Христианство и буржуазность

Владимир Шалларь

Редактор медиатеки «Предание.Ру»

Подпишитесь
на наш Телеграм
 
   ×

Эта подборка несколько пересекается с предыдущей, но там мы сосредоточились в основном на мемуарах и размышлениях о Русской Революции, а здесь на более общих вопросах: об отношении христианства к буржуазности.



Был ли Иисус революционером?Две работы одного из самых известных современных марксистских философов Терри Иглтона: статья «Был ли Иисус революционером?» и интервью «Религия для радикалов».

Как может совмещаться христианская вера и освободительная политика? — это общий вопрос, на который отвечает Иглтон. Есть и несколько частных, например об архаизме и примитивности современных неоатеистов вроде Докинза.

«Так что же, был ли Иисус революционером? Ни Ленин, ни Троцкий его ни за что не признали бы таковым. Но почему — потому что в нем было меньше от революционера, чем в них, или больше? Конечно, меньше в том смысле, что он не выступал за свержение власти, с которой боролся. Но связано это помимо прочего вот с чем: он ожидал, что эту власть скоро сметет форма существования, более совершенная в своей справедливости, мире, товариществе и духовном богатстве, чем все, что могли вообразить Ленин и Троцкий. Возможно, ответ заключается в том, что Иисус был не в меньшей и не в большей степени революционером, а одновременно в меньшей и в большей».



Кровь беднякаЛеон Блуа — безусловно, великий христианский писатель и мыслитель. Но главное не это, а то, что он один из последних христиан, дерзавший говорить «пророчески» о современном мире. Его гнев, его горчащая ирония, неистовство его веры — нечто совершенно бесценное.

Главная, наверное, тема его сочинений — Буржуа, воплощение безверия и антихристианства. Деньги — кровь бедняков, кровь, которую пьют богатые, убивая — и даже не замечая этого! — бедняков (два ребенка Блуа умерли от голода, а у него не было денег даже на их похороны). Но Бедняк по преимуществу — Иисус, и Его Кровь, и кровь его младших братьев и сестер (бедных) кощунственно пожирают буржуа. Это антиевхаристия, сатанинский шабаш капитализма. Этому посвящен памфлет «Кровь бедняка».

Также в книгу вошло «Толкование общих мест» (не полностью) — изложение мышления буржуа, внешне сатирическое, а внутренне исполненное поистине библейского гнева.



Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны дАрк«Наша юность» — итоговое размышление Шарля Пеги, еще одного великого француза, писателя и христианина, на социальные и политические темы, о судьбе его родины и истории вообще.

«Бесспорно, что во всем нашем социализме было заключено неизмеримо больше христианской веры, чем во всей церкви Мадлен, вместе взятой с церквями Сен-Пьерде-Шаио, и Сен-Филипп-де-Руль, и Сен-Оноре д’Эйло. По сути он был религией бедняков. И значит, несомненно, был религией, которой суждено стать наименее почитаемой в современности. Бесконечно, неизмеримо менее чтимой. Она отметила нас столь сурово, столь неизгладимо, наложила на нас свой отпечаток, такое суровое клеймо, столь незабываемое, что мы останемся с ним на протяжении всей нашей земной жизни и даже в жизни вечной. Наш социализм никогда не был ни парламентским социализмом, ни социализмом богатого прихода. Наша христианская вера никогда не станет ни парламентской христианской верой, ни христианской верой богатого прихода. С того времени в нас — такое призвание к бедности, даже к нищете, такое глубокое, такое внутреннее и в то же время такое историческое, такое зависящее от конкретного случая, зависящее от конкретного события призвание к бедности, что с тех пор мы уже никогда не могли из нее выйти, и я начинаю думать, что уже и не сможем никогда».

«Причины слабости Церкви, а может быть, следует сказать, потери ею влияния в современном мире заключены не в том, как принято думать, что Наука окончательно опровергла Религию, не в том, что Наука нашла против нее какие-то якобы веские доказательства и аргументы, а в том, что сегодня сохранившимся в обществе остаткам христианского мира существенно недостает милосердия. Недостает не доказательств. А именно милосердия. Все доказательства, все теории, все псевдонаучные аргументы потеряли бы весомость, останься в мире хоть капля милосердия. Все эти умствования не получили бы столь широкого распространения, сохранись христианский мир таким, каким он был, — единением, останься христианство тем, чем было прежде, — религией сердца».



Записки из подполья. Униженные и оскорбленные. Игрок. Скверный анекдот«Зимние заметки о летних впечатлениях» Достоевского — сатирический памфлет о буржуазной цивилизации. Вот как великий христианин пишет о Буржуа:

«Отчаянное стремление с отчаяния остановиться на statu quo, вырвать с мясом из себя все желания и надежды, проклясть свое будущее, в которое не хватает веры, может быть, у самих предводителей прогресса, и поклониться Ваалу. Пожалуйста, однако ж, не увлекайтесь высоким слогом: всё это замечается сознательно только в душе передовых сознающих да бессознательно инстинктивно — в жизненных отправлениях всей массы. Но буржуа, например в Париже, сознательно почти очень доволен и уверен, что всё так и следует, и прибьет даже вас, если вы усомнитесь в том, что так и следует быть, прибьет, потому что до сих пор всё что-то побаивается, несмотря на всю самоуверенность. В Лондоне хоть и так же, но зато какие широкие, подавляющие картины! Даже наружно какая разница с Парижем. Этот день и ночь суетящийся и необъятный, как море, город, визг и вой машин, эти чугунки, проложенные поверх домов (а вскоре и под домами), эта смелость предприимчивости, этот кажущийся беспорядок, который в сущности есть буржуазный порядок в высочайшей степени, эта отравленная Темза, этот воздух, пропитанный каменным углем, эти великолепные скверы и парки, эти страшные углы города, как Вайтчапель, с его полуголым, диким и голодным населением. Сити с своими миллионами и всемирной торговлей, кристальный дворец, всемирная выставка… Да, выставка поразительна. Вы чувствуете страшную силу, которая соединила тут всех этих бесчисленных людей, пришедших со всего мира, в едино стадо; вы сознаете исполинскую мысль; вы чувствуете, что тут что-то уже достигнуто, что тут победа, торжество. Вы даже как будто начинаете бояться чего-то. Как бы вы ни были независимы, но вам отчего-то становится страшно. Уж не это ли, в самом деле, достигнутый идеал? — думаете вы; — не конец ли тут? не это ли уж, и в самом деле, «едино стадо». Не придется ли принять это, и в самом деле, за полную правду и занеметь окончательно? Всё это так торжественно, победно и гордо, что вам начинает дух теснить. Вы смотрите на эти сотни тысяч, на эти миллионы людей, покорно текущих сюда со всего земного шара, — людей, пришедших с одною мыслью, тихо, упорно и молча толпящихся в этом колоссальном дворце, и вы чувствуете, что тут что-то окончательное совершилось, совершилось и закончилось. Это какая-то библейская картина, что-то о Вавилоне, какое-то пророчество из Апокалипсиса, в очию совершающееся. Вы чувствуете, что много надо вековечного духовного отпора и отрицания, чтоб не поддаться, не подчиниться впечатлению, не поклониться факту и не обоготворить Ваала, то есть не принять существующего за свой идеал…»



Учение о подобииЭссе Вальтера Беньямина «О понятии истории» с прилегающим к нему «Теолого-политическим фрагментом» размышляет о взаимосвязи марксизма и мессианизма, утверждает неспособность понять историю и политику без теологии, а также, что теология как управляла, так и управляет (сокровенно) историческим процессом.

Беньямин говорит о слабой мессианской силе — идея, которая изменила понимание истории, эсхатологии — и наверное, уже навсегда. Царство Божие как категория левой политики.

В заметках «Капитализм как религия» Беньямин утверждает, что протестантизм не порождает капитализм, а напротив — капитализм замещает, ликвидирует христианство.

 

 

 

 



Призраки Маркса. Маркс и сыновья«Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал» Жака Деррида — одна из главных книг современной философии. Здесь Деррида пытается понять, куда идет марксизм после падения соцблока и установления мировой гегемонии неолиберализма. Марксизм немыслим без мессианизма, эсхатология — несущая конструкция марксизма.

«Безмерность, чрезмерность, диспропорциональность в зиянии открытого рта — ожидая и призывая в неведении то, что мы называем здесь мессианским: пришествие другого, абсолютная и не предвосхищаемая уникальность приходящего как справедливости. Мы полагаем, что неизгладимым знаком наследия Маркса остается мессианство — его невозможно и не должно стереть. При отсутствии этого событийность события, уникальность и инакость другого утратили бы свое значение. При отсутствии мессианства справедливость может вновь свестись к морально-юридическим правилам, нормам или представлениям».



Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие«Подлинное христианское наследие слишком драгоценно, чтобы оставлять его на съедение фундаменталистским выродкам» — такова главная мысль Жижека, служащая в его «Хрупком абсолюте» рамкой, задающей проблемное поле поздней современности — эпохи после краха реального социализма и победы неолиберальной глобализации. Используя марксистский и лаканианский инструментарий, Жижек здесь препарирует современность.

Он констатирует: «Одна из наиболее прискорбных особенностей эпохи постмодернизма и ее так называемой «мысли» заключается в возвращении в нее религиозного измерения во всех его самых разнообразных проявлениях, от христианского и прочего фундаментализма через множество спиритуалистических тенденций «нью-эйджа» до возникающей религиозной чувственности в пределах самой деконструкции (так называемая «постсекулярная» мысль). Как же противостоит этой массированной атаке обскурантизма марксист, который по определению является «воюющим материалистом» (Ленин)? Очевидным представляется такой ответ: он не только яростно атакует эти тенденции, но и безжалостно разбирается с остатками религиозного наследия в самом марксизме».

Казалось бы, при чем здесь христианство? Притом «разве не стоит, говоря о старом либеральном пустословии, вечно проводящем параллели между христианским и марксистским «мессианским» представлением истории как движения к спасению правоверных (всем известное уподобление коммунистической партии секуляризованной религиозной секте), особо подчеркнуть то, что оно касается исключительно косного «догматичного» марксизма, а не его подлинного раскрепощающего зерна? Следуя новаторской книге Алана Бадью о св. Павле, мы делаем нашу ставку на нечто совершенно противоположное: вместо того чтобы принимать защитную стойку; позволяя врагу определить территорию борьбы, мы резко изменим стратегию и целиком и полностью согласимся со всеми этими обвинениями. Нужно сказать: да, от христианства к марксизму ведет прямая линия наследования; да, христианство и марксизм должны быть по одну сторону баррикады, вместе сражаться с рвущимся в бой неоспиритуализмом».



От марксизма к идеализму«От марксизма к идеализму» — знаковый для всей русской культуры сборник статей Булгакова, один из самых впечатляющих «симптомов» перехода от присущего русской интеллигенции атеизма к религии, начало русского религиозного Ренессанса. Принципиален вводный текст сборника: там Булгаков, признавая, что в «чистом разуме» отличие идеализма от марксизма очевидно, тем не менее указывает на то, что в «практическом разуме» они одно и то же: марксизм есть идеализм в общественной и экономической жизни. Именно это понимание позволило ему перейти от собственно марксизма, не предавая его лучших устремлений, к христианству.

 

 

 

 

 

 



Диалектика мифа«Диалектика мифа» Лосева, этого советского православного мыслителя, которого в шутку называли «единственным искренним советским марксистом» (хотя в каждой шутке есть, как известно, различные доли). Он доказывает, что «материализм», то есть сведение всего и вся к материи, есть миф именно капитализма, буржуазный миф.

«Я утверждаю, что, как все мышление после Средних веков есть либерализм и гуманизм, как вся социально-экономическая жизнь этих веков основана на отъединенном индивидуализме, т. е. оказывается капитализмом, и на рационализме, т. е. оказывается машинной культурой, так миф о всемогуществе знания есть всецело буржуазный миф. Это — сфера либерального мышления, чисто капиталистический и мещански-буржуазный принцип. Напрасно представители пролетарской идеологии усвоили себе систему атеизма и вероучение о примате знания. Наоборот, атеизм был оригинальным порождением именно буржуазии, впервые отказавшейся от Бога и отпавшей от церкви; и тут нет ничего специфически пролетарского. Если же станут говорить, что буржуазное происхождение той или иной социальной ценности не мешает само по себе тому, чтобы она была усвоена пролетарским сознанием, то это указывает только на то, что, с точки зрения пролетариата, существуют внеклассовые социальные ценности. И одно из двух: или атеизм и миф о примате знания есть буржуазное порождение, тогда пролетарий не может быть атеистом; или он может и должен быть атеистом, и тогда пролетарское мировоззрение ничем не отличается от капиталистического в самом существенном вопросе всего мировоззрения и, кроме того, существуют для него внеклассовые социальные ценности, т. е. марксизм в таком случае есть, с точки зрения пролетариата, ложная теория».



СочиненияФедор Степун в «Мыслях о России» утверждает нечто похожее на вышеприведенное размышление Лосева:

«Победа над буржуазией невозможна без внутренней победы над ее духовными основами, над её миросозерцанием и мироощущением. Идолопоклонствуя перед типично буржуазными началами, хуля церковь и веру, превознося превыше всего науку и прогресс и ставя все на карту классовой борьбы, можно, быть может, не без успеха переводить пласты замученного пролетариата на положение благоустроенных мещан (задача, как таковая, очень важная и много выше определенно признанная), но нельзя стремиться к созданию некой по тону и духу новой социалистической жизни и культуры».

 

 

 

 

 



Лица святых от Иисуса к намМережковский в своей книге о Франциске Ассизском много говорит о проблемах социализма, что и понятно: западные нестяжатели, нищенствующие монахи, борцы против собственности:

«Крайности сходятся: в этих двух столь противоположных веках, двух полушариях земли, один и тот же центр земного притяжения, вокруг которого движемся, ходим мы, как нам кажется, «вверх головой», а люди XIII века — «головою вниз», — этот единый центр — Собственность, как первый и последний вопрос: быть или не быть человечеству? Мы и они отвечаем на этот вопрос хотя и в противоположнейших смыслах, но с одинаково бесповоротной решимостью; разгадываем для нас и для них одинаково роковую загадку: что такое Собственность, — высшее ли благо или крайнее зло? утверждение или отрицание человеческого общества и личности? нужно ли разделение на «мое» и «твое» или не нужно; «разумно» или «безумно», говоря на языке XX века, а на языке XIII: «свято» или «грешно»? нужно ли «раздать все, что имеешь, чтобы спастись» или не нужно; «блаженны ли нищие или несчастны», говоря опять-таки на том языке, а на этом: «частная ли собственность или общая?», «капитализм» или «коммунизм»?

Смешивать два «коммунизма» — наш и XIII века — все равно что смешивать невинную девушку с блудницей, детскую улыбку св. Франциска — с дряхлой усмешкой Ленина, утреннюю звезду — с тускло-светящей гнилушкой.

Но не случайно, конечно, основное понятие, в этих двух «коммунизмах», выражается одним и тем же словом «коммуна», «община», очень древним, идущим от первой Апостольской Общины, а может быть, и от самого ее божественного Основателя.

Все же верующие имели все общее. И продавали имение (свое) и всякую собственность, и разделяли всем (поровну), смотря по нужде каждого… Было же у них одно сердце и одна душа (Д. А. 2, 44–45).

«Общее», koinia, по-гречески, а по-латыни, communa — вот как будто один и тот же центр земного притяжения в обоих противоположных полушариях земли, — в обоих веках, XX и XIII; как будто одна движущая воля в этих двух, столь противоположных «коммунизмах». Но если бы мы поняли, что значит слово «верующие» в том свидетельстве Деяний Апостолов: «имели все общее», то мы увидели бы, что в этих двух «коммунизмах» — не одна, а две воли, непримиримые, как жизнь и смерть, как абсолютное «да» и абсолютное «нет». Воля, заключенная в этом одном слове: «верующие», и есть тот архимедов рычаг, которым все «опрокидывается», «переворачивается» так, что ходящие как будто «вверх головой» оказываются ходящими «головою вниз», и наоборот, по слову рабби Иозия Бен-Леви: «Царство Божие есть опрокинутый мир».

Здесь-то, между двумя веками, — может быть, уже не нашим и XIII, а нашим и каким-то будущим, — и совершается всемирный переворот, «всемирная революция», по-нашему, но совсем не та, которой ждет коммунизм XX века, а гораздо более похожая на ту, которой ждал «коммунизм» XIII века».



Новое СредневековьеБердяев много писал о социализме и буржуазности, например в «Новом Средневековье», одной из лучших своих книг.

В предисловии Бердяев пишет: «Три этюда, объединенные в этой книжке, […] не только внутренно едины, но в них повторяются и развиваются основные мысли в новой связи. «Размышление о русской революции» и «Демократия, социализм и теократия» написаны по преимуществу в критической форме и имеют своей целью вскрытие отрицательных начал. «Новое средневековье» написано в форме положительной, и в этом этюде я пытаюсь наметить возможные пути выхода из мирового кризиса. Мысли мои будут поняты верно, если они будут поняты динамически. Всякое статическое их понимание всегда будет ложно. Меня интересуют судьбы человеческих обществ в движении».

Поделиться в соцсетях

Подписаться на свежие материалы Предания

Комментарии для сайта Cackle