Инструкций ко спасению нет. Наверное, рано или поздно этот камень преткновения обнаруживается на пути каждого богоискателя. Мало того, что просто обнаруживается, – он ещё и норовит от края до края перекрыть собой и без того узкую горную тропинку. (Здравствуй, Сизиф! Я без пяти минут твой коллега.) А если богоискатель ещё и свободолюбив до крайности, то милосердная судьба горазда устроить ему лавину из таких камней – претыкайся, дружок, сколько твоей душеньке угодно, коли на месте тебе не сидится.

 

Кто-то может поспорить: «Как это – нет инструкций? А святые отцы, а духовники, а Священное Писание?»

Ты – первопроходец, ты исследователь той уникальной жизни, которую сочинил для тебя Великий Драматург.

А я отвечу, что всё это нужно и полезно, но у каждого человека свой уникальный путь в Вечность – и у святых отцов, и у духовников, и у тех, чьи судьбы запечатлены на страницах Библии. Не бывает двух одинаковых жизней, равно как не бывает двух одинаковых людей. Тем путём, которым идёшь ты, – да, именно ты, человек! – ещё никто и никогда не ходил. Ты – первопроходец, ты исследователь той уникальной жизни, которую сочинил для тебя Великий Драматург. Ни у кого на земле нет готовых ответов на твои «зачем» и «почему», а Тот, у Кого они есть, даст тебе их не раньше, чем ты износишь n-ное количество железных башмаков.

 

 

В современной церковной среде сложилась очень сомнительная традиция доверять свой путь кому-то, кто, по нашему логическому рассуждению, лучше нас знает, как жить. Особенно это свойственно нам, женщинам, потому что мы задуманы Творцом как существа ведомые. Мы склонны искать пастырства, чьего-то крепкого плеча, опоры, понимания, покровительства и т. д. Само по себе это не так уж плохо. В конце концов, Церковь задумана как организм, в котором любая душа не чувствовала бы себя сиротой, в котором отцы и матери найдутся для всех и каждого (ср. Мк 10:30). Но факт есть факт: человеческое духовное отцовство-материнство ограничено. Каким бы чутким и понимающим ни был духовник, он сможет довести тебя только до какой-то определённой черты, перешагнув которую, ты вдруг обнаружишь, что дальше тебе предстоит идти в одиночку. Нет, не потому, что твой духовный отец в чём-то некомпетентен, а потому, что он точно такой же путник, как и ты, точно такой же первооткрыватель и искатель. Он никогда не ходил твоей стезёй, он идёт своей, и ему, как и тебе, никто не давал на подпись сценарий его жизни. Он может тебя понять только в том, что проживал сам, но его опыт не абсолютен, и рано или поздно наступит момент, когда он, будучи честным священником, скажет тебе: «Прости, я не в силах тебе помочь; я сам не знаю, как правильно».

Тебе передадут сколько угодно авторитетных мнений и наставлений, но самого тебя не поймут.

И это при условии, что тебе посчастливилось найти духовника, и что он действительно духовник, а не младостарец. А если такого нет? Если вокруг – поросшие бородой, а подчас и седовласые мальчики семи пядей во лбу? Они в рясах, они служат у Престола, они отлично знают слово Писания, они специалисты по св. отцам и церковной истории… но свою церковную жизнь провели в настолько правильных условиях, что твои поиски того, что «и так понятно», кажутся им суетой, безумием и проявлением прелести (да-да, Игнатий Брянчанинов ведь писал о прелести то-то и то-то). Они не хуже и не лучше тебя, просто они – теоретики, а ты – странный какой-то! – не успокоишься, пока не пропустишь сквозь себя всё, о чём они только читают. Ты не вписываешься в стереотип, созданный их мозгом на основе проглоченных книг; твоё внешнее поведение отличается от их представлений о практическом христианстве. Они передадут тебе сколько угодно чьих-то авторитетных мнений и наставлений, но самого тебя не поймут. Потому что они – теоретики, их функция – хранить чужие знания, а не понимать живых людей. Не стоит ждать от них больше, чем они могут дать.

 

 

Не будем о грустном. У нас есть Тот, Кто не оставит нас сиротами (Ин 14:18). К кому ещё обратиться, когда не знаешь, куда идти, как не к Нему? И вдруг обнаруживаешь, что твоё одиночество на своей стезе – не одиночество, а школа доверия Ему. Никто из людей не знает твоего пути, но тебе уже и не нужно, чтобы его кто-то знал. Тебя ведёт Тот, Кто Сам есть Путь (Ин 14:6). Твой путь непредсказуем, потому что невозможно предугадать действия Творца. Он от нас этого не скрывает: «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших». (Ис 55:8-9) Всё-таки мы в надёжных руках, и это радует.

А инструкций ко спасению по-прежнему нет. Что делать?

Мыслим конкретнее. Чего именно мы хотим? Что есть спасение? Как объяснить себе самому, о чём идёт речь, когда мы употребляем это слово?

Вот, я хочу спастись. Чего именно я хочу? Отметку «отл.» в своём небесном табеле? Пропуск в заветное место, где такие замечательные условия, что мне там ну прям обязательно будет хорошо, но куда могут попасть только избранные? А может, спасение – это какое-то определённое состояние, в котором человеку свойственны только любовь, радость, мир, долготерпение и прочие плоды духа (ср. Гал. 5:22)? Да? Или нет? А если у меня сейчас есть это состояние, а через пять минут заныла на погоду давнишняя душевная рана, и я снова плачу Господу: «За что тот-то так со мной поступил? Больно до сих пор!», это значит, что сейчас я спасена, а через пять минут уже нет?

 

 

 

Совсем недавно меня осенило, что в моём случае быть спасённой – вовсе не значит быть девочкой-отличницей в глазах Учителя. Спасение – не итог земной жизни, не лавры победителя, не похвала Свыше. Спасение – это навык деятельной любви, который ты постоянно совершенствуешь. Спасение – не статус, а действие. Мне всё равно, стоит в моём небесном табеле «отл.» или «неуд.», никакие гарантии входа «туда, где хорошо» мне не нужны. В конце концов, я человек неправильный, моя жизнь очень отличается от общепринятого понятия о воцерковлённых людях. Я не соблюдаю многих обрядов и традиций, отношусь к постам и молитвам куда проще, чем мои предшественники в вере. И мой Господь об этом знает. Как бы я Его ни любила, правильной быть не смогу никогда; уж чего-чего, а этого – не умею. Но правильность ли от меня требуется?

Ведь важно другое: чем я могу именно в этот самый момент послужить вот этому самому человеку, посланному в мою жизнь? Есть ли у меня что-то для него? Здесь и сейчас смогу ли я отогреть вот именно эту заледеневшую душу? Хватит ли у меня молчания, чтобы выслушать? Хватит ли сострадания, чтобы оплакать вместе с ним его горе? Хватит ли смирения, чтобы порадоваться его радостью? Найдутся ли слова утешения и надежды? Могу ли я помочь ему в чём-то – допустим, наладить по неосторожности разрушенные отношения с дорогими ему людьми, или свести с кем-то, кто мог бы стать ему помощником в его деле, или, задвинув свои дела, побыть рядом, когда ему тяжело? Хватит ли на это моего хрупкого человеческого сердца? Если нужно, Господь даст мне сил на служение ближнему вопреки всей моей неправильности. Если нет, то нет.

Но это сугубо моё открытие, путь, на пороге которого стоит моя ошарашенная душа – не думать о том, откроет ли передо мной дверь апостол Пётр (ср. Мф 16:19), а делать, делать, делать… Нет гарантий, что я продержусь до конца, что не свалюсь однажды с высокого горного хребта, поскользнувшись на банановой кожурке своих амбиций; хеппи-энда мне никто не обещал. И я понятия не имею, предусмотрен ли конец этого странного пути. Моё христианство больше не состоит из догматов и правил; его пазлы именуются моментами. Моя Вечность начинается не за порогом физической смерти, а здесь и сейчас, в каждый конкретный момент. От того, на что я потрачу ближайшую минуту, во многом зависит, кем я буду через двадцать лет. Но разве важно, что будет через двадцать лет? Важно учиться деятельно любить именно сейчас, потому что другого времени, чем сейчас, мне не предложено.

Невозможно спастись, проигнорировав Божий уникальный замысел о своей судьбе, механически подражая кому-то из специалистов по делам спасения.

Я уверена, что существует множество путей, ведущих в Небесные Обители. Они скрыты от меня только по той причине, что они – не мои. Но из того, что я их не вижу, не следует, что их нет. Невозможно спастись, идя чужим путём. Невозможно спастись, проигнорировав Божий уникальный замысел о своей судьбе, механически подражая кому-то из специалистов по делам спасения. На каждом из нас лежит задача отыскать то самое, ради чего Господь призвал нас из небытия в бытие. Я не в праве говорить о своём пути как о единственном, призывать кого-то следовать по моим следам и всячески обличать несогласных. Потому что инструкций ко спасению – нет.