Поздравляем с началом Великого поста! Весь этот период мы будем с вами — готовим специальные материалы о самых важных днях года. Все они будут на главной странице портала и в специальной рассылке — подписывайтесь, чтобы не пропусть.

13 марта — прощёное воскресенье, 14 марта — начало Великого поста, 14-17 марта — чтение Великого канона Андрея Критского, 20 марта — неделя Торжества Православия.

В эти дни как нельзя уместней подумать о покаянии.

В прошлый раз мы говорили о прощении — жесте, разрывающем ткань мира сего. Мы представили мир сей как некую моральную экономику, сеть эквивалентных обменов по принципу «удар на удар», сеть одинаково управляющей как психической, так и социальной жизнью (здесь как раз видно что психика и социум имеют одни законы) и проследили её генезис в анализе первых глав книги Бытия. Мы говорили о моральных капиталах и долгах. Мы говорили, что долги отпущены, а капиталы обесценены Христом. Давайте несколько разовьем эту экономическую метафору мира сего и спасения.

Пролетариат

Моральный рынок подразумевает и свой капитализм, свою власть и буржуазию: тщеславие «успешных» людей, фарисеев, своих полицейских (побивающим камням за какой-нибудь грех) и т. д. и т. д. Вообще рифма богача «финансового» и богача «морального» далеко идёт: та же самовлюбленность, чувство правоты и пр. — та же сытость: но блаженны алчущие. Трудно богатому войти в Царство. Подразумевает моральный рынок и свой пролетариат.

Пролетариат, лишенный морального капитала, закредитованный у моральных банкиров — фарисеев, книжников, священников. И именно, пролетариату в силу своей нищеты, суждено разрушить капитализм и построить коммунизм. Пролетариату нечего терять кроме своих цепей: поэтому мытари и блудницы, моральные нищие идут первые в Царство. «Кто был ничем, тот станет всем» — парафраз евангельских слов.

Прощение — кажется чем-то невозможным, почти подвигом, чудом, как и коммунизм кажется невероятным. Обратимся к замечательной книге Гребера «Долг», чтобы ещё раз показать, что нет ничего естественней прощения (и коммунизма — как и нашего «морального», так и марксисткого). Гребер указывает, что коммунизм, на самом деле — основа всякого человеческого общества. Коммунистическими в прямом смысле слова являются семья, дружеская компания, коллектив единомышленников: «все общее». Блага в этих микросоциумах распределяются по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям» (на пикнике например: — а пир — привелигированная евангельская метафора — кто-то разжигает костёр, кто-то готовит салат; каждый ест и пьет сколько хочет). По принципу любви. Так учил Христос: «разве есть среди вас такой отец, который, если сын попросит хлеба, подаст ему камень, а если рыбы, то вместо рыбы подаст ему змею?» — естественно любить, жалеть, «делиться» внутри круга любимых. Мы прощаем своему любимому, мы не наказываем его за «грех», нет — нам больно, что он его совершил — мы хотим его спасти. Мы не посылаем коллекторов к своей матери, или брату, или сыну, или жене, или другу. Задача, в том, чтобы распространить этот принцип на всё человечество — весь мир должен стать Церковью, союзом Любви. То есть: следует совершить революцию.

Революция

Покаяние по-гречески (т. е. как в Евангелии и у греческих Отцов) — «метанойя», то есть «поворот», «переворот» ума. «Если не обратитесь» — используется слово «страфите», т. е. — «перевернетесь», «опрокинетесь». Слово «революция» этимологически имеет те же смыслы. Итак: переворот.

Мы понимаем, что столь обильные отсылки к марксизму смутят читателя. У нас есть два оправдания.
Первое. О покаянии, согласитесь, сказано очень много (см. книги в конце текста). Здесь играет свою бедственную роль эффект ложного знакомства: «о чём здесь говорить — и так все понятно». Мы пытаемся подойти к покаянию с другого угла. Мы так «привыкли» к христианству, что не видим его радикальной новизны.
Второе. Марксисткая метафора настраивает на реальность, конкретность, действенность-действительность предмета разговора. Нас интересует действительность покаяния. Христианство — это не болтовня, но дейсвительность лювби, попечение и о столах тоже. Господь не только проповедовал, но и исцелял, заботился о теле. Быть Церковью — это значит быть социумом, выстроенном по иными законам, по законом действительной любви (не забвением ли этого объясняется, в том числе и успехи марксизма в XIX-XXвв.?). Нищелюбие — христианская добродетель, и надо об этом вспомнить, хотя бы и по поводу марксистов, которые об этом говорили больше, чем христиане (и это проблема христаин, а не марксистов).

Вообще аналогия марксисткого движения и Церкви идет далеко. Буквально коммунистическими была апостольская община и все монастыри. Большинство долгоживущих (несколько поколений) коммунистических общин — созданы христианами (что доказал Вебер; а атеистичекие общины на втором поколении распадаются). Многие называют единственным удачным коммунистическим экспериментом — редукии Парагвая, теократическое иезуитское государство. Да и вообще — марксизм — западная, т. е. на христианской почве родившаяся идея (и победившая на православно-христианской). Марксизм — всего-навсего секуляризованная версия библейских идей (поэтому этот текст не использует марксисткие идеи как иллюстрацию евангельских, как может показаться — нет, он возвращает марксизм его источнику). Аналогия и правда далеко идет: первые христиане, ждущие Конца — и вот уже две тысячи лет мы ждем; коммунисты ждущие конца капитализма — и не дождавшиеся до сих пор; ереси и расколы (оппортунисты, троцкисты, маоисты и пр.), соборы (съезды) и вплоть до аналогии: инквизиция-НКВД. Но хватит об этом.

Подлинная революция меняет саму систему, а не персон в правительстве. Какого рода систему должно изменить покаяние? — порядок князя мира сего. В прошлый раз мы как раз на этом закончили: бесы, власти мира сего, правят нами посредством искушений — т. е. правят нашим желанием. Да, прощение — это рационально, но проблема в том, что желание, искаженное первородным грехом — иррационально, ведет нас в грех и ад. Надо перестроить (обратить, перевернуть) желание — покаяться. Но как это сделать? Парадоксальным образом: надо этого пожелать…

Агитация

Собственно такие же проблемы стоят и перед пролетарием в марксизме. Есть диалектическое противоречие между ближними и дальними выгодами пролетариата: ближайшим образом пролетариат может бороться за повышение зарплаты, увеличение отпуска и пр. Это — оппортунизм, игры внутри и по правилам буржуазного порядка. Подлинной, дальней целью пролетариата является слом капитализма как такового. Это надо «понять». Так же надо «понять», что моральные, эмоциональные, психологические игры за престиж, за «отношения», за «признание», за «самореализацию» и пр. — это игры внутри и по правилам сатанинского порядка. Показать рабочим их дальние цели, ввести в рабочий класс классовое сознание, т. е. превратить его в класс революционный (т. е. пролетариат), как мы знаем из Ленина и Лукача, можно только извне. То есть: благодатью.

«Обычный человек» становится «грешником, нуждающимся в спасении» потому что ему кто-то это объяснил — а именно вестники Царства, миссионеры: агитация, пропаганда, вербовка. Не мы спасаемся, а Христос нас спасает. Христос созидает Церковь, даёт апостолам «Великое поручение» (научить все народы). Апостол Павел учит нас в послании к Римлянам: «13 Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется. 14 Но как призывать Того, в Кого не уверовали? как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего? 15 И как проповедывать, если не будут посланы? как написано: как прекрасны ноги благовествующих мир, благовествующих благое! 16 Но не все послушались благовествования. Ибо Исаия говорит: Господи! кто поверил слышанному от нас? 17 Итак вера от слышания, а слышание от слова Божия». Спасение от веры, а вера от слышания.

Мы услашали Благую Весть, узнали о Иисусе и Его делах: так мы узнали, что нуждаемся в спасении, что нам надо покаяться. Его загадочные притчи, Его прекрасный образ обратили нас. Кто-то рассказал нам эту Весть — верующий друг, христианский роман или приходской священник.

Печаль о грехе (одна из основных интонаций христианства) рождается восторгом перед пасхальной радостью. Пониманием, что «естественный ход вещей» — не единственно данный. Возможно другое. Можно по-другому. Вплоть до восстания мёртвых. Покаяться — значит поднять мятеж против мироправителей тьмы века сего. «Революция»: это слово можно перевести как «отвращение». Видение того, что можно лучше, что возможно другое — первая фаза этого понимания — это отвращение к наличному: печаль о грехе.

Пост — школа ума и желания

Обратить свое желание, перестроить его по Божьему порядку — здесь место поговорить о посте. Великий пост изначально — время катехизации, подготовки новообращенных к Крещению. Как это связано с традиционной весенней диетой? А очень просто. Желание как таковое вообще есть нечто такое, что не совпадает с потребностью, т. е. аскеза как таковая врождена желанию (здесь та же диалектика ближних и дальних целей в форме потребностей и желаний — по Достоевскому — «самая выгодная выгода» — как раз не в выгоде; психоанализ прекрасно это знает).

Если благодать поселила в нас желание быть со Христом (мы завербованы слышанием Вести), начинается борьба, борьба желаний друг с другом, чему посвящена вся аскетическая литература. Пост — это школа, упражение желаний — попробуй хотя бы не есть, бори себя, воспитывай своё желание. Но Великий пост, как время катехизации есть время научения и христианским истинам, т. е. пост как аскеза — есть практика, а пост как катехизация — теория: практика и теория спасения. Возвращаясь к марксистким примерам: практика — метатеория, критерий истинности теории («по плодам их…»); так же и в Церкви: истинный богослов — святой, практик благодати. Монах — радикальный экспериментатор желания. Монах — ограничивает себя в еде и не вступает в брак, т. е. идет против инстинкта самосохранения и инстинкта размножения (т. е. двум принципам вообще всего живого). Так он направляет всего себя, всё свое желание («внутреннего человека») ко Христу. Данные эксперимента затем распростаняются Церковью и к рядовым своим членам. Так же и молитва на начальных своих этапах есть работа со своими желаниями (и монах конечно — прежде всего молитвенник, также как и Великий пост — тоже прежде всего время молитвы). В истории догматики практика как метатеория применялась как главный инструмент: скажем, если арианство верно, мы не можем быть спасены, следовательно, оно не верно: теоретический вывод следует из практической установки.

Это принципиально важно. Практика поверяет теорию. Притча о Страшном Суде учит: критерием будут действительные дела любви, не что-то иное. Голодные, нищие, бездомные, заключенные — эти «социальные группы» решают судьбы мира, они «электорат» христианства (и повторим — поэтому наши марксистские метафоры уместны). Реальная «работа» с ними — критерий покаяния. Действенность покаяния поверяется делами любви, подлинным изменением поведения. Мы говорили: не ответить на удар это рационально. Но: я хочу ударить, я получаю удовольствие от этого. Если желание благодатью начало перестраиваться, если аскеза вышколило его, догматика просветила ум, обновленное желание будет давать теперь другие плоды, стремится к иным благам. Если это не так, что-то мы сделали не так.

Подводные камни покаяния

Если покаяние — разрыв с миром сим, то мы должны тщательно следить за тем, действительно ли мы перевернули свой ум и живём уже по христовой логике. Здесь есть несколько очевидных подводных камней. Суть капитализма (и морального тоже) — в логике эквивалентных обменах, «справедливой» купле-продаже. Христианам же «союзно лишь то, что избыточно». Евангелие многажды это подчеркивает: в чудесной ловле рыбы чудесно главым образом то, что рыбы было так много, что ученики чуть не утопли. В чудесном умножении хлебов чудесно главным образом то, что хлеба и рыбы было так много, что ещё и осталось.

Также и с покаянием-прощением. Раскаяние — это не плата за прощение (иначе и то и другое теряет всякий смысл). Господи помилуй мя, не амнистируй!, а яви Свою Милость. Отец блудного сына не даёт свое прощение в обмен на раскаяние сына, нет: он бежит вперед, он даёт лучшую одежду и закатывает пир. Прощение и покаяние — это одно и тоже, объективная и субъективная стороны одного и тоже же дела любви. И при этом прощение идёт впереди покаяния: так заранее и сверхщедро прощая Вальжана епископ Мириэль именно этим жестом избыточной любви как раз толкает его к покаянию; такова христова любовь — если бы было наоборот была бы обычная мирская сделка. Так же и Бог искупил нас до того, как мы что-то сделали и поняли, Он простил нас так сказать «заранее» (так влюбляются в девушку не спрашивая её, можно ли её любить; так родители любят детей, которые и не родились ещё). В наших руках — только усвоить это прощение или нет, ответить на любовь или нет.

Покаяние вообще не унылая возня со своими грешками и старастишками, а избавление от них. Об этом хорошо писал архиепископ Иоанн (Шаховской): «Покаяние не есть лишь осознание и переживание вины; это и воля к освобождению от вины, к свободе от зла и уже начало этой свободы». Антоний Сурожский учит: «Покаяние должно расцветать в радость и в подвиг. Без этого покаяние бесплодно, без этого то, что могло бы быть покаянием, превращается в раскаяние — бесплодное и, часто, такое, которое убивает жизненную силу в человеке вместо того, чтобы его возбуждать и обновлять». «Покаяние — отвержение отчаяния и дочь надежды» учит Иоанн Лествичник — «дочь надежды», а не вины. Не вечно пережёвывать свой грех (что есть всё равно привязка к нему), а освободиться от него. Христос говорил «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Божие», а не «Покайтесь, а то в аду сгорите»: покайтесь из-за вечного блаженства, а не из-за вечной муки. «Я хочу быть со Христом, поэтому не хочу греха, грех мешает мне быть с Ним», а не «мне стыдно, не знаю что делать, убейте меня». Покаяние — это радость, это возвращение к «хорошо весьма» неповрежденного Творения и предвосхищение «хорошо нам здесь быти» Преображения.

Естественно, большинство из нас — не святы. Христова логика не переродила нас, не до конца во всяком случае — мы не даем ей это сделать, борьба идет. Здесь — целое минное поле превращенных форм мирской логики. С тем же прощением: сам внешний акт ничего не даёт, он может быть просто следсвием слабости, трусости, безразличия. Он может быть и выражением гордыни: я тебя простил, я лучше тебя. Здесь — огромная тема ресинтимента, подавленных обид, самомнений, садомазохистких игр, неврозов и пр. Всем нам известны, скажем, «церковные ведьмы», бесовская гордыня иных старцев, а прежде всего конечно — мы знаем себя…

Завершая: покаяние — не плата за грех. Вообще грех — не «проступок», требущий расплаты. В первых двух главах своего Послания к римлянам апостол Павел учит, что грех в собственном смысле — не-познание, отрыв от Бога. Отрыв ведет за собой — идолопоклонство, за которое Бог предал людей постыдным страстям. Т. е. не так, что за постыдными страстями должно идти раскаяние и наказание, а сами постыдные страсти — следствие отпадения от Бога. Грех — сам себе наказание, и если мы хотим освободиться от него, мы должны обратиться к Богу.

Ну а что с самим Богом, спросят многие. Не Он ли всё это создал? Не Он ли во всём это виноват? Не Ему ли надо просить прощения и каяться? В следующий раз — о теодицее.

А сейчас — несколько книг о покаянии.

Покаянный канон

Конечно, главный православный текст о покаянии — Великий канон. По ссылке — толкования, переводы и разные исполнения Канона.

Армянский аналог Канона — «Книга скорбных песнопений» Григора Нарекаци, великая поэма о покаянии.

«Плач кающегося грешника. Покаяные молитвенные размышления на каждый день седмицы» Фикары Афонского — компиляция из писаний Ефрема Сирина.

«Радость покаяния» Антония Сурожского — мы её как раз цитировали в этой статье.

«Прости, нас грешных» — собрание проповедей Александра Меня на общей исповеди.

«Духовная борьба» Паисия Святогорца — здесь старец Паисий много говорит о покаянии и исповеди.

«Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения» Феофана Затворника.

«Нам оставленно покаяние» — собрание писем игумена Никона (Воробьева).

«Опыт построения исповеди» Иоанна (Крестьянкина).

«Тайна примирения» Алексея Уминского — о покаянии и исповеди.

«Таинство Покаяния: подготовка и исповедь» Петра (Мещеринова).

Два древних святоотеческих текста о покаянии — «Семь слов о покаянии» Иоанна Златоуста и «Две книги о покаянии» Амвросия Медиаланского (здесь он полемизирует с новацианами, не желавшими принимать обратно в Церковь отступников — полемика евангельского милосердия и гордой «чистоты»).

«Метафизика исповеди» — сборник философских и культурологических работ.

Раз уж мы так много — и несколько неожиданно — говорили о марксизме, укажем еще две книжки марксистов о христианстве — «Кукла и карлик» Жижека и «Апостол Павел» Бадью.