Дарья Сивашенкова о Кроткой Любви, Которая рядом с тобой, но Она настолько тебя уважает, что даже порой не напоминает о Себе.

Недавно то ли ехала в метро, то ли смотрела телевизор – не помню – но услышала рекламу. Приятный мужской голос начал: «Все в этом мире создано любовью…» Не успела я умилиться сердцем и улыбнуться этой воистину христианской истине («ну надо же, – промелькнула еще мысль, – какие нынче рекламы пошли нравственные»), как тот же приятный голос добавил: «…любовью человека к самому себе».
И тогда я поняла, что значат слова Высоцкого «…или когда железом по стеклу». Потому что редко слышала что-то более раздирающе неверное, фальшивое и скрежещащее, чем сочетание этих двух фраз, одна из которых простирает над миром покров любви, а вторая – съеживает его до банального себялюбия. Себялюбия, которое не может творить, потому что направлено на обожание одного-единственного объекта – себя – а любовь и творение предполагают выплеск, излияние, некую жертву и отделение от себя – дарование бытия чему-то новому.
Замкнуть все на самом себе – не значит ни любить себя, ни что-то вне себя. Стругацкие в «Понедельнике…» отлично описали выбегалловского «идеального потребителя», способного смести в одну кучу все материальные ценности, закуклить пространство и остановить время. Кто-то может предположить, что этот «идеальный потребитель» в курсе, что такое любовь? И такой любовью можно что-то сотворить?

Новый Завет мучителен для человека. Вызывающе прост, обнаженно откровенен, он – если читать внимательно – вызывает чувства, никогда не возникающие при чтении Ветхого Завета. Заповеди Ветхого Завета строги, упорядоченны, взвешенны и подсчитаны. Заповеди Нового Завета разбивают сердца. Мысли, чувства и головы разбиваются, как хрусталь, и проще одолеть сотни заповедей-ступеней до-Христовых времен, чем, не споткнувшись, пройти по трем ступенькам заповедей Христа. Враз пропали перила закона, и вот – три ступени в небо над величайшей бездной.

Иисус сказал: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.

Они – кольцо, они – кольцом. Они кружатся, и непонятно, с какой начать и как начать. Любовь здесь доверчиво подразумевается как возможная – но так ли это?! Бесконечное доверие Бога человеку – доверие, невзирая на всю до-Христову историю, историю ужасов и мерзости человеческой, предательств и отступничеств – доверие поражает и язвит сильнее наказания, сильнее расписанности закона. Доверие, ах, это доверие Твое, как будто Ты ничему не учишься, Господи – с досадой на такое Его непонимание… Тысячи и тысячи раз в Библии люди отвергают Бога, тысячи и тысячи раз предают мерзейшим образом. Приходит Христос и говорит: первая и главнейшая заповедь: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем, всей душой, всем разумением…
…Я верю, говорит Бог, что человек может любить Меня. Я верю так неразумно, так… безумно, так… безнадежно, что иду на крест. Я верю – говорит Бог – верю до хруста костей, когда в Мои запястья вгоняют гвозди. Верю до палящего над крестом солнца, до иссохших губ. До предсмертного крика… до самой смерти… верю.

Возлюби! А как это?! А что такое – все сердце, вся душа, все разумение мое? Возлюбить? А кто Ты и что Ты сделал для меня – Ты, бывший где-то, когда я так страдал, Ты, до Кого я так и не докричался, когда умирал, Ты, так равнодушно бросивший меня в трудный час, что я усомнился, есть ли Ты вовсе. Да в Тебя еще поверить надо, да Кто Ты такой, чтобы я признавал Тебя, чтобы я признал Тебя… да о какой любви может идти речь?!

Невозможны слова Твои, Господи, и любовь к Тебе невозможна – Ты слишком далек, Ты слишком устранен от наших дел, Ты там, а мы здесь, и что между нами общего?
И, глядя в эти озлобленные вечной богооставленностью глаза, и рвя ветхозаветный закон послушания и подчинения (то, что хоть как-то сдерживало людей в рамках и границах обещанием земной награды праведнику и земной же кары отступнику), Господь говорит: люби – люби, как Я люблю тебя. А знаешь, как Я люблю тебя?

Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.

Властной рукой сорваны – и разорваны – все завесы. Можно глядеть в глаза Бога Живого. Скажи, человек, а не уютнее ли тебе было в Завете Ветхом? Не обагренном кровью Бога твоего?
Кто сказал, что кончился век Ветхого Завета? Если кто-то прочитал и принял Новый Завет – со всем ужасом его невозможной ответственности и личного стояния перед Богом – это еще не значит, что весь мир озарился взаимной любовью человека и Бога. Нет – мало обратить в христианство народ и страну – нужно сделать больше – обратить каждую душу. Ветхий Завет можно было заключить с народом – Новый заключается с каждым отдельно, и прежняя общая ответственность вдруг стала пугающе личной… Да что ж мне теперь, самому нужно отвечать за наши с Тобой отношения?!

Мало достучаться с простой до непонятности истиной – Бог один и един. Мало объявить, что наш мир – не сиротский дом, не приют для брошенных и нелюбимых, мало сказать, что мы не появились в этом мире сами собой, как не появляются сами собой мыши в куче грязного белья.
Забавно, что принято смеяться над подобными верованиями Средневековья.
Заглянуть в глаза нужно каждому – неужто Господь не знает, какой богооставленностью и сиротской злобой полны сердца Его людей?
Новый Завет – вложи свою руку в руку Бога. Вложи и вздрогни, коснувшись кровящей раны.
Вздрогни и взгляни Ему в глаза. Обожгись кипящей смесью любви и сумасшедшей надежды на взаимность.
До чего же мучителен Новый Завет.
Потому что – какую же совесть не скрутит болезненным узлом Его надежда? Его не-уверенность. Не-желание победительно прийти и взять. Я так сумасшедше люблю тебя, говорит Господь. Так сумасшедше, что оставляю выбор – за тобой.
И неуверенность Его протянутой руки – больнее пощечины, а кротчайшие слова «не сужу, если кто не уверует в Меня» – хуже посулов наказания. Потому что выбор нужно делать самому: Он уже не настаивает. Кончилась пора жестких, порой жестоких рамок Ветхого Завета. Теперь каждый решает сам, и Он, прошедший под крестом путь до Голгофы, не карает за выбор не в Свою пользу. Он только надеется, что кто-то придет.

Так у кого же не возникнет желания выдернуть руку и убежать – убежать и спрятаться от занывшей совести, от понимания Его жертвы и боли. Потому что – в ответ-то что? Он отдал всего Себя… Бывает дар равноценный? Или, что ни отдай – все мало, и всем пожертвовав, все равно ощутишь себя нищим и негодным? А какие же отношения могут быть между нищим и царем? Страшно признать свое недостоинство и почти невозможно – через человеческую привычку все измерять и примерять друг к другу – вдруг осознать, что Он дарит не по делам, а по любви Своей, потому что нет таких дел… В один миг рухнуть и вознестись, закрыть лицо от стыда руками – и почувствовать, как Он отводит твои ладони – потому что Его любви ненавистно все, что только станет между Ним и человеком. Стыд переплавится в смирение и в доверие, но до чего же страшен этот раскаленный растянутый миг стыда.

Отдайте, отдайте нам Ветхий Завет! Отдайте Его далекого и грозного, Его – карающего и воюющего со Своим народом. Отдайте заповеди послушания и кары за них. Они – понятны. Пусть Ты пришел и умер, и воскрес, но я хочу жить в Ветхом завете, где надо слушаться, а не любить. Мир, построенный на послушании, прост и понятен.
Потому что – если я буду аккуратен в жизни и заповедях, я заслонюсь от Тебя своей праведностью. Не смотри – да не смотри на меня!!! – Своими невозможно любящими глазами, сюда смотри – вот список моих добрых дел, вот моя милостыня, вот моя порядочность, вот мои пожертвования на Твои храмы, вот мои посты, вот мои субботы… Не смотри на меня, я не хочу понимать, что Тебе не нужно все это – что Тебе нужна лишь моя любовь. Давай судиться, Господи, я не хочу Твоей милости и любви, я не хочу Твоей жертвы – я не хочу Тебя, потому что не желаю отдавать себя в ответ. Отдай мне Ветхий Завет, где Ты карал за грех и награждал за правду.

После бича, после креста – давай торговаться с Тобой, Господи. Не наклоняйся ко мне – после тернового венца с Твоего чела на меня каплет Твоя кровь. После отречений и общего хохота, после звонких пощечин – плюну и я Тебе под ноги. Ты стерпишь… Ты так много терпел…

Потому что полюбить Тебя такого – а не великого, далекого и непонятного – смертельно страшно. Расслабленная любовь к далекому Богу не имеет ничего общего с тем сумасшедшим вихрем, которым закрутит любовь к Тебе. Потому что – мало зарыдать, мало пасть к Твоим пробитым ногам и себя не помня целовать Твои раны, мало, схватившись за голову, вспомнить свои грехи и умереть от стыда.
Если бы Ты карал – да что там, хотя бы корил! Если бы Ты хотел чего-то еще, кроме ответной любви. Хотел не в оплату, не в выкуп Своих страданий – а любви ради любви… Да что там, хуже – нашей любви, ради нашего же спасения и счастья. Ты для Себя-то что-нибудь хочешь, Господи?
Что-то, чем можно было бы заслужить, выслужить Твою любовь и спасение! Хоть бы тень укоризны в Твоих глазах, Господи, тень недовольства, которую развеять всеми стараниями и умоляниями. К какой нищете Ты наклоняешься, Господи, из какого праха поднимаешь, и не моей гордости это пережить и с этим смириться, и простить Тебе – Твою любовь.

Нет, пусть снова будет сделка – я Тебе раскаяния, искупления и извинения, Ты мне – прощение. Мне не нужен весь Ты, не нужно очищение стыда, счастье взаимной любви с Тобой – а лишь уверенность в том, что со мной в любом случае все будет хорошо. Царствие Твое – для меня. Опять и опять – хочу Твоих даров, а не Тебя Самого. Того, что от Тебя – а не Тебя. Мало мне Твоей жертвы, мало мне Твоей крови – хочу наслаждаться Твоими дарами и только так приму Тебя. Без Твоих даров мне не нужна ни Твоя жертва, ни Твоя любовь.

Подай мне дары, обустрой мой мирок пробитыми руками – а я постараюсь не увидеть ран. И не увижу, будь уверен. Побереги мой уют, Господи – и постой в сторонке: когда у меня все хорошо – я и не взгляну на Тебя, а приди беда – Ты первый будешь виноват. И не подумаю подумать, как Ты любишь и как ноет Твое сердце о моем безразличии и моих укорах.
Я поверю в Тебя, если Ты подашь мне… дары Твои ставятся выше и ценятся больше Твоей крови и Твоей смерти?!! Кто, кроме Любящего, мог так смириться и так умалить Свою Любовь, чтобы сделать Свою жертву не безусловной и обязательной ценностью для каждого – а свободным выбором?

Капает кровь Твоя на землю, Ты стоишь и молча слушаешь меня – а я бормочу торгования, подсчитывая, во сколько мне обойдется Твое прощение и спокойная жизнь. От чего я должен отказаться, а что мне позволительно оставить, чтобы не иметь больших проблем потом… Ни прощения, ни любви не приемлю от Тебя, Господи. Опусти Свою протянутую руку, опусти вселюбящие глаза. Скрой от меня Свои раны, затми и память о них.

Не верю в Тебя, не верю Тебе – чтобы с прежней легкостью можно было бросать в небо укорения и обиды. Где Ты был? Ну где же Ты был? Потому что если задохнусь верой и любовью к Тебе, вопросы, конечно, пропадут – но пропадет и бездна между нами. Я слишком хорошо все пойму, заглянув Тебе в глаза. Я пойму так много, что не кину и взгляда на остывшие радости и ценности, на сладость греха, на удовольствие обиды, на усладу упрека. Я знаю, что я потеряю, но, предчувствуя, что получу что-то взамен, не знаю – что. И откровенно боюсь, что получу мало. И отступаю в уютный обжитый мирок, куда Тебе нет ходу – ибо Ты рушишь все стены. Ты – ответ на все вопросы, а так хочется задавать их – и не получать ответ. Или Бога нет, или Он виноват передо мной. Любить, еще чего…

Носивший терновый венец – Ты можешь дать все. Но как же страшно признаться себе, что, на самом деле, не нужно ничто, кроме Тебя. Распятый на кресте – как просить у Тебя что-то, кроме Тебя самого?
И как же научиться понимать, что Твое Царствие, о котором Ты призывал молиться – это осознание Твоей любви в сердце. Постоянная, непреходящая память об этой любви. И радость о ней, а значит – полное Тебе доверие, а значит – любовь. Просите Царствия Небесного – говорил Ты – а остальное приложится вам. Мы перевели это, как «подай нам всего и побольше». «Ожидаем от Тебя великие и богатые милости». Ты уж не задерживай.