на наш Телеграм
110 лет назад (26 августа 1910 г.) родилась мать Тереза Калькуттская, католическая святая, ставшая символом бескорыстного служения ближним, медийной иконой, «звездой» христианского монашества, возможно, последним в истории христианином, чье мнение — не политическое, а духовное — было по-настоящему важно для остального мира.
Я попытался реконструировать ее нравственное богословие — конечно, неотделимое от того дела, которому она посвятила жизнь.
Много лет работая редактором епархиального журнала, я привык к типовым ответам православных работников социальных и благотворительных организаций: «Мы не занимаемся миссионерством. Не говорим о Боге, если нас не спрашивают. Наша задача — облегчить боль, подарить человеку немного любви, может быть, смягчить его сердце, израненное страданиями». За подобным ответом стоит простая закономерность: слова могут обманывать, могут быть произнесены в произвольном порядке, могут выражать совсем не то, что на душе, в то время как образ жизни подделать почти невозможно.
Мы можем лгать на словах, но наши поступки нас выдадут.
Копнем глубже. Слово — это всего лишь одна из человеческих энергий (действий), а точнее, лишь одно из проявлений единой энергии, которую обычно называют душой. Если Бог действует через нас, то Он «имеет дело» именно с единой энергией, со всей душой, не только со способностью говорить. А если Он не действует, то, конечно, мы можем говорить все что угодно, слова эти никому пользы не принесут.
Католическая монахиня Тереза (Бояджиу) — основательница женской монашеской конгрегации сестер-миссионерок любви, албанская католичка, в послевоенные годы приехавшая в Индию, чтобы послужить бедным, сделавшая это делом своей и не только своей жизни, — не раз подчеркивала, что ее миссионерство не только не словесное, но даже и не деятельное. Это скорее миссионерство образа и подражания. Миссионер — не тот, кто говорит о Христе, а тот, кто «приводит Христа».
«[Наша цель] привести Христа в дома и на улицы трущобных кварталов, к больным, умирающим, к нищим и уличным детям» (Устав конгрегации 1947 года).
В основании подобной позиции была оригинальная антропология:
«В том и состоит истинный смысл нашего существования: быть сиянием Божьей любви, олицетворять надежду на вечное счастье. Только и всего».
И еще (далее цитаты из различных интервью по книге «Слова любви матери Терезы»):
Все мы хотим любить Бога. Но как Его любить? Малый Цветок [святая Тереза из Лизье, простая монахиня-кармелитка, умершая в 24 года и ничем при жизни не прославившаяся, о ее подвиге стало известно из вышедшей посмертно автобиографической книги] — лучший тому пример. Она делала малые дела с великой любовью. Простые вещи с непростой любовью. Оттого-то она и стала великой святой. Я думаю, и мы способны принести такую красоту в свои жизни».
Мать Тереза сводит проявление божественного действия почти к точке, к чистому бытию человека, которое, однако, сколь бы малом оно ни было для наблюдателя, может выражать божественную любовь.
Монахиня пользуется примером Христа, умалившегося до того, чтобы стать кусочком хлеба:
«Мог ли Он еще больше умалить Себя? Он и так сделался крошечным кусочком хлеба. Хлеба жизни. Смог бы Он стать еще слабее и еще беззащитнее? Смог бы он стать безобразнее самого уродливого прокаженного? И Он стал. Нам надлежит это знать. И, как дважды два четыре, я знаю, что Иисус живет в каждом обезображенном лице».
Само по себе Боговоплощение — не слова Христа, не Его дела, даже чудесные, — стало выражением божественной любви. Но как этот образ работает на людях, да еще таких, которые никому не приносят и не могут принести пользы, которые могут быть только объектами заботы? Мать Тереза объясняет:
«Среди нас живут замечательные люди, Только мы их не знаем. Они беднейшие из бедных. От них отворачиваются. О них не заботятся. Их отвергают. Это алкоголики, калеки, слепые, больные, умирающие. Это люди, у которых нет ничего и нет никого. Вся их жизнь сосредоточена в молитве. Они непрерывно ходатайствуют за нас, сами того не зная».
Тот абсолютный минимум человеческого существования, в котором сияет божественная любовь, являет себя в молитве. Но этот минимум совпадает с недостижимым абсолютным максимумом практической святости.
Человек может творить малые дела, самое малое из которых — молитва. Но может делать и больше, руководствуясь принципом постепенности, принципом прибавления «одного к одному». Не нужно строить глобальных планов по переустройству мира, не нужно стремиться облагодетельствовать всех. Нужно идти от одного индивидуального контакта к другому, от одной встречи к другой, воспринимая каждую как главную и последнюю.
«Благотворить массам — не мое дело. Мое дело — человек. Я могу любить людей только по одному. Я могу кормить людей только по одному. Один. Еще один. Еще один. Вы приближаетесь ко Христу, когда становитесь ближе друг к другу. Сказал же Христос: “Что делаете для братьев своих, то делаете для Меня”. Итак, вы что-то делаете. Я что-то делаю. Я подобрала первого человека. Может, если бы я не подобрала этого первого человека, не было бы остальных 42 000. Мой труд — это лишь капля в океане.
Но если я не пролью в океан своей капли, то в нем будет на одну каплю меньше. Это касается и вас, вашей семьи, Церкви, в которую вы ходите. Главное — начать. Один. Еще один. Еще один».
Поэтому для матери Терезы, монахини, так важна была семья — реальность, в которой вот это движение «от одного к одному» институализировано, помещено в рамки каждодневности и мягкого принуждения.
«Любовь начинается дома. Если мы, проводящие вместе 24 часа, не любим друг друга, то как мы можем полюбить тех, кого встретили лишь единожды? Любовь мы являем предусмотрительностью, добротой. Делимся радостями, делимся улыбками… Все дело — в малом».
Семья — это школа, но это (возвращаемся к сказанному) не просто подготовка к чему-то большему, это самоценный атом божественной любви, в котором присутствует уже вся любовь, целиком.
Психотерапию часто обвиняют в том, что ее методы — прямой плагиат того, чем занимаются священники и монахи-миссионеры, их подходов, способов подыскать ключ к конкретной душе. Это обвинение нелогично. Разумеется, современная медицинская наука берет из народной медицины любые работающие методики, очищая их от предрассудков, магии, шарлатанства. Корень валерьянки успокаивает, но таблетка, содержащие те же химические вещества, что и корень валерьянки, успокаивает эффективнее. Другое дело, что психотерапии — и шире: нынешнему обществу, которое все больше погружается в психотерапевтический дискурс, — стоит присмотреться к тем «технологиям», которыми пользовалась мать Тереза и другие святые люди.
«Однажды пришла ко мне отчаявшаяся женщина и рассказала, что ее дочь потеряла мужа и сына. Вся ненависть дочери обратилась на мать. Дочь даже видеть свою мать не хотела. И я сказала: “А что дочь твоя любила в детстве? Может быть, цветы какие-нибудь или еду какую-нибудь? Вот и принеси ей то, что она любила, только награды за это не жди”. И женщина стала делать добрые мелочи для своей дочери. То поставит на стол ее любимые цветы, то купит ей красивый отрез ткани. И никакой награды она не ждала за это. Через несколько дней дочь сказала: “Приходи ко мне, мама. Я люблю тебя”. Это очень трогательно. Мать напомнила дочери об ее детстве, и та вернулась в свою семью. Наверное, у нее было счастливое детство, если она захотела вернуться к радости и счастью материнской любви».
Очевидно, что ключевыми элементами этой технологии духовного исцеления являются внимание к конкретному человеку, опознавание того, что связывает двух людей, мать и дочь (детство), определение способа эту связь восстановить.
Исцеляющая мудрость — это разумная любовь, любовь, вооружившаяся рассуждением.
