Иоанн, Петр и Иаков на горе Фавор смотрели на другого Человека. И именно это созерцание, созерцание конкретного Иисуса, родившегося в таком-то году в таком-то городе, в такой-то семье, давало им то блаженство, что когда-то утратило и тщетно старалось обрести человечество. Они созерцали не Единое неоплатонизма, превосходящее любой зримый образ, не разлитую в космосе духовную субстанцию, не бесформенное сияния вселенского разума. Они смотрели на известного им индивидуума и только с Ним и через Него постигали тайну Царства.

Небывалое дело: выбирая нечто частное, люди впервые приобретали всё. Как такое стало возможным?

Недавно в ленте «Фейсбука» я встретил фразу старшего коллеги: «Всё чаще говорю себе, что вот этот фильм или вот эта книга — нет, уже не в этой жизни». Есть нужное и полезное для души, для профессии, есть вроде хорошее, но не обладающее очевидной пользой, есть, понятно, и вредное. И каждый раз, выбирая объект для созерцания и постижения, приходится ломать голову, приходится сожалеть о неправильном выборе и бороться с его последствиями, успокаивая и уговаривая себя, переключаясь на более, как кажется, прекрасное и полезное. Чем старше становишься, тем это переживается острее. Я, например, уже давно испытываю приступы жгучей невротической вины, когда не то что читаю, а беру в руки художественную литературу. «Как же ты смеешь, у тебя еще три монографии по эфиопскому иконоборчеству не освоены? — говорю я себе. — Ты и так читаешь медленно, французский вон совсем забросил, а еще отвлекаешься на всяких Умберто Эко. Стыдно». Пристыженный, я откладываю «Парижское кладбище» и берусь за книжку «по работе».

Вряд ли это здоровые переживания — источник нездоровья стоит искать в недисциплинированной юности, — но они отражают реальную проблему, коренящуюся в антропологии, в природе грехопадшего человека.

Когда-то, устав созерцать единый Источник всякого блага, красоты и пользы, устав постигать во всяком творении Божие присутствие, Адам, первый человек, захотел многообразия, пестрого перечня особенных блюд, цветастого и случайного движения объектов восприятия. Мир замельтешил, частицы перемешались, земля и небо вышли из-под его власти, стали чужими и враждебными, все вокруг Адама превратилось в восточный рынок, настойчиво предлагающий неопытному покупателю стеклянные бусы наравне с изумрудами, подлинную мудрость вместе с праздной болтовней, подлинные чудеса вкупе с дешевыми фокусами. Выбирай, человек, но шансов на успех у тебя немного, ведь что бы ты ни выбрал, ты все равно получишь какую-то частность и нисколько не приблизишься к той подлинной цельности, которую потерял до своего рождения.

Не приблизишься, потому что забыл, где она и существовала ли вообще. Вселенская же сумятица не приносит радости, она ранит, утомляет, наполняет ужасом и тревогой. Как от нее избавиться, как уйти?

Человечество давало разные неправильные ответы, предлагало теории и методы, которые в христианской традиции называются «соблазнами». Например, буддист считает и единство, и многообразие иллюзиями, избавиться от которых можно, но только ценой самоликвидации. А атеист видит в них непреодолимую данность, с которой, ничего не поделаешь, нужно как-то научиться жить.

В христианском мире более всего распространен «платонический» соблазн — соблазн искать единства без многообразия. Он предполагает, что восстановление утраченной цельности — это визит красного комиссара на торговище, комиссара, который запрещает куплю-продажу, уничтожает контрафакт, реквизирует хлеб и мыло, устанавливают жесткую систему распределения, выдавая по талонам только самое необходимое. Многообразие объявляется злом и отменяется, покупателю предлагается один-единственный, зато супернадежный продавец. Логично и просто.

Но вот вопрос: откуда взялись те товары, из которых мы могли выбирать, кто создал блага, что отвлекали нас от главного и единственного? Их создал Господь. Он не лишает нас многообразия мироздания, поскольку мы им и так не обладаем, барахтаясь в его частных благах и красотах, хватаясь то за один обломок райского счастья, то за другой. Мы, люди, по-другому не умеем. Господь взламывает эту логику, помещая невместимого ни во что Бога в отдельного Человека. Мы смотрим на этого Человека, но видим Бога. И поскольку у нас с Ним одна природа, а в этой природе заключено все мироздание, мы в какой-то неведомой и сокрытой за пределами понятного мира точке обретаем все то, к чему стремились, уходя от него. И не в качестве привеска, хотя это бы соответствовало самой простой интерпретации евангельского отрывка (Мф 6:33), а как часть нашего естества.

Благодаря Богу, который так же, как и мы, теперь Человек, мир в нас и вокруг нас не множится и не распадается. Мы получаем многое в единстве. Бог, соединяясь с человеком, становится тем, что Он сотворил, но остается Богом, а человек получает все, абсолютно все, чем обладает Бог. Из чего и зачем теперь выбирать?

Христос — единственный объект, достойный созерцания и познания, все прочие объекты хороши и плохи лишь в той степени, в какой они помогают или мешают главному. А лучше сказать, в какой степени они «во Христе» или «вне Его». По-прежнему, пока свет Преображения нас не настиг, приходится выбирать, что полезнее — новый фильм Тарантино или прогулка под луной, работа над текстом до восьми утра или здоровый сон, вечернее правило или разговор со старым другом. Приходится выбирать правильный поворот на коротком, но извилистом пути к Тому, Кто тебя точно ждет на Фаворской горе.