Подпишитесь
на наш Телеграм

 

   ×

Это, наверное, самый отталкивающий образ во всей православной иконографии. Прочие святые, даже строгие подвижники, обычно сияют с образов бессмертной, неотмирной красотой. Но она – нет. Ее всегда изображают чахлой, сморщенной старухой, которой нечем прикрыться, кроме чужой хламиды. Ее кожа иссушена солнцем и ветрами, а волосы свалялись в нечто бесформенное. Ее лицо выражает усталость от жизни. Сложно представить, что в юности она была щедра на телесную любовь, хотя именно об этом говорить ее житие, так знакомое православным людям. Ее память совершается в пятое воскресенье Великого поста, а само житие звучит в храмах вместе с каноном св. Андрея Критского на утрене в среду шестой недели. Быть может, это просто эмоциональная реакция на образ глубокого покаяния. Или так современный человек вроде меня откликается на ее историю, в которой вопросов больше, чем ответов.

Автором «Жития преподобной матери нашей Марии Египетской» называют святителя Софрония, Иерусалимского патриарха с 634 по 638 год. Как считается, его текст основан на устном предании, к тому моменту бытовавшем среди палестинских монахов уже около столетия. Источником самой этой истории был преподобный Зосима – он единственный видел Марию после того, как она удалилась в пустыню. Согласно «Житию», Мария родилась в Александрии Египетской в VI веке. Совсем юной она оставила семью и стала жить то подрабатывая ткачеством, а то и просто на подачки. Но деньги не были для нее главной ценностью – ею был секс. Мария дарила себя всякому желающему, а таковых, по ее собственному признанию, было немало. Однако через семнадцать лет подобной жизни с Марией приключилось событие, о котором она так ярко поведала Зосиме. Как-то раз женщина увидала паломников, собиравшихся морем отплыть в Иерусалим на праздник Воздвижения Святого Креста. Мария решила, что небольшое путешествие сможет развлечь ее, и поднялась на корабль, расплатившись с командой своим телом. Позже с горькой усмешкой рассказывала она о том, как ей удалось устроить на корабле с паломниками небольшую оргию.

Мария и Зосима

И вот наконец Иерусалим. Мария в толпе паломников следовала в храм, где шло богослужение, но вновь и вновь ей не удавалось попасть внутрь. И когда ей вдруг открылось, что невозможность войти в церковь есть не что иное, как итог ее прежней жизни, Мария ощутила самое глубокое раскаяние. В слезах обратилась она к Богородице, и эта молитва не осталась без ответа. Она вошла в храм, припала ко кресту, и немедля отправилась по другую сторону реки Иордан. Там, скитаясь по пустыне наедине с собой, ей предстояло провести остаток своих дней.

Прошло более сорока лет, прежде чем Мария случайно повстречала старца Зосиму, который, по обычаю своей обители, проводил Великий пост, также удалившись в пустыню. Она рассказала ему о своей жизни – примерно то, о чем говорилось чуть выше, хотя и в больших подробностях. Мария попросила Зосиму причастить ее в следующем году, в тот же день и в том же месте, где они беседовали. Так он и поступил ровно через год, никому не рассказывая о странной встрече.

Прошел еще один год. Вернувшись на то место, где он дважды видел Марию, на этот раз Зосима обнаружил лишь ее бездыханное тело. Она умерла вскоре после того, как причастилась. Перед кончиной Мария написала на песке несколько слов, раскрыв наконец свое имя, которого старец дотоле не знал. Неожиданно из пустыни появился лев, чтобы помочь Зосиме похоронить женщину. По преданию, это было в 522 году.

Этот рассказ получил большую известность в Церкви и стал классикой христианской агиографии. Часто его считали образом истинного покаяния, и не без оснований. Слова «Жития» действуют как лекарство от жалости к себе, от нашей привычки аккуратно выделять для покаяния определенные дни своей жизни, когда нам поудобней. Каждый год «Житие» отправляет нас в нокаут, но, встав на ноги, мы лучше понимаем, куда нам идти. То, что я могу слышать рассказ о жизни Марии, наполняет меня благодарностью. Но «Житие» ставит и вопросы – много непростых вопросов.

Первая проблема – дух полового неравноправия, которым веет от рассказа. То, что сорок с лишним лет в пустыне – это вполне достойное наказание для нецеломудренной женщины, подается как что-то само собой разумеющееся. Ничего подобного не стали бы требовать от мужчины, пережившего сопоставимое количество половых приключений – разве что попоститься несколько недель перед поставлением во епископы. Разумно предположить, что история Марии, которую целый век пересказывали монахи, успела окраситься в оттенки, характерные для той эпохи, равно как и для позднейших времен, когда априори считалось, что женщина по природе уступает мужчине в нравственном, и в умственном отношении, имея особую склонность к половой распущенности. Мария воплощала в себе ночной кошмар несчастных монахов, живое доказательство того, до каких глубин падения доходит женщина, если дать ей волю.

Далее следует еще один вопрос. Предположение, что женщина той эпохи могла жить независимо, звучит довольно странно. Сложно представить, чтобы в Египте VI века Мария могла не просто обеспечивать себя, но иметь достаточно свободного времени, чтобы предаваться свободной любви – а Мария, по ее собственному признанию, делала это регулярно. При этом женщина в беседе с Зосимой подчеркивала, что она никогда не спала с мужчинами ради денег – только ради удовольствия. Это просто невероятно. Я уверен, что 99,9% женщин за всю историю, исключая последние несколько десятков лет, если и имели нескольких половых партнеров, то исключительно по экономической необходимости. Практически невозможно представить, чтобы в эпоху Марии Египетской женщина действительно жила бы той жизнью, какая описана в «Житии», даже если бы ее и правда влекло к такому. Но давайте на минуту допустим, что Мария и вправду была предшественницей женской сексуальной свободы конца ХХ века. Даже в этом случае лично мне сложно поверить, что можно, как в том признается Мария, семнадцать лет подряд спать с кем попало, да еще и получать от этого удовольствие. Сегодня секс без обязательств не влечет ни проблем, ни осуждения. Тем не менее люди, избравшие подобный образ жизни, однажды выгорают и начинают искать избавления в религии или в чём-то еще, по мере того, как всё это осознается как зависимость или возраст начинает брать свое. Марии на момент ее внезапного раскаяния должно могло быть немногим за тридцать – средний возраст для тех мест и той эпохи. Учитывая, что до последнего времени заболевания, передающиеся половым путем, обычно означали смертный приговор, рассказ о греховной жизни Марии предстает в высшей степени невероятным.

Так можно ли утверждать, что «Житие» – это просто благочестивая сказка и изрядным градусом женоненавистничества? В принципе, такая оценка не помешала бы извлечь из этой истории нужные уроки. И всё-таки я верю, что за образом Марии из «Жития» стоит подлинная, живая женщина. Может, я выдаю желаемое за действительное, как бы в благодарность за то, что «Житие» каждый год помогает мне очистить сердце от всего наносного. Но возможно и иначе. Тот век знал немало суровых пустынножителей, и полная нагота в холод и зной укладывалась в их представления об аскезе. Но есть в «Житии» и еще нечто, ради чего можно потерпеть сентиментальность и другие непростые стороны текста. Речь о том, как Мария описывает, как ее коснулось покаяние в момент, когда она осознала, что не может переступить порог храма. Как говорится в том переводе «Жития», который есть у меня, «кротко коснулось сердечных очей моих слово спасения, показавшее мне, что нечистота дел моих заграждает мне вход»¹.

«Кротко». Это слово доносится до нас через века. Там не было ангела с пылающим мечем. Небеса не отверзлись. Не очевидно даже, что именно не пускало Марию в храм – может, дело было лишь в толчее. Но именно тогда она очнулась. И не важно, что не удерживало ее на пороге церкви – неведомая сила или просто толпа народа. Перед лицом ее пробуждения границы между чудом и обыденностью стираются. И хотя Мария действительно жалела о том, как она жила прежде, я не думаю, что в пустыне она потратила годы на самобичевание. Предаваться покаянию можно так же страстно, как и греху – так, как если бы это были две стороны одной медали. Если бы единственной причиной ее бегства от мира было бы желание смягчить гнев оскорбленного Бога, я не думаю, что ее сил хватило бы так надолго.

Напротив, Бог, который выше всех оскорблений, выше самого именования Его «Богом», о котором даже нельзя сказать «Он есть» в том же смысле, в котором мы обычно используем слово «быть», Бог, который за несколько веков до того явился во Христе и стал близок, как никто, всему в этом мире – этот самый Бог открылся Марии. В откровении этой исключительной близости, когда всё становится иным, не переставая быть прежним, Мария и осознала, что прежний путь вел ее в никуда. Когда такое случается, ты знаешь это наверняка. Не нужно ничего доказывать, оправдываться, слушать, что же скажут другие. Никакой духовный авторитет не в силах здесь что-то уточнить или изменить.

Если с человеком случается подобный коренной переворот, для него это проходит естественно. Такую перемену сознания и сердца и называют покаянием. Тут есть место и сожалению о делах прошлого, уводивших прочь от Бога и ближних, однако болезненную сторону сожаления о былом радикально перевешивает чувство благодарности за то, что ты наконец-то видишь, что же именно пошло не так. Ни грандиозное, ни сверхъестественное не тождественно чуду коренной перемены сердца. И когда Мария описывает пережитое словом «кротко», я чувствую, что через полтора тысячелетия меня достиг и коснулся подлинно женский опыт.

Опыт, подобный пережитому Марией, требует от человека радикальной реакции. Ее бегство в пустыню – знак того, насколько новая жизнь отличается от прежней. Но в ее обстоятельствах бегство могло носить просто практический характер – ведь с такой репутацией, как у Марии, на понимание в монашеской общине рассчитывать было бы сложно. Из истории хорошо известно, каково было отношение к «падшим женщинам». Итак, монахиней Марии не быть. Куда же тогда? Вернуться в Александрию, снова ткать и попрошайничать, а в свободное время рассказывать своим бывшим, что теперь всё иначе? Плохая идея, по-моему. Начать жизнь в качестве благочестивой и уважаемой матроны у Марии, одинокой женщины с известной репутацией, так же вряд ли бы вышло. Ей было банально некуда идти. Вполне можно предположить, что уход в пустыню для Марии – это не геройство, а просто единственное, что ей теперь оставалось. Жизнь в пустыне безумно трудна. Мне кажется, что Мария даже преуменьшала все ужасы, что ей пришлось там пережить, как она преуменьшала масштаб оргии, учиненной ею на корабле по пути в Иерусалим. И всё же новая жизнь была в чём-то милосерднее к ней, чем ее прошлое в качестве доступного источника удовольствия.

Из истории Марии порой кажется, что сама Богородица приняла ее как дочь, и отвела ее в пустыню. Пресвятая Дева говорит Марии: «Если перейдешь Иордан, найдешь славное упокоение». Богородица не имеет в виду: «Если перейдешь Иордан, у тебя будут годы, чтобы мучать себя прошлыми грехами, которых у тебя больше, чем у кого бы то ни было». Она говорит: «Ты найдешь славное упокоение». Эти слова не ложны. Я не могу представить, чтобы Пресвятая Дева не исполнила обещанного.

Для нас есть опасность усмотреть в Марии Египетской собственный образ, доведенный до крайности. Опасность начать копировать то ошеломляющее ощущение греховности, которое пережила она – и ужаснуться. Я убежден, что от подобного искушения надо бежать так же, как от сентиментальности, которую тоже часто путают с покаянием. В опыте осознания ложности того пути, по которому мы дотоле шли, между Марией и любым из нас нет особой разницы. Равным образом нет особых отличий между грехами блудницы и грехами почтенной александрийской матроны, хотя смотрятся их грехи по-разному. Перед лицом настоящего покаяния идея меряться степенью греховности выглядит смехотворной. Тот, кто пережил опыт милости Божией, направляющей на верный путь, поймет это и просто улыбнется. Когда приходит радость, подробности прошлых бед уже не важны.

Но вернемся к драме «Жития». Если за образом Марии действительно стоит живая женщина, и если это образ не был до конца искажен женоненавистниками, то вполне возможно, что Мария просто сгущала краски, рассказывая о своей жизни до ухода в пустыню. Я допускаю, что Мария намеренно рассказала о себе Зосиме таким образом, чтобы не предстать несчастной жертвой – ведь в этом случае история потеряла бы свой главный смысл. Я не говорю, что она не была жертвой – она была ею в той же мере, как и большинство тех, кто позволил использовать себя как сексуальный объект. Но мне кажется, Мария специально пытается привлечь внимание Зосимы (и наше с вами) к тому, что действительно важно.

Она – жертва, но переворот сознания был пережит ею именно как жертвой, и положение жертвы не смогло этому помешать. Переворот произошел посреди мира лжи, и мир лжи сам собою не исчез. Однако насилие и несправедливость, которые суть неотъемлемые составляющие этого мира, как бы ужасны они не были, оказались бессильны остановить пробуждение Марии к новой жизни. Не стоит думать, что спасение человека в этом мире – это полная свобода от иллюзий и порождаемых ими несправедливостей и страданий. Это вовсе не так.

Христос родился в обществе, где царило политическое угнетение, и ничего не сделал, чтобы это угнетение прекратилось – хотя этого-то от него все и ждали. Его спасение не было тождественно независимости Израиля. Апостол Павел, самоотверженно свидетельствовавший об истине, ничего не предпринял против порабощения человека человеком, что было нормой в тогдашнем обществе. Может показаться, что он даже всё это оправдывал, равно как и апостол Петр. Мария Египетская тоже жила в эпоху, когда угнетение женщин было настолько вплетено в культуру, что никто попросту не видел в этом проблемы и не предлагал никаких альтернатив. Сама Мария, для которой всё это стало причиной немалых страданий, тоже, вероятно, не предполагала какого-либо выхода из ситуации. Но случилось так – и это будет случаться вновь и вновь – что система угнетения оказалась не в силах помешать истине встречи человека со Христом. Ничто не смогло стать между Марией и этой встречей. Ничто не отняло у нее радости от осознания истинного пути.

Подчеркну: я глубоко убежден, что в жизни нет моментов, когда не нужно бороться с несправедливостью и угнетением. В Библии этом есть масса подтверждений, которые чаще всего просто не хотят видеть. И, конечно, если мы видим страдание человека, живущего рядом с нами, нам не нужды никакие библейские цитаты, чтобы начать действовать. Если в сердце человека рождается покаяние, его усилия в борьбе с несправедливостью становятся более, а не менее, важны. Более того, эти усилия обретают новую перспективу. Ложь, порождающая угнетение, слабеет и тает, но не уходит совсем. Переворот в сознании не ждет, когда все проблемы исчезнут. Мария пережила свой опыт посреди мира, по большей части погруженного в ложь, и эта ложь не рассеялась. Не стоит ждать, что с кем-то будет иначе.

Мария признает очевидный факт: годы в одиночестве пустыни были трудны. Но ведь вернись она обратно, жизнь бывшей блудницы без семьи и корней была бы не легче. В чём я уверен, так это в том, что Мария воспринимала все невзгоды через призму своего покаяния. Она обрела «славное упокоение», которое ей обещала Богородица, посреди всех тягот – и тяготы не смогли этому помешать.

Мне кажется, наши богослужебные тексты создают неверный образ Марии Египетской. В тропаре говорится, что она «учила… презирати убо плоть, преходит бо». Но она этому не учила. Научиться видеть суть предмета не значить отвергнуть сам предмет. Такое видение не отменяет того, на что мы смотрим, но, напротив, обостряет наше восприятие. И я думаю, что после своего покаяния она понимала и ценила «плоть» куда выше, нежели в то время, когда она делила постель со всеми подряд.

Также мне кажется неправильным, что на наших иконах, изображающих Марию, фокус направлен не на высшую реальность, которую должна передавать иконография, а на буквальную передачу картинки. Образ Марии должен сиять небесной красотой и тихой радостью. Марию из Александрии снова не так поняли. Но она не в обиде. С ней такое уже много раз бывало.

Впервые опубликовано в журнале «The Wheel» (Spring 2015).

Перевод Василия Чернова.