Из-за множества командировок в прошедшем месяце мне наконец удалось добраться до книг, которые давно ждали своего часа. В этой заметке я расскажу о двух из них. Эти книги были написаны священниками, жившими в разные исторические эпохи, в разных странах и конфессиях. И тем удивительнее, что они независимо пришли к похожим выводам.

Русский миссионер 

Первая книга, о которой много говорили в этом году, – это написанная в начале XX века «Исповедь священника перед Церковью». Ее автор – архимандрит Спиридон (Кисляков), православный священник, миссионер, замечательный проповедник. Его автобиография звучит как классическое житие святого: товарищей и детских игр сторонился, лет с пяти уходил в леса и поля, много размышлял там о Боге, молился. Егорий (так в селе произносили его мирское имя Георгий) ходит ссоседом в длительные паломничества. Из Рязанской губернии они добираются пешком до Задонского монастыря, Киева, Одессы и даже чудесным образом устраивается его путешествие на Афон. После возвращения с Афона Егорий отправляется псаломщиком-миссионером на Алтай. Но дальше житие заканчивается и начинается жизнь. Появляется опыт произнесения воодушевляющих проповедей, но живая молитва уходит. Происходят неожиданные падения. Вместо воли Христа Георгий начинает все больше исполнять волю начальства. И хотя он и ощущает этот разрыв, но справиться с этим не может. Он принимает монашество и сан священника, но ощущает себя продавцом Христа. Его выдающиеся проповеди становятся способом стяжать похвалу для себя лично. А главное, они позволяют «как можно сильнее расположить людей к служению молебнов и щедрому подаянию для крестного хода». Эти противоречия между земным и небесным постоянно терзают его чуткую совесть.

Возможно, архимандрит Спиридон так бы и прожил всю жизнь в этой раздвоенности, но начинается война. Сначала Русско-японская, а затем и Первая мировая. И снова противоречие между совестью и церковной жизнью, учением Христа и государственной пропагандой.

«Я же в душе своей чувствовал, что война – величайшее зло в мире. Но когда я увидел, как к ней все готовятся, как сама Церковь с крестом и Евангелием благословляет войну и епископы, проповедники даже Евангельскими текстами показывают святость войны, я совершенно терялся и не знал, что мне делать и как смотреть на войну».

 Как христианин он одинок в своем неприятии войны, братия подозревает его в ереси – как за несогласие с государственной пропагандой войны, так и за весьма прохладное отношение к мощам, крестным ходам и прочим святыням. Архимандрит Спиридон решает отправиться на фронт и там на месте разобраться кто прав: он или большинство духовенства. Ужасы фронтовой жизни, массовая смерть, боль, разврат, сумасшествия – все это окончательно убеждает его в собственной правоте.

«Ведь это ужасно, о, как ужасно! Церковь, или, лучше сказать, мы сами, представители Церкви убийство взяли под свою опеку и вдохновляем, и освящаем, и возводим его, этот ужаснейший мировой грех в добродетель, в религиозный подвиг, равняющийся по своему церковному достоинству чуть ли не с подвигом мученичества за Христа. О, почему бы нам, служителям алтаря Христова, как представителям христианской церкви, не взять под свою опеку и проституцию, и не освящать, и не вдохновлять, и не молиться за процветание публичных домов терпимости в христианском мире?»

На фронте архимандрит Спиридон снова поворачивается ко Христу против воли начальства. Он разрывает с «фабрично-мертвым производством семинарий, академий и университетов», которое он считает отрицанием живого христианства. Но как быть, если «современная Церковь это один из винтов в государственной машине»? Он долго размышляет над этим и находит выход в утопическом «сверхгосударственном, евангельском, соборном братстве христиан, основанном исключительно на началах евангельских… Почему бы не возникнуть и не осуществиться вселенскому, всемирному братству христиан, которое бы раз навсегда вытеснило все христианские, кровавые, братоубийственные насильнические государства»?

Итак, архимандрит Спиридон возвращается к вере во Христа, к Нагорной проповеди. Он отказывается от приоритетов старой церковной жизни, когда во главе всего стояли таинства и обряды Церкви, поклонение иконам и почитание мощей, апостольская преемственность священства. Все это уходит на второй план. А самое важное – это проповедь Христа и нравственной жизни.

«Правда, я не могу отрицать то, что Церковь, а также и все таинства ее есть тоже нечто родное Христу, близкое Его сердцу, но во всяком случае все это не Он Сам и не Его учение о жизни. Христос ни о чем так не заботился, как только о том, чтобы последователи Его жили исключительно Его богосыновними моральными принципами духовной божественной жизни.

 Нужно сказать правду, в Своем учении Христос не знает ни иерархии, ни церковных таинств, ни икон, ни культа святых, ни мощей, ни храмов, ни монастырей, ни церковных уставов и т. д., Он знает лишь то, что проповедовал, а проповедовал Он только одну чистую волю Своего Небесного Отца, которая вся есть духовная богосыновняя жизнь, вся есть живое действительное ношение в себе Бога, вся есть чистые принципы евангельской морали».

В условиях революционной неразберихи друзья архимандрита Спиридона основывают братство Иисуса Сладчайшего в Киеве и ставят его своим председателем. Братство растет и крепнет. Архимандрит Спиридон служит литургию с открытыми Царскими Вратами, читает вслух Евхаристический канон, который он считает собственностью церковного народа. После убийства митрополита Владимира (Богоявленского) начинается конфликт с новым митрополитом. Архимандриту Спиридону запрещают служить таким «смутительным образом». Еще сильнее конфликт обостряется, когда Киевскую кафедру занимает митр. Антоний (Храповицкий), желающий управлять Церковью «по-старому». Братство обвиняют в сектантстве, «хлыстовщине». Причину этого архимандрит Спиридон видит в том, что духовенство воспринимает христианство не как жизнь, а как «просто-напросто сборник церковных правил, какое-то мертвое обрядоверие». Как иначе объяснить решительный протест митрополита не только против чтения вслух Евхаристического канона, но даже против земных поклонов в воскресные дни?

«Я же со своей стороны хотел бы сказать всему духовенству следующее: отцы святые, главная причина современного народного неверия и страшной безнравственной распущенности людей заключается вовсе не в хлыстовщине (если она где-нибудь существует), а в нашей постыдной торговле религией, в нашем механическом мертвом пастырстве, в нашем искании земной власти и постыдном пресмыкательстве перед нею, в нашей материальной алчности богатства, сытой, роскошной жизни, в нашем казенном индифферентном отношении к живому Христу; наконец в нашей антихристианской личной жизни всего церковного пастырского института».

После того как митрополит Антоний (Храповицкий) оказывается в эмиграции, братство продолжает свое служение. Искреннего служителя Христа, архимандрита Спиридона любит и тихо поддерживает сам патриарх Тихон. После очередной смены управления в Церкви, закончившейся Декларацией митрополита Сергия в 1927 году, архимандрит Спиридон уходит к «иосифлянам». Братство продолжает служить, проповедовать, поддерживать слабых и больных. Но среди киевских иосифлян находятся те, кто пишет доносы на братство за сектантство (вероятно, не без участия государственных органов). Архимандриту Спиридону снова запрещают служить привычным для него образом. Он собирался поехать к митрополиту Иосифу (Петровых) для решения этого вопроса, но не успел. В 1930 году выдающийся миссионер и проповедник скончался от сердечного приступа. На его похороны собрались тысячи людей, бедняков, рабочих, которым служил он и его братство. Но вскоре после его смерти возглавляемое им братство было разгромлено государственной машиной. На земле светские власти вновь оказались сильнее братства христиан.

Немецкий пастор

Прочитав «Исповедь священника перед Церковью», я принялся за книгу немецкого пастора XVI века – Валентина Вайгеля «О жизни Христовой». Сами идеи архимандрита Спиридона не были новыми. Во многом они оказались близки к идеям, породившим Реформацию в западной Церкви. Но Вайгель знал, к чему привела Реформация. Движение ради духовного обновления закончилось созданием новой, столь же жесткой лютеранской административно-церковной системы. Победы «сверхгосударственного братства христиан» над государством не произошло. Наоборот, провозглашен был принцип «чья власть, того и вера». Начались все те же принуждения к вере, но не от римского папы, а от местного князя.

Биография Валентина Вайгеля внешне выглядит противоположностью жизни архимандрита Спиридона. Получил образование, жил нестяжательно, церковные власти не обличал, был на хорошем счету у начальства. Никуда не ездил, проповеди произносил аккуратные. Двадцать один год он прослужил на одном месте и был похоронен там же. Но когда через полтора десятилетия после его смерти стали печатать его трактаты, написанные «в стол», то их содержание шокировало современников. Оказалось, что этот тихий пастор был еретиком и отвергал учение лютеранской церкви. Возникло движение его последователей, «вайгельянство», которое объявили лютой ересью. Его книги сжигали, последователей наказывали и даже казнили.

Так что общего у русского миссионера и немецкого пастора? Во-первых – недопустимость насилия, особенно в делах веры. Как пишет Вайгель, по ветхому естеству Адама, человек мог бы «казнить еретиков и предавать телесной смерти всех грешников». Но Христос рожден от Бога, от небесной плоти и крови. Он не казнит еретиков, а велит лишь остерегаться ереси и удаляться от еретиков. Даже руками светской власти казнить за грехи нельзя, «ибо наказывает за грех [только] Бог, и не телесно, но во внутреннем человеке, вечным осуждением – если не будет грех упразднен благодатью Христовой».

«И как могут люди быть столь слепыми и мнить, что Слово Божие и спасительную веру нужно защищать войнами и сражениями? Вера не нуждается ни в какой мирской защите, как думают лжехристиане, говорящие, [к примеру], что туркам надо противостоять войною, и тогда они поверят нам и примут Слово Божие. Ах! на самом деле они пекутся не о вере, но, завоевывая страны и людей, идут на такое кровопролитие ради временных благ».

Оба автора понимают, что желающий жить по заповедям Христовым в итоге будет отвергнут не только неверующими людьми, но и большинством формально церковных людей, включая духовенство. Их будут называть еретиками, одержимыми, безумными мечтателями и т. д.

Архимандрит Спиридон задается вопросом: как так произошло, что Церковь перестала проповедовать Христа? Он связывает это с Константином Великим, его принятием Церкви в лоно государства. Русский миссионер не проводит различия между земной церковью и Церковью Христовой на земле. Он просто считает, что Церковь давным-давно уклонилась от своего служения Христу. Эта по-человечески понятная позиция не может быть принята Вайгелем. Писание говорит, что Церковь не смогут одолеть врата Ада. Но как совместить это с реальностью? Архимандрит Спиридон не дает ответа на этот вопрос, а Вайгель пишет о невидимой Церкви. Конечно, о невидимой Церкви учили и до Вайгеля. О ней писали Дж. Виклиф, Ян Гус и даже отчасти у Лютера. Но именно Вайгель увязывает учение о невидимой Церкви с духовной жизнью человека. Твое личное единство с Христом в вере и жизни и есть свидетельство принадлежности к Церкви Христовой. И совершенно не важно, в какой конфессии ты находишься. Без Духа Божьего никакая конфессия тебе не поможет. А если ты живешь по Духу, то твой глава – Христос, а не папа, Кальвин или кто другой.

«Верующие в Церкви Божией не имеют своим главою и учителем ни Кальвина, ни Папу, ни Лютера, ни Филиппа. И объединены верующие не в какой-то определённой стране, но собраны они в Духе, по телу же они рассеяны во всём мире, как пшеница среди плевелов. Таким образом, много благочестивых сердец среди кальвинистов, много христиан среди папистов, также много верующих у лютеран, то же – и у турок (возможно, речь о православных. – Д. С.). Ибо христианин определяется не по плоти или по месту или по обряду, но по духу в вере. 

К таковому собранию в Духе я причисляю себя, и радуюсь, что я – в сей Святой Кафолической Церкви, и пребуду в ней независимо от того, под Папой ли я, под Лютером или под турками. Это мне совершенно безразлично, ибо учителя и главы мои – не люди. Мой Глава и Учитель – Иисус Христос, Который всегда и везде со мною и во мне, и я в Нём. Члены человеческой церкви отлучают друг друга, одни гонят других, ибо каждая часть думает, что она-то и есть Церковь. Но из сей Церкви Божией, в которой я пребываю благодатию Божией, никто из людей не может изгнать меня».

Такое учение о Церкви оказалось ересью даже для лютеран. Это вовсе не популярная сегодня «теория ветвей», считающая каждую христианскую конфессию спасительной. Вайгель не говорит о каких-либо видимых ветвях Церкви. Ты лично либо принадлежишь к истинной Церкви, либо нет. И мне кажется, что если бы архимандрит Спиридон смог бы познакомиться с трудами немецкого пастора, они бы показались ему очень близкими. Сам русский миссионер смотрел на современные ему государственные церкви и ни в одной из них не видел проповеди Христа. Немецкий пастор отвечает ему:

«Если пойду я к туркам и обрету там христианина – он будет един со мною, в единстве воли и веры. Приду ли я к папистам и встречу христианина – мы едины, и пребываем в одних мыслях и одном духе (1 Кор 1:10). Найду ли я христианина среди лютеран – мы едины друг с другом, и не разорвем союза любви ради каких-то жалких установлений, придуманных служителями человеческой церкви» – не это ли учение о всемирном братстве христиан, к которому пришел архимандрит Спиридон (Кисляков).

Различие лишь в том, что Вайгель видит земную реальность и не верит в утопическую победу христианских братств над государствами в этой жизни. Христиане всегда будут гонимы в этом мире. Каждое сообщество, называющее себя Церковью, достаточно быстро становится еще одним институтом государства и решает земные задачи. Архимандрит Спиридон видел, как это было устроено в Российской Церкви, а Вайгель знал, как быстро это папство без папы установилось после Реформации. Все земные институты служат государству или священноначалию, но не Христу. Христос не оставлял после себя викариев.

«Сия Церковь невидима, на нее нельзя указать пальцем. Её члены познаются по любви и по жизни Христовой – не по внешнему слышанию или по участию в Таинствах… Поскольку же Святая Вселенская Церковь, собранная в вере и любви, невидима, управляется не каким бы то ни было человеком, но Святым Духом, и не располагается в каком-то определенном месте, то из этого с необходимостью следует, что её члены рассеяны среди всех племён, народов, языков и сообществ как пшеница среди плевелов. Отсюда вытекает, что не должно отвергать целиком ту или иную часть человеческой церкви, ибо и среди лютеран Бог имеет Своих, и среди папистов есть истинно верующие, и среди цвинглиан, etc., также и среди всех народов. К тому же верующие суть христиане по внутреннему человеку, а не по внешнему».

Но остается главный вопрос: как узнать, кто следует Христу, а кто нет. И здесь оба автора едины. И учение русских семинарий XIX века, и лекции немецких университетов XVI века – лишь мертвая буква. Истинные христиане познаются по своей жизни, жизни по Христовым заповедям.

«Кто хочет испытать, понять, соразмерить etc., за или против Христа та или иная книга, учение, проповедь – тот должен иметь в себе жизнь Христову», – пишет Валентин Вайгель.

«Я всех вас молю и прошу, пребывайте всегда во Христе, горите к Нему своею сердечною любовью, а главное, в своей жизни ни на одну йоту не отступайте от Нагорной проповеди Христа», – вторит ему архимандрит Спиридон.

Заключение

 В тяжелые времена люди начинают чаще задумываться над тем, что есть христианство, Церковь, служение Богу. Наше время пока не такое; не знаю, хорошо это или плохо. Мы живем достаточно тихо и спокойно. Я не думаю, что этот опыт церковных бунтарей-еретиков окажется интересен многим. Впрочем, и в тяжелые годы у таких революционных идей было мало поклонников. Для большинства прихожан следование церковной традиции отнюдь не противоречит заповедям Христа. А если небольшие противоречия и есть, то они не настолько серьезные, чтобы разрывать ради них с традицией.

Однако тем, кто ощущает, что «не все прекрасно в нашем королевстве», эти книги могут быть интересы. Для меня удивительно, насколько близки по духу оказались два христианина. Ведь они жили в разные эпохи и в разных странах. Может быть, дело в том, что близки они именно благодаря Духу с большой буквы, который никогда не оставляет Церковь Христову. Святой Дух существует вне времени и всегда готов указать верующим путь ко спасению. Именно тот путь, который нужно пройти в данных нам обстоятельствах, времени, месте. И хочется верить, что и нам сегодня Святой Дух укажет правильный путь.

Что касается отношения к вышеупомянутым «ересям» с точки зрения православной традиции, то лишь процитирую два известных раннехристианских текста. Первый – это Послание к Диогнету неизвестного автора: «Христиане не различаются от прочих людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями … Но обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни». Такое впечатление, что Валентин Вайгель был знаком с этим Посланием, когда писал про рассеяние членов Церкви «среди всех племен». Второй текст – это апология св. Иустина Философа, где он прямо говорит: главное – это жизнь согласно со Словом-Христом.

«Мы научены, что Христос есть перворожденный Бога, и мы выше объявили, что Он есть Слово, коему причастен весь род человеческий. Те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами – Сократ и Гераклит и им подобные, а из варваров – Авраам, Анания, Азария и Мисаил, и Илия и многие другие: пересказывать их действия или имена было бы, я знаю, утомительно, и в настоящий раз я удержусь от этого. Таким образом, те прежде бывшие, которые жили противно Слову, были бесчестными, враждебными Христу и убийцами людей, живших согласно с Словом, а те, которые жили и ныне живут согласно с ним, суть христиане (выделение мое. – Д. С.), бесстрашны и спокойны».