на наш Телеграм
Скажу как бывший катехизатор и миссионер. Мне жаль, что народ и тем более церковноначалие воспринимает историю с насильным и даже травмирующим крещением ребенка как некое насилие само по себе. Мол, некий злодей чуть не покалечил малыша, пытаясь сложить его пополам и запихнуть в купель. Мол, грубый и плохой поп.
Да, безусловно, центральной эмоциональной составляющей этого инцидента является насилие. И оно перебивает остальные, куда более важные аспекты. Очевидно, что для любого родителя видеокадры силового упаковывания ребенка ужасны. Я лично не смог досмотреть ролик с насильным крещением до конца. Мне было противно, гнев переполнял меня.
Церковноначалие ухватилось за этот эмоциональный момент и сделало оргвыводы против грубого священника. Но этим оно и прикрылось от того, что само давно уже, как страус, спрятало голову в песок и не желает увидеть окружающий мир открытыми глазами, не желает понять, что инцидент с насильным крещением — это прямое и неизбежное следствие развития церковной жизни всех тридцати постсоветских лет. Хотя есть вероятность, что все все понимают. Но прямая выгода и деньги — они окупают все.
Теперь подробнее.
1. Крещение, несмотря на любые декларации, уже много-много-много лет ничего не значит в практической жизни Церкви как большого сообщества, в жизни конкретной церковной общины и в жизни конкретного человека. Православные давным-давно девальвировали это Таинство рождения в жизнь вечную, превратив его в нечто вроде приписки к поликлинике. Чтобы получать помощь, нельзя просто прийти к врачу, надо быть приписанным к учреждению. При этом сама приписка не лечит и ничего кроме права посетить врача не дает.
Любые благочестивые рассуждения о великом значении крещения разбиваются о два аргумента. Первый — практический. Все постсоветские годы в подавляющем большинстве случаев крестят всех подряд без разбору, вера крещаемого (или его родителей) и его готовность к христианской жизни не имеет значения. Есть только один критерий допуска к крещению — оплата, то есть деньги.
Второй аргумент в том, что крещение на практике не дает права для единения христианина со Христом, для участия в Евхаристии, для Причастия. Исповедь, вычитывание определенного набора молитв, отказ от мясных и молочных блюд, соблюдение ритуальной чистоты — вот самое распространенное на практике условие для принятия Тела и Крови Христовых. И это очень серьезное искажение. Тут мне важно сделать оговорку, что я бесконечно далек от мысли, что следует открыть двери храма и пускать к Причастию всех подряд. Я в этой заметке говорю вообще о другом.
Люди, обретшие веру в Бога, призваны креститься, чтобы обрести единение со Христом, в Которого они поверили как в своего Бога, своего Господина и своего Спасителя. То есть крестятся, чтобы причащаться. И с другой стороны, христиане призваны иметь единение со Христом и приобщаться Тела и Крови Его благодаря только одному — крещению как рождению в новую жизнь.
Сегодня нарушена сама суть. В жизни православных единственно верная логика давно не работает. Крещение – некая девальвированная формальность. Без нее вроде как нельзя, но и с ней тоже почти ничего человеку не положено. Какая-то дырка от бублика. Кстати, не положено не только в религиозном культовом аспекте, но и в социальном, и в иерархическом. Никаких прав крещеные в отношении управления Церковью, развитии церковной жизни не приобретают. Членами ничего они по факту не становятся.
Конечно, это уходящая в века история, когда крестили всех подряд, когда уклад был традиционный, когда некуда было деться с “подводной лодки”. И понятно, что крещение девальвировалось давным-давно. Но 30 лет назад уже можно было понять, что уровень свободы, уровень образования и уровень самостоятельности людей совсем другой, чем в архаичные времена. Возрождать церковность по модели традиционного общества — крестить всех подряд, потому что “мы русские” — это все равно что строить карточный домик.
2. Поскольку изменить порядок вещей никто не хочет, и Церковь как малая община реальных верных никому не нужна, и христиане как последовательные, серьезные и ответственные ученики Христа — тоже, а нужна массовость и выгодна формальность, то неизбежно акцент переходит со смысла крещения на его форму. Форма сакрализуется, становится для подавляющего большинства важнейшим обрядом, в котором непонятно почти ничего, кроме домыслов и интерпретаций. Теперь уже не “новый человек во Христе” выходит из купели, а человек как бы со штампиком или с некоей пропиской. Но не дай Бог допустить ошибку в обряде: это как в документах оставить помарку. Неправильно заполненная бумага не дает оснований для прописки. Неверно совершенный или незаконченный обряд — пустышка.
Православные не видят и не хотят увидеть, что самоценная обрядность, отжившая себя, требует жертв и пищи. И произошедшее — это не более чем обычная ситуация, доведенная до своего логического конца, где жертва приносится через физическое насилие.
Священник, прославившийся насильным крещением, в телесюжете на НТВ искренне не понимает, что он сделал не так. Он начал крещение (а в его понимании, видимо, крещение тождественно чинопоследованию, которое нельзя нарушить, ибо оно сакрально) и прервать процесс уже не мог. Он стремился вычитать, выговорить, совершить все предписанное. Священник, очевидно, был уверен, что ничего, кроме обряда, не влияет на результат. Даже полная бессмысленность происходящего, даже неверие пришедшей семьи, даже его — священника — насилие над сопротивляющимся ребенком.
И ведь в своей логике (а логика эта почти повсеместна) священник прав абсолютно! Тут обряд ценен целостностью и законченностью. Иначе — это пшик. А то и грех для священника. Значит, надо любой ценой обряд завершить и причинить добро ребенку. Чтоб он был с действенной “пропиской”. Ничего страшного, что будет он, как гастарбайтер с “левой” регистрацией. Разница между таковым и настоящим гражданином неведома современным крещающим и крещаемым.
3. Уровень образования подавляющего большинства священников и, что самое страшное, епископов — это уровень среднего образования. Как бы ни хвалили семинарии, а среди них есть очень высококлассные, это все же аналог училищ (ну, скажем, пед- или медучилищ).
Понятно, что “профессионализм” такого уровня не дает оснований для творческого подхода к профессии.
Если сюда прибавить идеологическое давление про «святое православие» и святость всего до последней буковки, если прибавить фактически животный страх перед церковноначалием, уровень невежества которого порой зашкаливает, то мы и получаем ритуальный конвейер. К тому же упакованный в непонятный никому древний “святой” язык. А все это и есть жречество. И никак иначе.
4. Частным, но очень показательным подтверждением предыдущих пунктов является прямое женоненавистничество в обрядовой стороне крещения. Мать отстраняется от ребенка, часто ее выгоняют из храма, обзывают “нечистой”. Опять же явно отжившая гигиеническая процедура архаичных обществ доминирует над смыслом и сама по себе требует принесения жертв себе — разлучение ребенка и матери. Я не раз был свидетелем, когда очень образованные и ученые священники категорически отказывались пустить маму на крещение ее малыша.
Удаление мамы ребенка от крещения – педагогическое кощунство наших дней со стороны православных.
5. А теперь вот вам картина того, как все происходит со стороны пришедших в храм людей.
Семья, далекая от христианства, решает крестить ребенка. Общая молва подталкивает к этому. В храме предлагают расписание крещений и называют сумму для оплаты. Называют и формальные требования — принести крестик, рубашечку и прочее. Часто уже называют мать “нечистой” и предупреждают, что ей нельзя присутствовать. Нередко обязывают пройти беседу (пару бесед) со священником или сотрудником храма. И этот священник, который для этой семьи никто, просто бородатый мужик, который ни на грамм не авторитетен для этих людей, он рассказывает им о православии за час-полтора. Хорошо еще, если это проповедь о Христе и Евангелии, а не о “святой Руси”, “старцах”, постах и прочем.
Давайте для аналогии представим, что некто приезжает в другую страну. И ему за час рассказывают все, что нужно, берут деньги и дают прописку. Нет испытания мотивации, нет испытательного срока, нет серьезного знакомства с языком, укладом жизни и законами и т. д. Ну абсурд же? Правда. А в православии — это норма.
И вот вопрос, ответ на который всем известен. Какой смысл в этой часовой беседе о православии? С учетом всего сказанного — никакого смысла тут нет. Беседа не в состоянии ничего из происходящего объяснить, ибо она — просто идеалистическая реплика из параллельного мира. Она вся — неправда! Ибо к реальному крещению неверующих людей за деньги не имеет никакого отношения.
Так вот, после унылого и немного ироничного чувства от прослушанной беседы, где родителей загрузили от имени Бога какими-то архаичными обязанностями и ответственностью, в назначенный день семья приносит малыша в храм. Вносит оплату. Мама, нарядная и закутанная в платок, остается в притворе на лавке, переполняемая тревогой и обидой. Остальные идут к крещенской купели смотреть весь этот спектакль в виде бормотаний на непонятном языке, взмахов рук и т. д.
Священник сам задает вопросы и сам же от имени пришедших на них отвечает (ну или подсказывает, как суфлер). Сам читает за пришедших положенные молитвы. Сам, как режиссер, приказывает, что делать: взять свечку, сделать шаг вперед и т. д.
Ребенок в это время, как правило, на руках у лучшей подруги мамы, именуемой “крестной матерью”. Тут уже не буду подробно говорить про абсурдность этого явления в наши дни. Быть “крестным” – это тоже часть ритуала, некая обязательная формальность, скорее народный обычай, практический смысл которого объяснить крайне сложно.
Так вот, подруга тоже в красивой и не приспособленной для ношения ребенка одежде, замотанная в платок, с чувством тревоги и абсурда думает только о малыше. Вчера она в присутствии мамы умилялась. А сегодня у нее ноги подкашиваются, она не понимает, что с ребенком делать. Подруга судорожно вспоминает инструкции мамы, как держать голову, где лежит бутылочка, как покачать, если заорет, куда бежать, если покакает.
Рядом стоит лучший друг папы ребенка и думает о том, что он забыл еще купить в магазине для отмечания крещения. А может, ждет звонка с работы. Ребенка он боится больше всего на свете. А вдруг чего-нибудь отломит ему?
Батюшка, уставший за утро от служб, делает все на автомате. Ему, в общем, так же нет дела до пришедших, как и им до него. Часто священники бывают искренними и радушными. Но при таком конвейере — это лишь добрый акцент к общей бессмысленности.
И вот 40 минут мучений пролетают, и священник поздравляет родителей и пришедших, говоря, что родился в мир еще один православный христианин. И все расходятся с чувством выполненного долга.
6. И последнее. Поскольку молодежь теперь грамотная, то она справедливо подходит к крещению как к купленной услуге. И часто задним числом справедливо оценивает произошедшее. Ну, скажем: “за такие деньги могли бы быть и повежливее” или: “заплатили немного, а видишь, сколько внимания — и лекция, и добрые слова, и еще и веревочку к крестику подарили”. В обсуждаемом нами случае такое восприятие доведено до логического конца. Услуга не оказана, ребенку причинили боль – это уже дело правоохранительных органов.
7. Абсурдность ситуации с массовыми крещениями в том, что не остается ничего кроме как отстаивать их “действенность” в любом случае. А если так, то из этого следует прямой и неизбежный вывод: вера человека — и крещаемого, и священника, его ответственный выбор жизни со Христом Спасителем — не важны.
Бог — заложник ритуальных чинопоследований. И это тот парадокс, от которого все прячут голову в песок.
Источник: страница автора в “Фейсбуке”
