на наш Телеграм
Это первый текст, заставивший меня думать об анонимности. Даже совершать каминг-ауты или призывы к свержению было не так страшно. А обнародовать эти беззубые размышления — страшно.
Но тут другой страх. Не то щекотное чувство опасности, с каким пролетаешь на байдарке речной порог, а сосущая тревога в детской груди из-за разбитой любимой маминой чашки. Негативные последствия моих прошлых высказываний были довольно абстрактными. А после выхода в свет текста, который вы сейчас читаете, — будут чувствительно обижены несколько конкретных людей. Людей хороших и лично дорогих.
И ведь так не у одного меня! Знаю многих, кто предпочитает не высказываться на эту тему из осторожности по отношению к близким и уважаемым людям. И из уважения к самой тема.
Эта тема — протоиерей Димитрий Смирнов.
Как так? С одной стороны — милейшие духовные чада, выдающиеся успехи в социальном служении, доброта и заботливость в приватном общении (о которых много доводилось слышать). С другой — нескончаемая череда грубого эпатажа и нелепых публичных действий. Да точно ли весь этот противоречивый контент производит один и тот же человек?
Спойлер: да, один и тот же. Но обо всем по порядку.
Оборотная сторона грубого эпатажа: почти все тексты, посвященные отцу Димитрию, пишутся для ловли хайпа на его очередном резонансном высказывании. Хор критиков отца Димитрия бывает в такие моменты столь криклив, что вставлять в него свой голос просто неловко. А выбрать время, когда отец Димитрий не производит инфоповодов для новой волны либерального гнева в свой адрес, — очень и очень нелегко. Не случается в нашем медийном пространстве добрых поводов вспомнить отца Димитрия. Его выздоровление от КОВИДа — уникальное и радостное исключение из этого правила.
Хор критиков любит выбрать самое парадоксальное высказывание отца Димитрия и сделать его слова достоянием общественного возмущения. Понятно, что такая подача вызывает лишь раздражение у тех, кто знаком со «светлой стороной» его личности. Но более существенным изъяном такой критики кажется игнорирование контекста. Потому что именно контекст и интересен по-настоящему.
Контекстом является цельная мировоззренческая картина, складывающаяся из проповедей и бесед отца Димитрия. Складывается она, правда, не у всякого человека с первой попытки. Но сложившись — завораживает. Как завораживают стереоскопические иллюзии того, кто вдруг научился пользоваться 3D-очками.
Сам летчик и сам самолет
За десятилетия проповедничества и духовничества отец Димитрий нашел именно те интонации и слова, которые наилучшим образом вдохновляют человека на путь к Богу. Это случалось слышать от почитателей «батюшки» в ответ на мои сетования о бестактности иных его высказываний. Мне кажется, что это очень важное свидетельство.
Тут вы, возможно, воскликните: да к какому же Богу могут привести такие приемы гомилетики? Не спешите с выводами; уверяю вас, что этот вопрос — не самый интересный. Давайте пока вынесем его за скобки. Первичен вопрос, на какого человека эти приемы вообще воздействуют.
Знакомые мне почитатели батюшки — люди моего поколения. Те, кому еще досталась полная плошка идейной романтики советского детства. Но уже не хватило отрезвляющего глотка советской взрослости. Впрочем, моя выборка смехотворно мала, а преимущественное общение со сверстниками характерно для любого человека.
И все же я думаю, что отец Димитрий действительно нашел триггерные точки, возбуждающие у постсоветского человека рефлекс самозабвенного движения к великой цели. И постепенно довел умение давить на эти точки до подлинного совершенства.
В этом возможный секрет выдающихся успехов отца Димитрия — духовнических, а может быть, и организаторских.
Однако мне до сих пор неясно: отец ли Димитрий управляет своей способностью мобилизовывать людей или способность людей мобилизоваться от определенного набора слов и эмоций руководит его проповедническими приемами?
Похоже, что отец Димитрий не обделен способностью воспарять от земли творческой мыслью, игнорирующей детали и контекст. Сам пастырь защищает свободу полета своих мыслей и слов, когда призывает журналистов «различать поэзию и прозу» в его высказываниях. Интересно, всегда ли это полет пилотируемого устройства? Или иногда он становится автономным?
Но странною любовью
Как бы то ни было, слова отца Димитрия находятся в гармонии с образом мыслей (а нередко и с образом жизни) его духовных чад.
На что же похожа эта гармония (если судить по проповедям и духовным советам пастыря)? Она довольно рациональна, если не сказать — механистична. Мужчина трудится. Женщина рожает. Девочка нянчит. Мальчик воспитывается и иногда получает «по роже». Женщина методично разбивает тарелку за тарелкой для отучения мужа от сквернословия. Девица стискивает зубами коврик в ванной и держит его до тех пор, «пока не пройдет»… Конец бесконечен — откройте любую видеозапись отца Димитрия и продолжите этот список. Список выдержанных в едином стиле и проверенных на практике приемов устроения личной и общественной жизни.
В этой жизни есть любовь, но любовь слишком точно отмеренная и взвешенная. Мало похожая на первохристианский идеал безграничной любви — той, что долготерпит, милосердствует, все покрывает, всему верит, всего надеется. Кажется, отец Димитрий зорко увидел, что Христова заповедь о правой и левой щеке или призыв апостола Павла «оставаться обиженными» — не слишком помогут достичь социальной гармонии (по крайней мере, в нашем обществе, унаследовавшем из советского прошлого очень искаженное восприятие жертвенности).
Но любовь в идеальной общине отца Димитрия не похожа на первохристианскую не только «сдержанностью» своих проявлений. Объектом этой любви выступает не столько мой ближний, сколько — моя миссия по отношению к нему (чада отца Димитрия называют это любовью к Богу). А проявления (более точным будет слово «правила») любви вынесены из личностного измерения (любовь как дело личного спасения и богоподобия) в область межличностных коммуникаций. Прагматичные наставления отца Димитрия невольно смещают акцент с личного христианского делания на делание семейное и общественное. Труд о спасении своей души остается на периферии дела созидания семьи и возрождения народа. Старая христианская максима — «во всем мире есть только ты и Христос» — перестает напрямую руководить мыслями и поступками, подчиняющимися теперь другой доминанте: есть только ты и твой погибающий народ. Кажется, что в идеальной общине о. Димитрия это не просто доминанта — это мобилизующая идея.
Первые христиане тоже уделяли много внимания строительству общины — Церкви. Но стилистика общинного строительства отца Димитрия не слишком близка первохристианской. Отодвигаются в тень психологически тонкие, лишенные жестких императивов, «общинные» предписания апостола Павла — в духе которых Тело Христово «получает приращение для созидания самого себя в любви».
В центре внимания оказывается народ, тоже требующий приращения для созидания самого себя. Но любовь друг ко другу — так поражавшая современников при соприкосновении с апостольской общиной — несколько выпадает из поля зрения. Отца Димитрия больше волнует демография.
Христианский ли это интерес? Наверное. Пусть апостолы и не интересовались демографией, мученики не интересовались демографией, монахи не интересовались демографией. Пришло новое время, и отец Димитрий ею интересуется. Наверное, это хорошо — в ту меру, пока забота об увеличении народа не начинает требовать от человека жертвенного служения. Требовать того, что по праву принадлежит лишь Богу и ближнему.
Хорошо забытое новое
Можно ли назвать описанный тип общинного и семейного устройства христианским? Несомненно. Его принципы — трудиться, растить детей, не сквернословить и не пьянствовать — очень универсальны. Добавьте к ним ежевоскресные посещения храма, и вы получите христианскую общину. Замените храм на мечеть — и ничего, по большому счету, в жизненном строе не изменится. А добавьте комсомольские собрания — и выйдет рабочее общежитие времен великих строек 1930-х годов.
Тем более что темы тогдашних комсомольских собраний (угроза войны с Англией, усиление обороноспособности, вылазки право-левой оппозиции, борьба с оппортунизмом, необходимость ударного труда) иногда очень точно совпадают с излюбленными темами разговоров духовных чад отца Димитрия.
Концепция отца Димитрия — откажись от эгоизма и материальных благ, и ты спасешь свой народ от вымирания — сначала подкупает своей логической простотой. А потом включает компенсаторные механизмы, требующие подпитки в виде идеологических и конспирологических конструкций.
Так уж устроен человек, что для пребывания в состоянии мобилизации ему нужен эмпирический опыт войны или хотя бы регулярное прочтение боевых сводок.
И солдаты войска отца Димитрия нередко придумывают себе мнимые сражения с либерализмом и глобализмом (иной раз заходя в этих фантазиях дальше своего пастыря, все же умеющего возвращаться на землю и признавать ошибки в собственных суждениях).
Семья купца в XVII веке. А. П. Рябушкин, 1896 г.
Есть большая разница между паствой отца Димитрия и русскими людьми XIX века, которым эта паства призвана подражать в трудолюбии и многочадии. Тем людям не требовалось радикально менять свою жизнь, отказываться от привычек, отгораживаться психологическим забором от современного им общества, ощущать свою особую миссию в недружественном мире. Их жизнь была очень тяжела физически, но не требовала психологической мобилизации на борьбу. Такую мобилизацию, «жизнь в состоянии войны» на длинной временной дистанции — трудно назвать естественным для человеческой психики состоянием. И на русскую землю она пришла существенно позже, в 30–50-е годы прошлого столетия.
Удивительно ли, что идеологические клише, бытующие в общине отца Димитрия, бывают похожи на советский агитпроп сталинских времен?
Экзистенциальные запросы не приветствуются в кругу людей этого, конструируемого отцом Димитрием, мира (вспомните хотя бы хитовый видеоролик «Ты уже в аду»). Неудобные вопросы сняты с повестки мобилизацией психологических ресурсов. А фактически — отложены на будущее. Так, время правления Сталина перенесло экзистенциальные проблемы тогдашних людей вперед, на 3 поколения их потомков. Уверен, что отец Димитрий более человечен. И экзистенциальные проблемы своих чад он передвинет, самое большее, — на их собственную старость.
«Мы можем вырастить вновь новый народ», — говорит отец Димитрий в одной из своих проповедей — «Вновь опять мы сможем зажить так, как велит Господь». Ключевое слово здесь «новый». Один из важных мотивов духовнической и проповеднической практики этого пастыря состоит в построении нового общества. Пусть оно позиционируется как старое, традиционное. Но для каждого из членов общины, приходящих в нее из постсоветского идеологически аморфного мира, — оно, несомненно, является новым. Предполагаю, что и для самого отца Димитрия тоже.
Напрашивается предположение, что мы вновь имеем дело с социальным экспериментом. Правда, его счастливым отличием от прошлых подобных опытов является добровольность участия.
Да и во многих других вопросах соотношение «нового и старого» в сокровищнице отца Димитрия имеет некоторый перекос в сторону нового. По крайней мере, мои личные вкусы куда более консервативны. Мне кажется модернистским и устройство иконостаса церкви Благовещения в Петровском парке (хоть и составленного из почитаемых старинных икон). И стиль служения Литургии настоятелем этого храма (хоть ее чинопоследование и соблюдается ревностно). Модернизмом в православной традиции можно назвать издание календаря с поучениями на каждый день года от лица живущего и здравствующего проповедника (единственный исторический пример аналогичного поведения, который приходит мне на ум, — Лев Толстой). Не говоря уже о недавнем случае, когда отец Димитрий запретил штатному священнику совершать богослужения в храме (традиционно — это прерогатива епископа). Под определенным углом зрения кажется, что отца Димитрия объединяет с отцом Георгием Кочетковым нечто большее, чем многолетнее «приятельство» и общая духовная юность в молодой общине иерея Аркадия Шатова… Впрочем, эта тема не настолько существенна, чтобы развивать ее дальше. Думаю, не нужно пояснять, что в модернизме как таковом нет ничего плохого. Плохо лишь называть вещи чужими именами.
Горсточка крупы
Было бы неверным утверждать, что поучения отца Димитрия нацелены лишь на преображение общества, игнорируя преображение личности. Личность тоже должна изменять себя. Главным образом — избавляясь от привычки заботиться о материальном благополучии. Движение к тем целям, которые отец Димитрий считает важными, требует от человека забвения своего комфорта и благ. В высказываниях отца Димитрия нестяжательность превращается в своеобразный эталон, правильный ориентир духовного движения.
На первый взгляд, это напоминает жизнь древних христиан, называвших себя «нищими». Но стоит внимательнее присмотреться к тому, какие именно реалии скрывались за этим самоназванием.
Отказ первых христиан от собственности имел совершенно определенную цель. Текст Нового Завета хорошо показывает, что заботой апостольской общины было отсутствие нуждающихся. Отсутствие избыточествующих никогда не провозглашалось самоцелью. «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян 4:34–35). «Не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтобы была равномерность» (2 Кор 8:13).
Отличие многочисленных аскетических наставлений отца Димитрия (включая недавний совет про «милостыньку» и «горсточку крупы») от первохристианских реалий напоминает анекдот про внучку декабриста, дожившую до октября 1917-го:
— Кто эти люди на улицах?
— Революционеры.
— Чего же они хотят?
— Чтобы не было богатых.
— Как странно: мой дед хотел, чтобы не было бедных.
В число христианских добродетелей, несомненно, входит отсутствие «зацикленности» на стяжании материальных благ. Но все же — не зацикленность на отказ от таковых.
А порицание заботы о приемлемых условиях собственной жизни, идейный отказ от «своего» во имя служения «общему» — широко пропагандировались в 30-е годы прошлого столетия под именем «борьбы с рвачеством». Под знаменем этой борьбы, например, практиковалось «добровольное прикрепление к рабочему месту до окончания пятилетки» — и жестко осуждался переход рабочего на другой завод в поисках хорошей зарплаты (как и многие другие совершенно естественные проявления личной свободы). Та форма личного нестяжания, что провозглашается идеалом общины отца Димитрия, — не только по времени, но и по духу оказывается ближе к этим советским практикам, чем к первохристианскому прообразу.
Послесловие
Можно было бы и дальше проводить аналогии между советскими реалиями и рассуждениями отца Димитрия о переустройстве разных сфер общественной жизни (например, его фантазиями о работе с «директорами телеканалов» для улучшения общественной нравственности). Но это будет излишним.
Когда этот текст был почти написан, попались на глаза цитата из прошлогоднего интервью новопреставленного протоиерея Георгия Бреева.
«Помню… пришел один молодой священник и стал говорить проповеди о том, что мы все должны умереть за Христа, а потому давайте не поленимся поститься со всей возможной строгостью и т. д. «Боже мой! — останавливаю его. — Что ты такое говоришь? Ты хоть посмотри на людей, кому ты это вещаешь… Пожалей их лучше». «Утешайте, утешайте народ мой» (Ис 40:1), — вот чего хочет от пастырей Господь. «Зачем, — пытаюсь убедить этого ревностного батюшку, — такие слова этим бедным людям говорить? За нас умер Христос. А ты что же, людей призываешь: идите и умрите за Христа? Ты что, хочешь себя, человека, вместо Христа поставить?». Принцип незаметно подменяется. Божественная Жертва замещается личной ревностью. Нас же слушают прихожане, дома у которых дети маленькие, семьи, родители-старики. И что? Им все бросить и искать своей личной голгофы? Зачем же тогда умер за нас Христос?»
…И подумалось, что можно было бы и не записывать моих рассуждений, а просто расшарить в соцсетях это интервью мудрого и проницательного человека.
А этот текст, в общем-то, и не про отца Димитрия. Можно было бы не упоминать всуе его имени (как не упомянул отец Георгий имени того молодого священника).
Текст про нас с вами. Про то, какие побеги произрастают из нашего коллективного бессознательного, когда его польет дождик и пригреет солнышко. Если это знание хоть немного поможет нам лучше разглядеть самих себя и свою привязку к системе координат, то и слава Господу. И спасибо отцу Димитрию за ту самоотверженность, с которой он держит перед нами это зеркало. Возможно, самое большое и выпуклое зеркало в целом ряду ему подобных.
Хочется поздравить этого выдающегося пастыря с исцелением от опасного недуга, пожелать ему крепкого здоровья и долгих лет плодотворного служения Богу и ближним.
