на наш Телеграм
Епископ Василий (Родзянко) (1915–1999) — выдающийся пастырь, человек необычайной доброты, кротости и истинной веры. Преданный не только России, из которой он был изгнан на продолжительное время, но и семье. Тема семьи пронизывает и его богословие.
20 лет назад ушел из жизни епископ Сан-Францисский и Западно-Американский Василий (в миру Владимир Родзянко, 22 мая 1915 – 17 сентября 1999).
«Семья была дружная, большая; несмотря на трудности, — она разрасталась: за десять лет… мать родила нас четверых (из восьми: старшие четверо родились до революции). Мать говорила, отвечая на вопросы: как это она решается “производить детей в такое время”?: “Бог даст детей, даст и на детей”, ее доверие Богу было непоколебимое, как и самая вера в Него… Она у нас, несомненно, была тем “патриархом”, который вел всю семью, несмотря на ее женственность; отец в ней всю жизнь души не чаял и сознательно следовал ее интуиции. На себя брал финансы и «логическое руководство», как он понимал его: кормило было его… Все это как-то уравновешивалось, и ладья плыла уверенно, несмотря на бури, порой страшные».
Так рассказывал о себе в одном из интервью уже в 1990-е епископ Сан-Францисский и Западноамериканский Василий (Родзянко). К тому времени уже давно «покойный епископ», как он сам говорил о себе.
Владимир Родзянко родился в 1915 году, уже после «осеннего листопада» 1914-го, которым, как думали немцы, австрийцы, французы, русские, должна была закончиться Первая мировая война, и за которым наступило такое время, перед которым померкли все средневековые представления об аде. Человечество устроило на земле такое, что фрески со сценами геенны огненной показались лубком. Первая мировая, Гражданская войны, эмиграция Родзянок в Сербию — таким получилось малолетнее детство. Жуткий предвкушением мировой бойни № 2 интербеллум — это юность и молодость в Белграде. Вторая мировая война и коммунистическая Югославия, которая «подарила» Владимиру два года лагерей, — переход к зрелости.
Будущий епископ на себе испытал, что такое социальный распад, что такое разъединение человечества, подобное природной стихии, неодолимой никакими усилиями. Да, на уровне политической декларации люди все больше заявляют о своем единстве, создавая политические надстройки вроде ООН над глобализирующейся экономикой. Но на уровне межчеловеческого контакта, на уровне живой души единства все меньше. Индивидуумы разобщены, погружены в себя, в свои интересы, в осуществление собственного значимого пути. На это работает массовая культура, об этом кричит культура высокая — от кинематографа до философии экзистенциализма. Для епископа Василия, имеющего в прошлом радостный опыт семейной жизни, очевидно, где искать естественное противоядие для яда социальной энтропии — в семье, конечно. В работах других богословов XX века со схожей судьбой, но чей опыт семейной жизни был более трагичным (владыка Иоанн (Шаховской) или даже отрицательным (архимандрит Киприан (Керн), мы не найдем такой яркой, даже страстной апологии семьи, как в сочинениях епископа Василия:
«Роль малой церкви та же, что и большой: восстановление разбитости. Мы — люди — ужасно как разбиты! Вся история человечества полна этого. Мы разбиваем друг друга и разбиваемся сами. В наше время и семьи — не исключение: как много разбитых семейств! Но даже само словосочетание “разбитое семейство” — внутреннее противоречие. Семья, по заданию, — цельность. И в хаосе окружающей разбитости: в войнах и революциях, крамолах и разбоях дружная семья — спасение! “Господь помогает выжить именно семье в критических ситуациях”, — пишут мне. Правильно! Да, точно так! Знаю это по опыту. Знаем и свою семью, знаем и многие другие семьи! У всех общий закон: “спайка — спасение”. Я уже дожил до правнука и могу смело сказать: три семьи — моих родителей, моя собственная, а теперь вот внуков — спаслись в невероятно трудных обстоятельствах только спайкой, и было это вопреки множествам испытаний и искушений. Но, конечно: “Господь помогает выжить”. Помогает в ответ на нашу веру и молитву!»
И еще:
«Семья должна быть сегодня главной целью всякого любящего свое отчество человека и, уж конечно, всякого христианина».
Семья – лекарство от личных невзгод, но что делать с хроническим несовершенством мира, с его растянувшимся на миллиарды лет умиранием. На закате дней владыка написал свою главную книгу – «Теория распада вселенной и вера отцов», в которой соединились два его увлечения: каппадокийское богословие и современное естествознание. Основная идея книги очень проста и фактически воспроизводит (что не так уж и мало) святоотеческую (восточно-православную) точку зрения на творение мира.
Есть две крайности. Первая заключается в том, что творение мира — это и есть начало истории, что описанное в первых главах Книги Бытия было когда-то в прошлом и что грехопадение — это историческое событие, хотя и радикально изменившее мироздание. Вторая точка зрения (ее придерживался, например, Ориген) говорит о двух творениях: сначала Бог сотворил мир без греха, а после и из-за греха прародителей Ему «пришлось» создавать второй мир, в котором мы с вами и живем сейчас (и который сгорит после Страшного суда).
С точки зрения епископа Василия (и большинства святых отцов), дело обстоит иначе. Бог творил мир один раз, но Адам и Ева, свободно выбравшие небытие вместо благобытия, и всему мирозданию «подарили» это стремление к небытию, которое невозможно уже прокрутить назад, поскольку мир стал внешним для человеческой воли, перестал подчиняться ей. Напротив, теперь распад, стремление к ничто, к смерти и самого человека заставляет страшиться смерти и потому грешить. В этом дивном новом мире есть энтропия, есть болезни (распад естества), есть вражда и конкуренция на биологическом (эволюция, сексуальное влечение) и социальном уровне (классовая борьба, например) и потому есть то, что мы называем историей. Как выглядело мироздание и человеческие взаимоотношения до грехопадения, судить невозможно, а точнее, можно предположить лишь апофатически: оно было лишено всех этих трупных пятен нашего мира. Мы даже не можем сказать, было ли в том мире время и пространство, поскольку они сами по себе являются принципами разъединения предмета, благодаря им мы воспринимаем предмет как сумму его частей и элементов.
Для епископа Василия очень важно было найти союзника в лице современной науки, подтверждающего, что нынешнее состояние мира — не должное, не изначальное, что есть какой-то иной мир, до которого можно «додуматься» не только богослову, но и такому строгому ученому, как Стивен Хокинг. Дело, впрочем, не только в интеллектуальном союзничестве, не только в совпадении мыслей, но и в совпадении чувств, ощущений богослова и ученого. Владыка Василий стремится найти у Хокинга тот же плач по мирозданию, по его медленной погибели, что слышится в его собственных текстах:
«Переводя язык вычислений на законы вселенной, мы видим у Хокинга, в его отношении ко второму закону термодинамики прямо-таки эмоциональную чувствительность к “неудаче” в космосе: энтропия — неуклонная потеря температуры во всей вселенной, означающая уход из порядка назад в хаос, распад всего в полный беспорядок! Проф. Хокинг с болью в сердце восклицает: почему? И остается без ответа: “Философы ответа не дают”… Ответ, однако, дают богословы: “Бог не виновник зла”».
Владыка Василий, впрочем, полагает, что аналогом богословского ответа для Хокинга стала концепция «мнимого времени» – более фундаментальной реальности, чем наше «реальное» время, для которой не существует ни границ, ни начальных и конечных состояний, а значит перехода от порядка к хаосу. Епископ считает, что Хокинг говорит, по сути, об утраченном рае, о первозданном состоянии мира. Вернуться в которое можно только одним путем.
В экклезиологии епископа Василия — а именно Церковь он считает таким инструментом восстановления единства — нет ничего «оригинального». Это вполне традиционное учение о Православной Церкви как о единственно подлинной Церкви, пребывание в которой только и дает спасение, поскольку только в ней совершается подлинная Евхаристия. Однако епископ делает акцент не на угрюмой исключительности, а на соединительной «функции», которая «высоко над жизненными и земными условиями в Церкви, в частности над нашими юрисдикциями, то есть той или иной поместной церкви, той или иной общины». Эта мысль заимствована владыкой Василием у его учителя и духовного отца — святителя Иоанна (Максимовича), который, сам будучи епископом Русской Зарубежной Церкви, благословил тогда еще священника Владимира Родзянко оставаться в юрисдикции Сербской Церкви и поминать за литургией Патриарха Московского. Но эта мысль соответствует общему мироощущению владыки Василия, его тяге к единству, его ужасу перед космическим и социальным распадом, его пониманию Церкви как реальности, изъятой из самоуничтожающегося мира и потому способной этот мир исцелить.
И как в начале жизненного пути отдельного индивидуума спасает семья, пребывание среди людей, которые считают своим долгом помогать этой маленькой единице и связаны взаимной заботой, так и в конце (не столько временном, сколько смысловом) человек, чтобы спастись, должен стать частью спасающей общности — Новой Семьи. Где никто не одинок, где все существуют друг для друга благодаря благодати, возвращающей человечество к первозданному единству.
«Вся суть заключается в том, что Божественная любовь не знает ничего отдельного, ничего такого, что не вместе, не знает и не хочет знать, потому что это не есть жизнь. Творец создал себе детей и из ангелов, и из людей именно для того, чтобы они были вместе, как в нашей жизни семья».
