на наш Телеграм
В чем секрет величайшего шедевра европейского искусства – Гентского алтаря братьев ван Эйков? Тайна Апокалипсиса предстает в нем как пасхальная весть об Агнце, закланном, но живом. Райская растительность сада, увенчанного башнями Нового Иерусалима, ослепительное великолепие красок, ликующие сонмы ангелов и святых сродни торжественной умиротворенности первохристианского искусства… О прекрасных изображениях алтаря собора Святого Бавона в бельгийском городе Гент кисти знаменитых мастеров XV века Губерта и Яна ван Эйков рассказывает протоиерей Димитрий Сизоненко.
У нас есть уши, потому что мы слышим
Наш разговор посвящен двум агнцам. Один – это агнец, о котором говорится в Откровении Иоанна Богослова. Другой – Агнец Божий из Гентского алтаря братьев ван Эйков. Тема двух агнцев возвращает нас к вопросу о религии и искусстве, а если быть более точным – о слове и образе, Божественном Слове и том образе, который создается творческим гением человека. Это проблема священного – и того, что рождается как ответ человека на откровение Божественного в земной реальности, тема неба и земли.
Два агнца взаимопроникают друг в друга. Чем ближе к земле, тем ближе к небу. Этот парадокс сокрыт и в символических структурах Иоанна Богослова, и в тайне фламандского искусства, которое своими корнями глубоко уходит во фламандскую землю и потому достигает неба…
Само по себе выражение «Агнец Божий», как правило, вызывает недоумение, становится камнем преткновения. Кто живет в больших городах, в мире цифровых технологий, рыночных отношений – оторван от простой реальности, которую символизирует собой агнец. Увидеть живых ягнят в деревне еще не значит увидеть то, о чем говорит Иоанн Богослов. Животноводство, производство баранины, умиление действительно кротким и невинным существом само по себе не приближает нас к тому, о чем говорит Писание, к тому, что выражает собой агнец в мире священного. Впрочем, следует признать, что нет ничего более далекого от нашей цивилизации, чем такие понятия, как жертва и священное. Эту проблему, например, ставит Ницше: в нашем обыденном сознании разговор о жертве, как правило, переходит в апологию страдания и ресентимента. И не более того.
В контексте разговора о религии и живописи хотелось бы также коснуться вопроса о пространстве. Мы привыкли называть пространством то, что можно измерить шагами, внутри чего мы можем перемещаться. Искусство нам напоминает о существовании других пространств. В музыке, в живописи, в поэзии есть свое пространство.
Любопытно, что сам по себе термин «интервал», употребляемый на уроках сольфеджио, содержит в себе идею пространства, то есть расстояния, дистанции, при этом той дистанции, которая не измеряется метрами. Слово «тон» является однокоренным с «тонус» и означит внутреннее напряжение, натяжение струны. Таким образом, искусство побуждает нас выйти за рамки привычного и обыденного понимания пространства.
Применительно к живописи ван Эйка принято говорить о пространстве света, она словно пронизана сиянием, которое для верующего человека служит намеком на присутствие Воскресшего. Искусство ван Эйка меняет само наше восприятие реальности, дает вкус к созерцанию присутствия Бога не только в сердце человека, но и в обыденном мире. Мы увидим, что мастер не просто создает пространство евхаристии и эсхатологического ликования, но вовлекает в это пространство и своего зрителя.
Созерцание великого шедевра само по себе есть труд и произведение. От созерцателя требуется совершить не меньший труд, чем тот, что проделал мастер. Нам кажется, что мы видим в силу того, что у нас есть глаза. В действительности, чтобы видеть, нужно прозреть.
Для этого полезно прогуливаться, скажем, по Эрмитажу, по возможности в сопровождении наставника, останавливаясь перед тем или иным полотном, чтобы постепенно выработался вкус к красоте и уникальному. Итак, созерцать живопись – не меньший труд, чем написать картину. Хотелось бы подтвердить вышесказанное словами М. Хайдеггера:
«Принято считать, что мы слышим, потому что у нас есть уши. В действительности всё наоборот – у нас есть уши, потому что мы слышим».
Бетховен в старости напрочь лишился слуха, но никто не усомнится в том, что он превосходно слышал музыку, которую писал. Всё это наводит на мысль о некоем внутреннем пространстве, оно и является главным предметом искусства, которое создается по ту сторону правды ремесла, это удел создателей шедевров, великих поэтов, великих музыкантов, великих художников и великих мистиков.
Человек в красном тюрбане
Альбрехт Дюрер, чья уверенность в собственной гениальности стала легендой, увидев «Агнца Божия», провел несколько часов в созерцании этого великолепия, затем с благоговением приложился к раме и ушел в глубоком безмолвии. Ему приписывают фразу:
«Никто до ван Эйка не создал и никто после ван Эйка не создаст ничего подобного».
Действительно, это мир Божий – здесь и сейчас.
Славный XV век – заря нового времени, эпоха Мазаччо во Флоренции и ван Эйков во Фландрии. Намечается тектонический сдвиг в умонастроениях людей, который через столетие разразится грозой Реформации и религиозных войн. Фландрия переживает годы головокружительного расцвета, становится столицей бургундских герцогов, чья страсть к роскоши и великолепию не знала границ. Здесь, на севере Европы, в течение полувека сильные мира сего окружают себя сонмом лучших живописцев и скульпторов. Братья Губерт и Ян ван Эйки работают в Генте и Брюгге. Их старшим современником был легендарный Флемальский мастер, вероятно, Робер Кампен. Ганс Мемлинг приехал из Германии и прославился в Брюгге, Рогир ван дер Вейден – в Брюсселе. В это время складывается направление в живописи, которое войдет в историю как школа фламандских примитивистов.
Ян ван Эйк начинал свою карьеру на службе у Иоанна Баварского, затем был принят при дворе герцога Филиппа Доброго и поселился в Брюгге. Этот переход от одного монарха к другому был щедро оплачен в складчину несколькими богатейшими людьми Фландрии, и это стоило того.
Мастер изобразил себя на картине «Портрет человека в красном тюрбане». Мы видим придворного с орлиным взглядом, проникающим насквозь. Рассказывают, что однажды он элегантно повязал на голове кусок красной ткани в виде тюльпана, из этого «тюльпана» и получился широко вошедший с того момента в моду «тюрбан». Он был не только художником, законодателем вкуса, но и одаренным изобретателем, дипломатом. В частности, именному ему герцог доверил деликатную миссию – сосватать Изабеллу Португальскую. Но более всего титаническая сила его таланта выразилась в живописи, которая определит не только дальнейшую судьбу европейского искусства, но и умонастроения целой эпохи.
Отчасти непревзойденное мастерство младшего ван Эйка можно было бы объяснить тем, что еще в юности он проявил себя в искусстве миниатюры. До создания Гентского алтаря он прославился своими иллюстрациями к Туринскому часослову. Искусство миниатюры было не просто вершиной средневековой живописи. Это было пространство смелых экспериментов и новых открытий. Мастера могли себе позволить высокую степень свободы, которая затем явится миру на полотнах титанов Возрождения.
Если в Средние века искусство было подчинено Слову, живопись оставалась в подчинении у архитектуры, то в XV веке, как мы увидим, живописное полотно создает собственное архитектурное пространство и собственную реальность.
Двадцать панно на дубовых досках
Гентский алтарь был создан по частному заказу на деньги феноменально богатого человека по имени Йодокус Вейдт. Работу в 1420 году начал Губерт, старший из братьев, но в 1426 г. он скончался. Завершил работу Ян ван Эйк, и 6 мая 1432 года, в праздник святого Иоанна, пред изумленными взорами толпы состоялась инаугурация знаменитого шедевра.
Алтарь представляет собой запрестольный складень, две его боковые створки открываются и закрываются. Центральная часть расписана с одной стороны, а боковые – с обеих. Таким образом, он состоит из 20 живописных панно, написанных на дубовых досках. Когда створки открыты, боковые изображения дополняют центральную композицию, когда закрыты – образуют собственную композицию. В размере полиптих достигает 3,5 м в высоту и 5 м в ширину.
О поэтическом великолепии шедевра прекрасно сказал один современный искусствовед:
«Это воплощение духа музыки, это высочайшая нота органа, исполняющего торжественную мессу в величественном соборе, наполненном верными. Удивительно, что ритуальность изображений, исполненная в традиционной стилистике средних веков, не отталкивает, но напротив, возвышает сердца и по-настоящему ведет нас в земной рай, в новый рай».
Может показаться странным, что ван Эйк небесные реальности облекает в реалии своего времени. Тем самым ему удается глубже выразить тайну брачного союза неба и земли, взаимопроникновение Божественного и человеческого. Словно сама вечность просвечивает сквозь истончившееся время. Алтарь нередко сравнивают с магическим кристаллом, в котором земная реальность предстает в ослепительном сиянии, преломляясь в лучах внутреннего света. Каждый зритель найдет здесь именно то, что утолит его жажду.
Кто хочет узнать о домостроительстве спасения, найдет здесь богатейшую богословскую программу. В начале – прародители Адам и Ева, первый братоубийца Каин, древние прорицательницы, пророки Ветхого Завета. В центре – Бог Вседержитель на престоле с предстоящими Девой Марией и Иоанном Предтечей. В конце – ослепительное видение Небесного Иерусалима, иллюстрация к последним главам Откровения Иоанна Богослова, сонмы святых и ангелов на новой земле и под новым небом совершают поклонение Агнцу.
Созерцая священной ритуал, который разворачивается на ковре из живых растений, зритель приглашается присоединиться к сонму коленопреклоненных ангелов, воскуривающих фимиам. Или раствориться в концерте ангелов.
Жаждущий земного великолепия может насладиться созерцанием сильных мира сего, сверкающих золотом, блеском парчи и драгоценных камней. Процессия благородных дев изумляет элегантностью движений, изысканностью нарядов, красотой лиц. Кавалькада праведных судей и воинов Христовых поражает благородством осанки, красотой парадных одежд, роскошью конских сбруй и рыцарских доспехов.
Можно присоединиться к церкви бедных, к сонму апостолов, отшельников и пилигримов.
Можно обратить взор на лик Девы Марии, это одно из самых прекрасных Ее изображений в мировом искусстве. Можно помечтать вместе с таинственной Евой, незримо проникнуть в горницу, где происходит безмолвная беседа архангела и Девы Марии. Можно попытаться войти в тайну внутренней драмы Иоанна Крестителя или ностальгическую печаль Адама, созерцать портреты коленопреклоненных Йодокуса Вейдта и Елизаветы Борлют.
Роскошь нюансов
Ценитель живописного мастерства может часами наслаждаться игрой линий, созвучием красок, деталями интерьера, блеском парчи, выразительностью скульптур, тонкостью книжных миниатюр. Взгляд, влюбленный в фактуру материала, также будет щедро вознагражден. Он увидит теплое сияние золота и меди, матовый блеск отполированного дерева, кристальную прозрачность воды, бархатистую нежность человеческой кожи и волос, приятную мягкость шерстяных тканей, шелковистость горностая, сияние бриллиантов, жемчуга, сапфиров, рубинов, изумрудов.
Ценитель натюрмортов в изобилии найдет изображения природы. Любитель флоры может всматриваться в бесконечное многообразие пород деревьев и кустарников. Здесь и виноград, и фиговое дерево, и гранат, и розовый куст, и шиповник, и бузина. Специалисты насчитывают более 40 разновидностей цветов: ландыши, лилии, подорожники, одуванчики.
Человек, влюбленный в закаты, увидит в туманной синеве домик мечты, мерцание воздуха, движение облаков, полет птиц, глубину пространства. Можно отправиться в путь по тропинке, которая вдоль сосен и пальм приведет в затерянное селение.
Геолога могут заинтересовать отвесные скалы, камни и минералы. Архитектор по достоинству оценит строгость линий итальянского фонтана, силуэты городского пейзажа с высокими колокольнями и живописными деталями старинного интерьера. Библиофил со священным трепетом будет рассматривать рукописные книги с изумительной каллиграфией, миниатюрами и золотыми закладками.
Ювелир восхитится совершенством папских тиар, скипетров, царских корон и драгоценных украшений. Мастер, изготовляющий музыкальные инструменты, – лютнями, арфами, виолами. Краснодеревщик – мебелью, выполненной из редчайших пород деревьев. Коллекционер оружия по достоинству оценит знамена, украшения коней, рыцарские доспехи. Кутюрье – оригинальные фасоны плащей, шляп, меховых уборов, обуви. Церемониймейстер будет изумлен продуманностью и торжественностью процессии у престола Агнца.
Жертвенная кротость Агнца и сила Высшего Судьи
Настал момент обратиться к богословской программе Гентского алтаря. Когда боковые створки закрыты, в верхнем ряду мы видим praeparatio evangelica, «приготовление», которое предшествует Боговоплощению.
В правом верхнем углу пророк Захария с раскрытым томом Писания, в левом – пророк Михей. Они предсказывают пришествие Христа, царское достоинство Которого будет сочетать в себе жертвенную кротость Агнца и силу Высшего Судьи. Между пророками – две сивиллы, Кумская и Эритрейская, две языческие прорицательницы, предсказавшие рождение Спасителя мира. Ван Эйк воспринимает христианство как свершение вселенской истории, исполнение вековых ожиданий человечества – и людей Ветхого Завета, и язычников.
В центральном ряду – Благовещение. Безмолвная беседа происходит во внутренних покоях Божией Матери, где всё дышит уютом и теплом. Архангел Гавриил в образе прекрасного юноши обращается со словами приветствия: «Радуйся, благодатная». Дева Мария привстает от удивления, над Ее головой – голубь как знак снисхождения Святого Духа. Нимб голубя состоит из трех лучей, указывая на тайну Пресвятой Троицы. Из ее уст исходит надпись: «Се раба Господня…», но латинский текст бегущей строки читается зеркально, поскольку слова обращены к ангелу. Они находятся на расстоянии друг от друга, между ними – два панно. На одном из них сквозь распахнутое окно можно различить узнаваемые городские пейзажи Фландрии, там течет повседневная городская жизнь, прогуливаются прохожие, кто-то беседует, кто-то выглядывает из окон своего дома, кто-то торгуется, в небе летают птицы. Справа от него – панно с изображением предметов для умывания, рядом с чашей висит нетронутое полотенце. Здесь краски, линии, предметы образуют причудливый узор образов, символов и значений. Например, полотенце, которого не касалась рука человека, наводит на мысль о приснодевстве Марии. В вазе из слоновой кости исследователи видят намек на башню из Песни Песней. Мария держит в руках книгу, в котором можно различить каждую букву. Говорят, что это трактат с выразительным заглавием «О всемогуществе Бога». В своеобразном углублении окна можно увидеть сосуд с водой, сквозь него проходит луч света. Так лучи Божественной благодати сквозь утробу Девы Марии проникают в этот мир.
Композиция выглядит несколько необычно. До недавней реставрации она выглядела почти монохромной. Впечатление, будто краскам не хватает насыщенности, будто перед нами гризайль. Приглушенный колорит выражает ощущение смутного предчувствия, это лишь первые лучи ослепительной тайны.
В нижнем ряду – два святых Иоанна. Слева – св. Иоанн Креститель. В правой руке он держит маленького ягненка, левая рука выражает характерный указующий жест. Рядом с ним св. Иоанн Богослов, покровитель города и кафедрального собора. Он благословляет чашу с вином, из которой выползают ядовитые змеи. Ван Эйк виртуозно владеет техникой тромплей, создает эффект оптического обмана. Он желает продемонстрировать практически безграничные возможности масляной живописи, которая способна обыграть даже скульптуру. Он с изумительной точностью воспроизводит фактуру камня. В сумраке собора зритель мог легко принять их за реальные скульптуры.
По краям от них изображены коленопреклоненные Иодокус Вейдт и Елизавет Борлют, ктиторы-заказчики, подарившие собору этот алтарь. Суровые и непроницаемые лица этих влиятельных и богатых бюргеров словно отражают отблески Божественной благодати.
Когда створки открываются
Итак, внешние створки выражают ожидание и предчувствие будущего. Когда они открывались, эти ожидания исполнялись в неземном великолепии того, что предстает перед нашим взором.
В нижней части мы видим поклонение Агнцу, принесенному в жертву и воскресшему. В верхней – композицию, напоминающую традиционный Деисис.
Центральная фигура потрясает царственным величием и безмятежностью. На главе – тройная папская тиара (знак Божественной власти), в левой руке – царский скипетр из горного хрусталя, правая рука выражает знакомый нам жест первосвященнического благословения. Потрясает своим великолепием пурпурное литургическое облачение, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. Он восседает на троне, украшенном парчой с изображением виноградной лозы и пеликана, раскрывающего свою грудь. Эти символы дают ключ к богословской программе ван Эйка. В средневековый бестиариях пеликан представлялся как образ Христа. Считалось, что пеликан бросает своих птенцов на произвол судьбы, покинутые детеныши умирают, но через три дня птица возвращается, чтобы воскресить их к жизни, изливая на них свою кровь. Виноградная лоза и кровь – указывают на Таинство Евхаристии.
На спинке трона начертаны слова: «Се Бог Вседержитель, царствующий в Божественном Величии, Превосходящий всех кроткой благостью, вознаграждающий по своей безмерной щедрости». На ступени у подножия ног – слова обетования: «На главе его жизнь без смерти, на челе его младость, не знающая старости, одесную его радость, не ведающая скорби, по левую руку его – мир, не омраченный страхом». Изумительной красоты царский венец у подножия ног Вседержителя – другой символ Христа. Сын Божий сложил с себя царское достоинство, чтобы воплотиться и стать сыном человеческим, диадема приготовлена для победителя смерти и ожидает часа окончательного торжества Воскресшего.
Многое в этом изображении остается загадкой, становится предметом дискуссий. На мой взгляд, трудные места – самые интересные, потому что за ними скрываются парадоксы творчества, художник загадывает нам загадки. Среди специалистов нет единого мнения – эта Божественная фигура является изображением Отца или Христа во славе. Есть основания в пользу и той, и другой точки зрения.
С одной стороны, невозможно не заметить вышитую жемчужинами надпись «Саваоф», на ладонях нет стигматов, то есть следов от гвоздей. С другой стороны, перед нами традиционная композиция Деисуса с предстоящими Девой Марией и Иоанном Предтечей. Вероятно, ответ на эту загадку следует искать в Евангелии от Иоанна: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14:09).
Слева от Вседержителя – Дева Мария. Она читает Священное Писание, Ее указательный палец правой руки заложен в другом месте книги. Именно так в западной религиозной живописи изображалась созерцательная жизнь. В ее нимбе можно прочитать: «Она прекраснее солнца и воинства звезд. Сравнить ли еЕ со светом? Она превосходит его, Она – сияние вечного света и непорочное зерцало величия Бога».
Иоанн Креститель указывает на Христа, в раскрытой книге, которая лежит у него на коленях, можно разобрать слова из 40-й главы пророка Исайи: «Будьте утешены». Этот отрывок читается в Рождественскую ночь. Надпись за его спиной гласит: «Се Креститель Иоанн, величайший из людей, равный апостолам, воссоздатель закона, венец евангелистов, глас апостолов, безмолвие пророков, светильник миру, свидетель Господень». Из-под роскошной зеленой мантии выглядывает суровая власяница аскета.
На крайних створках опять же в технике гризайль изображены прародители рода человеческого, это одно из прекраснейших изображений в мировом искусстве. Они стыдливо прикрывают свою наготу. Под ногой Адама, выступающей за рамки картины, надпись: «Адам нас низвергает в смерть»; о Еве сказано: «Ева, виновница смерти». Она держит в руке запретный плод, который больше не выглядит ни сочным, ни привлекательным. Впрочем, следует уточнить, что это не яблоко, а средиземноморский цитрон. В монохромном люнете над Адамом – жертвоприношение Каина и Авеля, а над утонченной Евой – Каин совершает заклание Авеля, так смерть вошла в мир. Согласно святоотеческим толкованиям приношение Авеля – первый прообраз жертвы Христа, а первое братоубийство – архетип смерти, которая будет побеждена Крестом.
Теперь обратим взор к центральному изображению. Читать его следует снизу вверх. Первое, что мы видим, – восьмиугольный фонтан. Это крещальная купель, источник нового бытия. Восемь – число воскресения, в течение восьми пасхальных дней створки алтаря оставались открытыми. По той же самой причине в наших храмах Царские врата остаются отверстыми на протяжение всей Светлой седмицы, Пасха открывает тайны нового творения. На фонтане надпись: «Се источник воды живой, что проистекает от Слова Божья и от престола Агнца» (парафраз на Откр 22:1). Крещение преподается Церковью, основанной на 12 апостолах. Вот почему над фонтаном струится 12 потоков воды, 12 даров Святого Духа. Затем эта вода изливается в мир.
Если мы поднимем свой взор выше, увидим, что на престоле стоит Агнец, он заклан, принесен в жертву, но живой. Здесь совершается небесная евхаристия, это полдень мира. На парчовом покрывале золотой нитью вышито: «Се Агнец Божий, взявший грехи этого мира». На вертикальной полосе слева: «Иисус есть путь». А справа: «Иисус есть жизнь и истина» (Ин 14:6). Престол окружает сонм из четырнадцати коленопреклоненных ангелов, четверо из них держат в руках орудия казни, двое воскуряют фимиам. Из пронзенной груди живого Агнца струится кровь, она с брызгами проливается в чашу.
В вышине распростерла крылья горлица, которая всё покрывает своим сиянием. Именно от Святого Духа струится тот свет, который наполняет всё пространство, освящает Тело и Кровь Христа, а также крещальную воду в фонтане.
К престолу Агнца шествуют четыре процессии святых и праведников.
Справа – коленопреклоненные 12 апостолов, к ним присоединяются апп. Павел и Варнава. За ними следуют сонм святителей и мучеников. Среди них можно узнать св. первомученика Стефана, который в складках своей одежды несет камни; св. Ливина, первого епископа Гента, в щипцах он держит вырванный язык. Среди епископов изображен папа Мартин V, положивший конец великому расколу Запада и Авиньонскому пленению пап.
Слева – 12 малых и 4 великих пророка Ветхого Завета с книгами в руках. Наконец, они могут лицезреть того, о ком пророчествовали. Позади них следуют ветхозаветные праведники, праотцы, предки Иисуса Христа. Среди празднующих выделяется Вергилий, его можно узнать по лавровому венку и оливковой ветви в руках. Римский поэт, христианин до христианства, в четвертой эклоге «Энеиды» пророчествовал о приходе Христа. Рядом с ним стоит художник с кистью в руке, вероятно, это автопортрет ван Эйка. В этой части вселенского шествия выделяются люди, одетые на восточный манер, – все, кто так или иначе ожидал, предчувствовал, предвозвещал пришествие Христа.
В верхней части слева к престолу шествуют праведники новозаветного времени: епископы, священники, монахи, миряне. Они держат в руках пальмовые ветви как знак окончательного торжества, они возносят победные гимны.
С правой стороны – святые жены, мученицы. Среди них легко можно узнать св. Варвару с башней, св. Агнию с овечкой, св. Екатерину с пальмовой ветвью, св. Елизавету Венгерскую с корзинкой фруктов, а также особо почитаемую во Фландрии св. Урсулу.
На четырех боковых створках изображены сильные мира сего: слева праведные судьи и воины Христовы, справа – на фоне девственных пейзажей отшельники, бежавшие от мира, и паломники. Впереди идет св. Христофор, рядом с ним пилигрим, совершающий паломничество по тропе св. Иакова в Компостелу…
Все эти персонажи, легендарные и исторические, богатые и нищие, с Запада и Востока, образуют единый сонм торжествующих победу Агнца.
Главная вертикаль
Единство богословской программы внутренней части алтаря обеспечивает вертикальная ось. Над Христом, изображенным в виде закланной жертвы, возвышается образ Христа-первосвященника и Бога. Полы Его мантии окаймляет вышивка со словами из Откровения Иоанна Богослова: «Царь царствующих и Господь господствующих». Знаки царской власти – знак его пасхальной победы. Это тот же самый Христос. Его кровь, истекающая в чашу, изливается в мир как вода жизни, утоляющая всякую жажду. Струя воды, вытекающая из фонтана, изображена на уровне глаз молящихся, вовлекая каждого во внутреннее пространство этой мистерии. Капли воды у основания фонтана превратились в драгоценные камни, как застывшие капли крови. По одной вертикали ван Эйк расположил голубя, агнца и восьмиугольный фонтан, графически выражая мистическое богословие Иоанна Богослова. Это символы трех «свидетелей»: Духа, крови и воды (1 Ин 5:5–12).
Нижний ряд запрестольного образа являет Церковь земную, верхняя часть – торжество Церкви небесной. Небо и земля соединены вечным союзом, хотя земля остается землей, а небо – небом. Но Бог пребывает и на небе, и на земле. Человек остается на земле, но одновременно и со Христом на небе.
Созерцая Мистического Агнца, зритель испытывает почти физическое ощущение, что вечность приподняла свой покров и Горний мир на какое-то мгновение коснулся земли, оставив отблески невечернего света.
Эта мистерия превосходит всякое слово, ее можно передать лишь другой тайной, имя которой – красота.
