на наш Телеграм
В прошлый раз мы подобрали восемь нетривиальных книг о христианском отношении к браку. В этот раз присовокупим некоторые художественные и житийные тексты.
Специфичность влияния христианства на семью мало что так может проиллюстрировать как великая европейская (христианская) литература, коя чуть не в большинстве своем посвящена распаду семьи: и в это смысли «Мадам Бовари», «Анна Каренина», «Братья Карамазовы» не далеко ушли от «Жюстины» Сада и «Венеры в мехах» Мазоха. Начнем с двух, может быть, гениальнейших христианских писателей и метафизиков — Достоевского и Толстого.
«Вечный муж» — маленький шедевр Достоевского, где психология семьи (изменяющей жены, ее любовников и знающего об изменах мужа) показана как нигде более. Трудно передать странную, как всегда у Достоевского, какую-то «неловкую», «стыдную» гениальность повести. Вот случайная цитата:
«Она любила мучить любовника, но любила и награждать. Тип был страстный, жестокий и чувственный. Она ненавидела разврат, осуждала его с неимоверным ожесточением и — сама была развратна. Никакие факты не могли бы никогда привести ее к сознанию в своем собственном разврате. «Она, наверно, искренно не знает об этом», — думал Вельчанинов об ней еще в Т. (Заметим мимоходом, сам участвуя в ее разврате). «Это одна из тех женщин, — думал он, — которые как будто для того и родятся, чтобы быть неверными женами. Вельчанинов был убежден, что действительно существует такой тип таких женщин; но зато был убежден, что существует и соответственный этим женщинам тип мужей, которых единое назначение заключается только в том, чтобы соответствовать этому женскому типу. По его мнению, сущность таких мужей состоит в том, чтоб быть, так сказать, «вечными мужьями» или, лучше сказать, быть в жизни только мужьями и более уж ничем. Не быть рогоносцем он не может, точно так же как не может солнце не светить; но он об этом не только никогда не знает, но даже и никогда не может узнать по самым законам природы» — смысл повести, добавим от себя, как раз в том, что будет когда такой муж все узнает, и как он будет себя вести после этого — с поисках новой жены, с новой женой и с ее любовниками».
У Достоевского много «мысли семейной» и показанной почти всегда разрушительно. «Дядюшкин сон» — сатирический рассказ о том, как семейство обхаживает влиятельного богатея, старика-полутрупа, чтобы выдать за него замуж дочь.
«Кроткая» — монолог мужа-ростовщика над трупом жены-самоубийцы.
«Преступление и наказание»: несчастное, нищее семейство Мармеладовых, где муж все пропивает, жена его бьет, они вынуждают дочь пойти на проституцию. Свидригайлов, женатый человек, этакий «метафизический» развратник, добивается Дуню Раскольникову — одна история, другая — ее помолвка с Лужиным, пошляком из пошляков. Она могла спасти брата, отдавшись первому, и ради его спасения обучилась со вторым. И если главная тема романа — убийство, то вокруг этой темы как по орбите вращаются разные истории разврата.
«Подросток», как говорится в самом тексте, — роман, посвященный семье. Главный герой — незаконорожденный сын дворянина, соблазнивший крепостную, притом, что законный муж его матери — здесь рядом, и он этакий «святой из народа».
«Идиот» — история, показывающая, как христоподобный святой выглядел бы в XIX веке. «Брачная» сторона этого жития: ему не удается спасти Настасью Филипповну, развращенную богатеем еще в юности; ему не удается вступить в брак с Аглаей. «Князю Христу» брачные свои дела решить не удается, он впадает в безумие. Можно понять роман в гностических терминах: Софию-Настасью растлевают, она пребывает в падении. Ей в спасение посылается Логос-Мышкин, но спасение не удается: Логос сходит с ума, Софию убивают.
«Бесы» — роман, посвященный преимущественно «политической метафизике», но есть там и своеобразная «брачная» тема: специфическая идея Ставрогина (другими своими идеями он заражает Верховенского, Шатова, Кириллова, но есть у него своя собственная) — идея разврата: издевательский брак с блаженной, растление ребенка, связи с женой Шатова, Дарьей и Лизой.
«Братья Карамазовы» — роман, посвященный распаду семьи: отец и сын борются за Грушеньку (тоже растленную еще в юности богатеем), братья борются за Катерину (которая готова была отдаться Дмитрию, чтобы спасти отца). Отец — символ семейства, тоже развратник «метафизический», философ и практик разврата, сменивший трех жен, растливший юродивую и т. д. — его-то и убивают (сыновья). Примеры можно было бы длить, но остановимся на этом, их достаточно: одна из главных тем Достоевского — распад семьи.
А вот маленький шедевр Толстого — «Крейцерова соната». «Крейцерова соната» — шедевр позднего Толстого. Рассказ о жизни и своей «философии», даже богословии — убийцы своей жены. Толстой здесь — вот так радикально — думает над кризисом современной семьи, брака, отношений полов, о том, что современность как будто специально делает так, чтобы сфера межполовых отношений наполнялась грехом. Вот одно из рассуждений женоубийцы:
«— А жить зачем? Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты совершенно правы. Ну, а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна прекратиться, когда достигнется цель. Так оно и выходит, — говорил он с видимым волнением, очевидно очень дорожа своей мыслью. — Так оно и выходит. Вы заметьте: если цель человечества — благо, добро, любовь, как хотите; если цель человечества есть то, что сказано в пророчествах, что все люди соединятся воедино любовью, что раскуют копья на серпы и т. д., то ведь достижению этой цели мешает что? Мешают страсти. Из страстей самая сильная и злая и упорная — половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся страсти и последняя, самая сильная из них, плотская любовь, то пророчество исполнится, люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута, и ему незачем будет жить. Пока же человечество живет, перед ним стоит идеал и, разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не обезьян или парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою. К нему всегда стремились и стремятся люди. И посмотрите, что выходит.
Выходит, что плотская любовь — это спасительный клапан. Не достигло теперь живущее поколение человечества цели, то не достигло оно только потому, что в нем есть страсти, и сильнейшая из них — половая. А есть половая страсть, есть новое поколение, стало быть, и есть возможность достижения цели в следующем поколении. Не достигло и то, опять следующее, и так до тех пор, пока не достигается цель, не исполнится пророчество, не соединятся люди воедино. А то ведь что бы вышло? Если допустить, что Бог сотворил людей для достижения известной цели, и сотворил бы их или смертными, без половой страсти, или вечными. Если бы они были смертны, но без половой страсти, то вышло бы что? То, что они пожили бы и, не достигнув цели, умерли бы; а чтобы достигнуть цели, Богу надо бы сотворять новых людей. Если же бы они были вечны, то положим (хотя это и труднее тем же людям, а не новым поколениям исправлять ошибки и приближаться к совершенству), положим, они бы достигли после многих тысяч лет цели, но тогда зачем же они? Куда ж их деть? Именно так, как есть, лучше всего… Но, может быть, вам не нравится эта форма выражения, и вы эволюционист? То и тогда выходит то же самое. Высшая порода животных — людская, для того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, должна сомкнуться воедино, как рой пчел, а не бесконечно плодиться; должна так же, как пчелы, воспитывать бесполых, т. е. опять должна стремиться к воздержанию, а никак не к разжиганию похоти, к чему направлен весь строй нашей жизни. — Он помолчал. — Род человеческий прекратится? Да неужели кто-нибудь, как бы он ни смотрел на мир, может сомневаться в этом? Ведь это так же несомненно, как смерть. Ведь по всем учениям церковным придет конец мира и по всем учениям научным неизбежно то же самое. Так что же странного, что по учению нравственному выходит то же самое?»
Разумеется, «мысль семейная», как мы со школы помним, занимает огромное место в творчестве Толстого. «Война и мир» живописует растленное семейство Курагиных, несчастную семью Андрея Болконского, счастливое — Ростовых; кончается роман, вообще посвященный скорее историческим и экзистенциальным проблемам, — триумфом, торжеством семейства Наташи Ростовой.
Один из лучших романов мировой литературы — «Анна Каренина» — посвящен ничему иному, как измене жены мужу.
Обратимся теперь к житиям, чтобы потом вернуться к художественной литературе. Жития покажет нам христианский семейный идеал, не так ли?
Вот, скажем, тема измены жены. Герой «Вечного мужа» становится таким странным — бессознательным — извращенным участником измен, чуть ли не их провокатором. Герой «Крейцеровой сонаты» убивает жену, заподозрив ее в измене.
«Житие Павла Препростого» (см. по ссылке жития на 4 октября) тоже живописует ситуацию супружеской измены, вот с таким, впрочем, весьма значимым различием:
«[Павел] вступил в брак с женщиною, красивой лицом […]; долгое время она тайно от мужа вела прелюбодейную жизнь. Однажды, возвратившись с работы домой, Павел застал жену свою с другим. Тогда, немного усмехнувшись, сказал он прелюбодею:
— Хорошо, хорошо! Я совсем не обращаю на это внимания. Призываю во свидетельство Иисуса Христа, что я не желаю более жить с нею. Вот ты обладаешь ею, посему и детей корми, а я уйду и стану монахом.
И тотчас же, оставив все, Павел ушел из дома; никому он при сем ничего не сказал, и порочную свою жену нисколько не укорил, но молча пошел в пустыню».
Итак, «метод» святого в ситуации измены жены — оставить ее в покое с любовником.
А вот маленький шедевр византийской литературы — «Житие Нифонта Кипрского».
«Житие Филарета Милостивого» начинает как будто с семейного благополучия: «[жена Филарета — ] благородная и богобоязненная и принесла ему немалое богатство». Однако у счастливой семьи проблема: муж и отец — вот не повезло! — святой. Он врет жене, чтобы скрыть свое непрагматичное милосердие, а когда обман расскрывается, терпит от жены такие сцены: «она в печали души своей воскликнула: “Горе” — и, сорвав головную повязку, стала рвать волосы и в сердечной тоске подошла к мужу и закричала с плачем, называя его потатчиком лентяев, ленивцем, медносердым, безжалостным и бессердечным; она добавила и такие слова: “Да, тебе не жаль меня, несчастную, пожалел хотя бы детей. Как им жить? Но ты — тверже камня, и у тебя нет сердца». Филарет же — в стиле Павла Препростого — реагирует так: «Филарет же кротко сносил упреки жены и, ничего не отвечая, улыбался, чтобы не поддаться гневу».
А вот «Житие Симеона и Иоанна» (по ссылке смотрите жития на 21 июля) рисует, казалось бы, наипрекраснейшую картину: два молодых друга, благочестивых и счастливых — один холостяк, живущий с матерью, другой — женат на прекрасной молодой жене. Всё хорошо, но вот они решаются стать монахами, и начинается весьма странная история: монашество — наипрекраснейшая вещь на свете, ангельская жизнь на земле, но надо избавиться от помехи — любви к матери и жене. И два друга всячески, с замечательной нежностью и любовью, трогательной заботой и беспокойством — предостерегают: один — от любви к матери, другой — от любви к жене. Но, слава Богу, двум друзьям успешно удалось забыть о любви к матери и жене. Но вернемся с горних высот святости к дольним низинам литературы.
«Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина — один из великих русских романов: может быть, самое сильное произведение о разрушении семьи в современности, особо прекрасное, ибо подчеркивает, что это разрушение совершенно спокойно сопровождается декларациями о «семейных ценностях». Одно из тех русских творений, где так блестяще страшно показывается беспросветная пошлость жизни от банальной нелюбви до окончательного разврата и пьянства, поразительная метафизика борьбы смерти и жизни, «умертвий». Эти и другие темы в «Господах Головлевых» замыкаются в христианстве: на «моральном» уровне в описании механики греха, в том, как неплохие, в общем-то, поначалу люди опускаются в почти буквальный ад, на «богословском» двояко — в описании религиозного лицемерия Иудушки (которое нелишне держать перед глазами всякому верующему христианину для понимания, как внешняя религиозность и набор благочестивых слов могут прикрывать настоящую бесовщину) и неожиданно чисто христианский финал, когда, казалось бы, необратимо павшие в последний грех люди все-таки успевают очнуться при воспоминании о Страстях Господних.
«Глазами клоуна» — один из главных романов великого христианского писателя Генриха Бёлля, затрагивающий множество тем, крутящихся, однако, вокруг любви и брака в христианском контексте. «Благочестивые» христиане (кстати, в романе много едкой сатиры на современное христианство) заставили уйти от главного героя его жену: ведь они жили вне брака. Он же верит, что перед Богом их союз нерушим.
«И не сказал ни единого слова» — роман Генриха Бёлля. Послевоенная Германия. Муж страдает алкоголизмом и неуправляемой агрессией. Жена и дети страдают от мужа, от нищеты, от тесноты. Муж и жена расстаются. Рассказ ведется то от лица мужа, то от лица жены. Здесь есть всё, за что мы любим Бёлля: психологизм, проникновенность, блестящий язык, сострадание, христианский свет, не затушевывающий, а оттеняющий человеческую трагедию.
«Конец одного романа» Грэма Грина — один из лучших христианских романов, роман, более того, о чуде — и характерным образом роман о супружеской измене. Начало, как и в «Вечном муже», как в анекдоте: встречаются как-то муж и любовник его жены… И по молитве любовницы спасается любовник, а смерть возлюбленной примиряет любовника и мужа, при этом, повторюсь, роман мощнейше христианский. Цитата из ее дневника, одной их частей романа:
«Иногда я устаю убеждать, что я его люблю и буду всегда любить. Он придирается к каждому слову, как в суде, все переиначивает. Я знаю, он боится пустыни, в которой окажется, если мы разлюбим друг друга, и никак не поймет, что я тоже очень боюсь. То, что он говорит вслух, я говорю про себя, пишу здесь. Что построишь в пустыне? Когда мы бывали с ним много раз на дню, я думала иногда, можно ли исчерпать это совсем, и он, конечно, тоже об этом думает и боится той точки, с которой начинается пустыня. Что нам делать там, если мы друг друга потеряем? Как после этого жить?
Он ревнует к прошлому, и к настоящему, и к будущему. Его любовь как средневековый пояс целомудрия: ему спокойно только тогда, когда он тут, со мной, во мне. Если бы я могла его успокоить, мы бы любили друг друга спокойно, счастливо, а не как-то дико, и пустыня бы исчезла. Может, и навсегда.
Если веришь в Бога, есть ли эта пустыня?
Я всегда хотела, чтобы меня любили, чтобы мной восхищались. Я так теряюсь, когда на меня сердятся, когда со мной ссорятся. Я не хочу поссориться и с мужем. Я хочу, чтобы у меня было все, всегда, везде. Я боюсь пустыни. В церкви говорят. Бог — это все, и Он нас любит. Тем, кто в это верит, восхищения не надо, им не надо ни с кем спать, им спокойно. Но я не могу выдумать веры».
Русские, немецкий, английский христианский писатели, а вот француз — Мориак, много посвятивший теме семьи — а именно ее кромешному ужасу, инфернальным чертам ее — почти все его романы посвящены им. Например:
«Тереза Дескейру» — роман об убийстве мужа женой. Роман о том, как семья может превратиться в тюрьму. О «добропорядочных» фарисеях и виновных в глазах общества жертвах.
«Пустыня любви». Супруга любит доктора, но эта любовь только раздражает его. Доктора ненавидит любимая им дочь. Доктор привязан к Мари, но Мари испытывает всего лишь раздражение и скуку, встречаясь с доктором. Антипатию она чувствует и к своему содержателю, который, естественно, к ней неравнодушен. Мари увлеклась, в свою очередь, сыном доктора, молодым Реймоном, как, впрочем, и он Мари, но и здесь сразу же возникли раздражение, злость и страдание.
«Матерь» — еще одна из вариаций Мориака на тему буржуазной семьи. Такая семья основана не на любви, а на стремлении сохранить собственность (упрощая: не на добродетели любви, а на пороке сребролюбия) — идола денег, подменяющего Бога. В центре романа «Матерь» — ненависть трех членов семьи: мужа, жены и свекрови.
«Клубок змей» — один из самых удачных романов Мориака. Клубок змей — метафора для семьи. «Клубок змей» написан от лица больного старика, окруженного близкими. «Близкие» ждут его смерти в ожидании наследства. Роман о семье и власти денег. Только любовь в силах победить алчность.
В принципе, подобных романов — в христианской и вообще западной литературе — бесчисленное количество. Чтобы не растягивать, добавим еще только три романа, и все — разнообразия ради — фантастические.
«Сдвин времени по-марсиански» Филипа Дика, великого фантаста, классика литературы и выдающегося христианского мыслителя. Сложные отношения его героев с женами, с семьей вообще — постоянная черта его романов. Так и здесь — несчастливая жена, больной ребенок… Здесь его постоянная мысль — ужас перед тлением, борьба с ним выражена с великолепной силой. На личном уровне — как безысходность, одиночество, скука, на общественном — как разрушение, причиняемое капитализмом и властью. И все же героям романа удается победить.
«Мерзейшая мощь» — заключительная часть «Космической трилогии» Льюиса. Здесь — в описании апокалиптических событий — в центре оказываются сложные отношения молодых супругов, но здесь все же им удается сохранить любовь. В этом романе несчастный брак, пройдя через испытания, становится счастливым.
Толкин и Льюис входили в группу Инклингов, как и Чарльз Уильямс, автор «Кануна Дня всех святых», последнего из его «сверхъестественных боевиков», «метафизических триллеров». Здесь, уже после смерти, молодая жена вспоминает свою несчастную супружескую жизнь и пытается как-то это поправить.
