вышла и где веселится сама эта чудесная бессмертная жизнь, откуда выросла эта маленькая веточка — религия».
Платонов провидит, что вместо религии и науки явится нечто другое, третье — другое, более высшее, более универсальное понятие (и это, конечно, тоже одна из мыслей русской религиозной философии), но вот пока этого другого нет, пока большевики заняты не разговорами о высоком, которыми не накормишь голодных, а конкретной «низкой» работой любви по кормлению этих голодных. Высшая истина явится в процессе этой работы-любви.
«О нашей религии»:
«Вы любили неизвестное, небесное, далекое. Мы ненавидим его. На всю голубую высь мы не променяем комка лошадиного навоза, потому что и навоз пойдет в дело, от него земля добреет, а из хорошей, жирной земли вырастет много хлеба, и этот хлеб пойдет на питание наших многих детей, которые выйдут на завоевание смысла и истины вселенной. А голубой высью нам нечего делать, земля для нас сейчас важнее всего. Мы еще не отвергли окончательно тех, кто говорит, что у коммунизма нет «религии», нет высшего смысла, нет такой великой, всепоглощающей идеи, которая бы всего наполнила человека и повела бы его на всякую жертву. Да, это правда. Мы начали строить свою правду снизу, мы только кладем фундамент, мы сначала дадим жизнь людям, а потом потребуем, чтобы в ней были истина и смысл. Мы идем постепенно, голова заработает у слившегося, спаявшегося человечества после всего. Сначала оно поест и отдохнет от крови тысячелетий, сначала забудет прошлое. Буржуазия говорит, что большевизм, построенный будто бы на брюхе и удовлетворении низших потребностей животного человека, не превысит их культуры, не сможет дать людям ведущей общей идеи, ради которой можно жить. Нет. Эту идею, эту общую руководящую мысль коммунизм людям даст. И до нее мы уже дошли, мы открыли религию грядущего, мы нашли смысл жизни человечества».
Коммунизм, по Платонову, должен дать не меньше, а больше, чем религия. Иначе коммунизм потерпит поражение. Не так ли произошло? СССР не смог дать религию грядущего и пал.
Религия по Платонову умирает, грядет нечто другое, новое, но вот что по Платонову означает «смерть Бога»: интимное вхождение Бога в меня, обожение (из Записных книжек):
«Бог умер, теперь хотим мы, — чтобы жил сверхчеловек». Ницше.
Т. е.: Бог, приблизься ко мне, стань мною, но самым лучшим, самым высшим мною — сверхмною, сверхчеловеком. Это просто «реализация Бога», как и все учение о сверхчеловеке».
Христос
Платонов знает два великих переворота в истории человечества.
«Культура пролетариата»:
«Для меня очевидно, что мы переживаем не только то время, когда классовое господство переходит из рук в руки и только. Нет. Кроме обычных и довольно частых революционных переломов, в истории есть еще переломы по напряженности и результатам, во много раз превосходящие такие периодические социальные изменения. Они происходят, насколько мне удалось выяснить, раз в полторы-две тысячи лет. Последний такой великий перелом был в эпоху зарождения христианства, когда человечеству была дана новая душа, в корне изменено его миросозерцание, весь психический порядок».
Из записных книжек:
«Социализм пришел серо и скучно
(коллективизация)
как Христос».
Как же Платонов относится ко Христу? (Самое важное мы отложили под конец.)
Вышеописанные темы борьбы с природой и смертью тоже замыкаются на Христе.
«Да святится имя твое»:
«Земля плохо движется. Только великое пламенное солнце заставляет ее мчаться в струях и водопадах миллиардов звезд. Из ее мертвых глыб произошла жизнь и человек. И этот человек стал достойнейшим сыном своей матери — окаменел и замер. И долго был за это рабом всего. Пока не оборвалось что-то в душе его, пока он не увидел во все глаза перед собою гибель и смерть — вечных спутников человеческого испуга и бессилия. Пока не родился среди людей Христос, сильнейший из детей земли, силою своей уверенности и радости подмявший смерть под себя, и тем остановил бешеный поток времени, хоронящего человека навеки под пеленой своею».
Темы нестерпимого восторга тоже замыкаются на Христе.
«О нашей религии»:
«Христос всю свою жизнь стоял на последней ступеньке перед совершенной, невозможной жизнью. Крест толкнул его через эту ступень — он ожил, убитый, и опять умер, и исчез, но не от слабости тела, а оттого, что его тело не вместило всей вошедшей в него вдруг бесконечной пламенной жизни — от силы».
И главный текст — «Христос и мы»:
«В позолоте и роскоши утопают каменные храмы среди голого, нищего русского народа. Одурманенный, он спит в невежестве. И стыд горит в сердцах его лучших сыновей; стыд и возмущение господством мертвого над живым, прошлого над будущим. Христа, великого пророка гнева и надежды, его служители превратили в проповедника покорности слепому миру и озверевшим насильникам. Плесенью зарастает земля от господства золотых церквей. Души людей помертвели, и руки опустились у всех от ожидания веками царства Бога. И забыт главный завет Христа: царство божие усилием берется. Усилием, борьбой, страданием и кровью, а не покорностью, не тихим созерцанием зла. Бичом выгнал Христос торгующих из храма, рассыпал по полу их наторгованные гроши. Свинцом, пулеметами, пушками выметаем из храма жизни насильников и торгашей мы.
Не покорность, не мечтательная радость и молитвы упования изменят мир, приблизят царство Христово, а пламенный гнев, восстание, горящая тоска о невозможности любви. Тут зло, но это зло так велико, что оно выходит из своих пределов и переходит в любовь — ту любовь, ту единственную силу, творящую жизнь, о которой всю свою жизнь говорил Христос и за которую пошел на крест.
Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, — вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека.
Пролетариат, сын отчаянья, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной любви, ибо только он родит царство Христа на земле.
Наши пулеметы на фронтах выше евангельских слов. Красный солдат выше святого. Ибо то, о чем они только думали, мы делаем. Люди видели в Христе бога, мы знаем его как своего друга. Не ваш он, храмы и жрецы, а наш».
Коммунизм — царство Христа на земле. Христос — наш, пролетарский, большевицкий. Так и Блок видел во главе красноармейцев — Христа, так и величайший поэт Революции Маяковский называл себя тринадцатым апостолом. Так чувствовали, такую связь Христа и Революции видели самые чуткие люди той эпохи.
Революция — горящая тоска о невозможности любви. Платоновская диалектика ненависти-любви — лучший ответ на критику Революции а-ля «моря крови». Действительность полна ненависти, боли, страдания, смерти. Ненависть к ней — это реакция внутреннего восторга, пламенной радости, нестерпимой любви. Бог есть Любовь, в особенности — Ревнивый Бог Ветхого Завета, насылающий потоп, уничтожающий Содом, посылающий казни египетские, Бог радостной ярости Апокалипсиса: любовь-мощь, а не вяленький гуманизм. Гнев Божий — негатив Его абсолютной радостной вечности, данный в нашем времени страдания. «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга» — сказал Тот, Кто также говорил: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником», «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». Сила ненависти — от нестерпимой любви, и чем сильнее ненависть к миру без любви — тем любви больше.
«О нашей религии»:
«Революция — явление жажды жизни человека. Явление его любви к ней. Ненависть — душа революции».
«Вечная жизнь»:
«Последний, долго ликовавший враг [смерть] будет задушен маленькими руками много возненавидевшего человека».
«Всероссийская колымага»:
«Надо разрушить действительность и создать то, чего нет. Надо больше ненавидеть, чтобы дойти до любви».
Усталый большевик видит сон об изумрудном мире… Он устал от революции, борьбы, войны, террора: но все это он делал ради любви, от нестерпимого восторга в глуби души. Все, что мы цитировали, — не заигрывания религиозного философа с «красными», это пропаганда коммуниста и атеиста во время Революции и Гражданской войны, то — повторю еще раз — философия величайшего писателя Революции. Вот чему верили коммунисты, хотя сами они мало знают про это.
«Поэзия рабочих и крестьян»:
«Моя радость – в радости всех. Вот что тайно пока шевелится в груди русского коммунистического народа. Человек вырос из себя, из личности, понял ничтожество и убогость одного отделенного человека, идет к единению со всеми, к окончательному слиянию всех людей как бы в одно существо. Это и есть коммунизм. Человек понял, что избежать страданий человеческий род может тогда, когда у всех будет одна цель, и один смысл жизни, и один путь.
На земле будет рай. Верно думали наши деды о нем. Все стремится на земле слиться, познать, полюбить. Дух единения и сближения живет в каждом дыхании – дух любви, за который мучился Христос и который называл Богом.
Дух единения дышит в нашем пролетарском искусстве. О нем поют в стихах рабочие и крестьянские поэты, хотя и сами они мало знают про это».
P. S.
Этот текст состоит из сплошных цитат не только из-за чистого наслаждения платоновским текстом и желанием им поделиться, но, кроме того, из-за следования платоновскому совету по писанию текстов («Фабрика литературы”):
«Сочинение, где лично моего (по числу букв) 5-10%, зато все мое душевное желание, зато весь мой «монтаж».
Монтаж, собственно, и позволяет чуять автора и составляет второе слагаемое всякого искусства интимно-душевно-индивидуальный корректив, указывающий, что тут пребывала некоторое время живая, кровно заинтересованная и горячая рука, работала личная страсть и имеется воля и цель живого человека».
