С декабря 2019 года православный сегмент интернета лихорадят споры о русском языке в богослужении. Поводом послужило предложение на Епархиальном совете города Москвы Святейшего Патриарха Кирилла читать Апостол, паремии и в требах Евангелие на русском языке в тех приходах, где к этому готовы. Волна обсуждений коснулась и вопроса, а нужно ли переводить еще и само богослужение. Споры, ссоры, разделения, расфренды и баны в соцсетях показывают, насколько остра проблема и полярны мнения.

2 февраля в Твери эти споры вышли из интернет-сферы в реальность. В июле 2018 года в Тверь был назначен митрополит Савва (Михеев) вместо правившего 30 лет Тверской епархией, а ныне ушедшего на покой митрополита Виктора (Олейника). В таких случаях всегда происходят какие-то болезненные для многих перемены. 30 лет — это целая церковная жизнь, а тут новый довольно молодой митрополит с желанием какого-то развития, перемен…

И вот на фоне этого в Твери проходит конференция «Личность в истории православных братств: епископы, священники, миряне», организованная Преображенским содружеством малых православных братств с участием священника Георгия Кочеткова.

Митрополит Виктор «преображенцам», мягко говоря, не благоволил и их деятельность не очень-то одобрял, скорее принимая как что-то неизбежное. Тогда как новый митрополит братствам благоволит, кроме того, впервые в истории Русской Церкви отслужил Литургию архиерейским чином на русском языке в больничном храме, где как раз собираются братчики.

В итоге среди прихожан кафедрального собора Твери пошли упорные слухи по поводу того, что скоро собор передадут «кочетковцам», подогреваемая информацией, что на открытие конференции в соборе будет отслужена Литургия на русском языке. И народ взорвался.

После Литургии, которая была отслужена все-таки на церковнославянском языке, некоторые прихожане собора и примкнувшие к ним лица устроили митинг на ступенях собора. Митинг получился малолюдным, но довольно шумным и прошедшим под лозунгом самой запоминающейся фразы: «православие — это вам не хухры-мухры». Тут, конечно, сложно не согласиться, действительно не хухры-мухры, но в целом эта фраза довольно точно передает уровень «богословской дискуссии» данного мероприятия.

Священника, пытавшегося успокоить собравшихся, чуть ли не за шиворот стащили со ступеней, хорошо хоть не побили. Также украли установленную на соборе мемориальную памятную доску из мрамора весом больше 50 кг, установленную в память Тверского православного братства св. благоверного князя Михаила Тверского, основанного в 1884 году. Такие вот «защитники» Церкви от митрополита, «кочетковцев» и «обновленцев», которые хотят отменить «славянский язык» в Церкви.

Православные противники перевода богослужения на русский язык почему-то уверены, что если завтра службу переведут на русский язык, то сразу вся Русская Церковь выкинет свои славянские книги и начнет служить исключительно на русском. Епископы, дескать, прикажут  — и всё.

Я вот, честно говоря, просто уже отчаялся понять: откуда они это взяли, откуда это «строевое мышление»? Почему в сознании этих людей обязаловка является неотъемлемой частью Церкви? Ведь в реальности этого нет, в Церкви одновременно существует несколько очень разных практик: есть места, где служат размеренно и полным чином, так, что Литургия с часами на 5 часов растягивается, а где-то и за час всё успевают.

Одновременно существует практика и редкого причащения, и частого, и очень частого. Есть принятая практика допуска к причастию после трех дней поста и исповеди, с канонами и правилом к причастию, а есть документ «Об участии верных в Евхаристии», где говорится о допустимости другой практики. Есть храмы, где практикуется антифонное пение двумя хорами, есть — где знаменное, а есть — где обиход.

В реальной жизни Русской Церкви очень много разных практик, порой совершенно несовместимых. Но это одна Церковь, люди одной Чаши и одного Тела и Крови Христовых. И хорошо, что мы такие разные, и как хорошо, что мы вместе. Пусть будет разнообразие. Что в этом плохого?

Люди готовы принимать такое разнообразие, но стоит встать вопросу о языке — всё. Начинается совершенно дикая непримиримость: “не допущу”, “не дозволю”, “да никогда”. Почему? Чем вам так неугоден русский язык? С чего вдруг такая глубинная, совершенно не имеющая никакого основания уверенность, что если разрешат служить на русском, то завтра все священники тут же славянские служебники выкинут, а всех, кто за славянский, из храмов выгонят?

Ведь уже сейчас в Русской Церкви существует множество богослужебных языков. В России можно служить Литургию на бурятском, удмуртском, чувашском, якутском, алтайском, марийском, кряшенском (татарском) и еще на многих национальных языках. В храмах Русской Православной Церкви Московского Патриархата по всему миру, где первым всегда поминают Патриарха Кирилла, богослужение идет на японском, немецком, английском, французском и испанском языках. И это только то, что я знаю. На белорусском языке есть разрешение служить в Белорусском экзархате. Единственный язык, на котором нельзя служить в Русской Церкви, — это русский.

Любой священник, если сможет обосновать необходимость, может получить разрешение на служение Литургии хоть на английском, хоть на греческом, хоть на грузинском, хоть на любом другом языке. Но не на русском. Такого разрешения не дают, несмотря на все решения по этому вопросу на Поместном Соборе 1917–1918 гг. Но так не должно быть! Это неправильно и несправедливо. Русский язык ничуть не хуже и ни в чем не уступит ни одному другому языку, он достоин того, чтобы быть литургическим.

«Зачем переводить богослужение? Всё и так понятно русскому человеку», — главный аргумент защитников церковнославянского. Нет, понятно, что чаще всего он звучит с интонацией царя Ивана Грозного из фильма “Иван Васильевич меняет профессию”: “чего тебе еще надо, собака?”. Мол, и так все хорошо, такое благолепие, а ты тут воду мутишь.

Но объективная реальность с двумя процентами прихожан от населения страны и горсткой священников, которых в многомиллионной России в три с половиной раза меньше, чем медведей, говорит о том, что не всё хорошо и с благолепием всё сложно.

Да и с «всё понятно» тоже не очень понятно. Потому что «всё понятно» чаще всего людям, языка как раз не знающим практически совсем, но твердо уверенным, что нужно пару книжек прочитать — и тут же всё будет понятно.

Иллюзия частичной понятности некоторых слов, конечно, довольно сильно влияет на ситуацию. Получается комично: профессиональные филологи-слависты говорят, что они на слух не понимают больше трети того, что читается и поется в храме, а простые прихожане уверены, что «достаточно 20 слов выучить, и всё станет понятно», но особо учить эти 20 слов не очень-то стремятся, вполне довольствуясь своим уровнем понимания.

А среди сторонников перевода богослужения на русский язык четко выделяются четыре довольно большие группы людей.

Первую, наверное, правильнее всего было бы назвать “реконструкторы”. Это люди, совершенно искренне пытающиеся возродить идею первенствующей Церкви, с длительной катехизацией, сплоченной общиной, агапами, целованием мира и прочим. Для них “золотым веком”, расцветом христианства является период от Пятидесятницы до Миланского эдикта императора Константина Великого. Потом, дескать, началось пленение Церкви государством. Известное мнение и, в общем, на мой взгляд, ошибочное, но и за ним стоят многие авторитеты.

И, разумеется, в соответствии с их убеждениями, общая совместная молитва должна быть исключительно на понятном, при этом довольно простом языке, как это и было в Древней Церкви. Анафора гласно и на виду у всех верных и так далее. Это последовательные убеждения и последовательная позиция, имеющая под собой, разумеется, серьезное богословское обоснование.

Вторую группу составляют люди, активно вовлеченные в миссионерскую и катехизаторскую работу, кто занимается просвещением. Они в режиме реального времени постоянно встречаются с людьми, которые в качестве самооправдания говорят: дескать, я в Бога, конечно, верю и православие уважаю, но в храм ходить не буду, потому что не понимаю там ничего. И у этих миссионеров возникает иллюзия, что если перевести богослужение на русский, к нам люди придут. Я понимаю мнение коллег, но сомневаюсь, что новые христиане из-за этого придут в каких-то заметных количествах.

Люди с опытом служения миссионерских Литургий с комментариями, “детских” Литургий с большой степенью русификации, хотят иметь возможность время от времени служить на понятном языке — фактически как альтернативу существующим изданиям с параллельным переводом богослужения, когда на одной стороне — славянский, на другой — русский текст. То есть такие “учебные” Литургии и другие богослужения. Их цель — просвещение, чтобы люди лучше понимали, в чем смысл текстов богослужения.

Третья большая группа, которая всячески за перевод, но которая обычно в спорах не особо принимает участие, потому что они вообще не любители конфликтов, — это “евангелисты”. Это люди, которые пришли в Церковь после прочтения Евангелия, которое изменило всю их жизнь. Для них главным и центральным является именно евангельский текст, а вся богослужебная форма является скорее вторичной оболочкой к Евангелию.

А поскольку они, разумеется, Евангелие читали на русском, и именно этот русский текст и перевернул все в их жизни, привел их ко Христу, — соответственно, вопрос к Русской Церкви, служащей на практически никому не понятном славянском, время от времени у них возникает. Дескать, зачем непонятный язык, ведь Евангелие красиво само по себе, в своем смысле, а не форме. И богослужение, переполненное отсылками к Писанию, тоже красиво. Обычно они сталкиваются после этого с защитниками славянского, что надолго отбивает у них охоту хоть что-нибудь говорить на эту тему.

Ну и четвертая довольно активная группа, в которую, кстати, входит большинство священников — сторонников перевода, — это группа так называемого “литургического возрождения”. Считаю, что неправильно сводить всё исключительно к протопресвитеру Александру Шмеману: его книги, конечно, влияют на это движение, но в реальности оно началось намного раньше, еще в XIX веке. Его характерные элементы — частое причащение, торжественное произнесение Анафоры во всеуслышание, глубокое переживания причастия как со-единения со Христом, чувство евхаристического единства.

Люди из этого движения, осознавая, что большинство паствы понимает Литургию и богослужение вовсе не так, при этом попытки просвещения (чтение лекций, служение миссионерских Литургий), конечно, помогают, но не очень, приходят к мнению, что службу нужно русифицировать. При этом многие из этих людей вполне искренне любят церковнославянский язык и сами больших трудностей в понимании не испытывают, но отдают себе отчет, что такой же уровень понимания их пастве просто недоступен, и что именно русификация: постепенная, мягкая — могла бы помочь изменить ситуацию. Имея уже опыт миссионерских литургий и параллельного чтения Писания на славянском и русском, разрешение на которое есть уже очень давно, они хорошо понимают, что “это работает”. И да, практически никто из этого движения не готов окончательно расставаться со славянским текстом.

Вот такие четыре группы людей, конечно, частично взаимопроникаемые друг в друга, имеющие разную мотивацию, но одну цель: осмысленное участие в богослужении, и в первую очередь — в Литургии.

Именно для этого и нужен перевод. Это единственная цель.

И вся эта ситуация странно выглядит со стороны: пока сторонники русского богослужения просят всего-навсего разрешения некоторым общинам, которые к этому готовы, служить на русском, а некоторым другим общинам разрешить русское богослужение для миссионерских целей, фактически в дополнение к известной практике миссионерских литургий с комментарием, “ревнители” бьются против “обнагленцев”, считая, что они “хотят славянский язык в Церкви отменить”.

Сами себе врагов придумали, сами с ними сражаются.

Найти бы здесь точки взаимопонимания для диалога. Но, к сожалению, существующее взаимное недоверие пока не дает надежды на это.