на наш Телеграм
Воздвижение Креста Господня — уникальный праздник, единственный из двунадесятых праздников Церкви, отмечающий событие не из жизни Христа и Богородицы. Крест Господень нашла Елена, мать императора Константина, прекратившего гонения на христиан, основателя христианской государственности. Сам же праздник «вошел в моду» после возвращения Креста из персидского «плена», когда император Ираклий победил персов.
Таким образом, Воздвижение имеет два измерения: богословское и политическое, причем оба стыкуются в Кресте. Крестная казнь: Империя убивает преступников, один из которых оказался Богом. Крест как то, на чем умер Бог, — символ христианской Империи — вообще-то той же самой, что убила Бога, а потом в лице Константина признала Его. Вот парадокс Воздвижения — парадокс «христианской государственности», парадокс Империи, чей религией была религия Бога, казненного этой же самой Империей. Ту или иную игру смыслов в этом парадоксе можно найти у Святых Отцов, чем мы сейчас и займемся.
Пять Святых Отцов о Воздвижении
Преподобный Андрей Критский — поэт, создатель Великого Канона, не изменяет себе и в «Слове на Всеславное Воздвижение Креста» — этой маленькой поэме в прозе, образце византийской риторики, ряде славословий Кресту. Преподобный Андрей в своей поэме возводит к Кресту все христианское богословие: через Распятие Христа мы освободились от власти греха, смерти и дьявола: «Мы славим Крест, и лице всея вселенныя озаряется сиянием радости», без Креста «нам не была бы дарована свобода». Преподобный Андрей передает политическое измерение Воздвижения так: «Крест — честь правителей, крепость Владык, победа вождей. Крест — хранитель градов, оградитель жилищ, посредник друзей, отмститель врагам, противник супостатам, преследователь язычников, оборонитель от варваров, блюститель тишины».
Крест — средоточие христианской политики, но в чем ее суть? — не в чем ином, как в политике социальной: «Крест — укротитель богатых, промыслитель о бедных, заступник вдовиц, покровитель и питатель сирот».
Преподобный Никодим Святогорец, создатель Добротолюбия, в своем «Толковании канона на Воздвижение» продолжает византийские традиции; образец византийской семиотики, сложный символизм, где в многочисленных смысловых взаимоотражениях одни тексты толкуют другие тексты, а те — третьи и т. д. — при этом по содержанию это скорее аскетических трактат, руководство по духовной жизни. Найдем ли мы здесь политические смыслы? — да. Например, в борьбе с помыслами есть и такой аспект:
«Когда ты спокойно сидишь, то приходит в твою голову помысл – собирать деньги, чтобы распоряжаться ими: это – нераспятый помысл, и ты должен распять его, т. е. умерщвлять его силою креста. — Как? Размышлением, что Бог всяческих, повешенный на кресте, был совершенно беден и наг».
О христианской государственности Никодим говорит: «Преславный и покланяемый крест Христов будет всеми поклоняемый и будет содержать и укреплять державу царства, т. е. могущественное христианское царство», а специфика это царства в том, что «у православных христианских царей не считается предметом победной похвалы ни множество войск, ни колесницы, ни всадники, ни тысячи и десятки тысяч военных коней; нет! но для них предметом победной похвалы служит крест Господень». Правителям христианских стран Никодим — к слову, подданный Османского халифата — говорит:
«О, благоверные и православные цари христианские, судом Божиим и волею избранные для царствования! Вы, говорю, веселитесь духовно, т. е. по преимуществу радуйтесь в сей праздник Воздвижения Креста. И не только веселитесь, вы, благоверные цари, но вместе с тем и хвалитесь хвалением божественным и похвальным, не своими храбрыми войсками, не множеством коней и колесниц своих, не скипетром и царскою диадемою (короною), которую носите, но тем, что получили или унаследовали от Бога победное и победоносное оружие, т. е. честный крест Христов. Но и ты, христианин, будь осторожен, чтобы не увеселяться мирскими предметами, не хвалиться родом, и богатством, и славою твоею».
Суть христианской политики по Никодиму — не в войсках, не в могуществе, но в Кресте.
Святитель Димитрий Ростовский, один из главных проповедников Нового времени, в своем «Сказании о воздвижении честного и животворящего Креста Господня» дает много ценных указаний насчет христианской политики. Крест был найден матерью императора Константина Еленой. Константин приходит к власти в ходе гражданской войны с Максенцием, о котором святитель Димитрий пишет, что он
«Причинял народу много зла, преследуя и мучая не только христиан, но убивая и язычников, разграблял их имущества и жил порочно, оскорбляя благородные семьи. Он был тягостен и гнусен всему Риму, по причине своих жестокостей и развращенной жизни». Народ не желал видеть Максенция правителем, поддерживала его только олигархия: «Народ не любил его, и только некоторые вельможи, коим он обещал большие дары и многие почести, изъявили желание на его избрание», а вот Константин «был провозглашен царем по всеобщему согласию».
Константин «услыхав, что Максенций не исправляется, но усиливается в своей злобе, собрал войско и пошел на него войною». Как известно, Константин в войне с Максенцием поместил на своих знаменах знак Креста, что имело свои важные новые радикальные христианские смыслы: «У язычников изображение креста было знаком злополучия и смерти, так как на кресте умирали присужденные к смертной казни разбойники и злодеи; посему воины боялись, что война их будет несчастна. Сам царь Константин находился в великом смущении». Константин победил и воздвиг в Риме каменный крест со словами «Сим спасительным знамением град сей освобожден от ига мучителя».
В своем рассказе святитель Димитрий, таким образом, сообщает принципиально важные черты христианской политики: он оправдывает политическую насильственную борьбу (вплоть до гражданской войны!) с тираном; Константин, основатель христианской государственности, — выдвиженец демократии, с помощью Креста одерживающий военную победу над Максенцием, выдвиженцем олигархии, угнетателем и палачом.
В «Сказании» же святитель Димитрий приводит и другой рассказ, связанный с Воздвижением: император Ираклий освобождает от персов Иерусалим и возвращает в Святой Город Крест. Однако происходит нечто неожиданное: «Царь внезапно остановился во вратах, коими входили на Лобное место, и к удивлению всех не мог ступить с честным древом Креста Христова ни шагу». В чем же дело? — тут же явившийся ангел разъясняет удивленному императору: «Не таковым образом нес сюда древо крестное Творец наш, каким вы несете его». Патриарх в свою очередь разъясняет слова ангела: «Знай, царь, что невозможно одетому в богатые одежды и украшенному царскими украшениями нести древо сие святое, которое нес обнищавший ради нас Христос в состоянии уничижения; если хочешь внести его, подражай Его нищете». Императору пришлось босому, в бедной одежде продолжить свой путь.
Эта история обыгрывает основной парадокс Воздвижения: противоположность небесного и земного царя; Царь Небесный был нищим, был распят Империей; земной царь христианской империи — не похож на Него, а должен быть похож (как тут не вспомнить, что спустя века правители христианских стран откажутся от помпезности, обычной для власти, и будут изображать «людей из народа», «слуг народа», «своих парней»).
Святитель Иннокентий Херсонский, выдающийся проповедник XIX века, посвятил Воздвижению четыре проповеди. Первую он начинает так: «Воздвижением Креста изображается, во-первых, вся жизнь нашего Господа. Ибо из чего слагается жизнь сия? Из неисповедимого уничижения».
В другой проповеди, обычным для христианина образом рассматривая те или иные трудности жизни как кресты, дарованные Господом, святитель Иннокентий говорит нечто важное:
«Твое состояние обещает тебе в жизни радости и удовольствия; между тем ты можешь составить счастье для многих, если пожертвуешь сим состоянием: принеси эту жертву, это будет истинный крест; его носил Моисей, не захотевший называться сыном дочери царевой, а лучше согласившийся страдать с людьми Божиими (Евр 11:24). Ты не можешь без сокрушения сердца видеть, как оскудевает вера между христианами, умаляется любовь, усиливается нечестие; питай в себе сие спасительное сокрушение, это будет истинный крест: его носил Илия за то, что не мог сносить нечестия в Израиле (3 Цар 19:14). Какой-либо могущественный человек, предавшись страстям, ненаказанно попирает права истины и человечества; многие терпят, все тайно осуждают, и нет обличающего; если на тебе лежит долг обличить неправду, обличи; опасность, коей через это подвергнешься, составит истинный крест: его понес на себе Иоанн Креститель, обличавший Ирода и Иродиаду. Кратко сказать: всякий подвиг благочестия, всякий труд любве есть истинный крест, ибо издает благоухание невинности».
Итак, в обычной христианской банальности «страдания как крестоношения» святитель Иннокентий не видит, как часто бывает, смыслов лжесмирения и лжепослушания, а нечто обратное: многие терпят произвол, а ты не терпи (слышите совет святителя? — не терпи, это мирские терпят, а христианин не должен!) христианину «хорошо» пострадать — вот и пострадай из-за борьбы с сильными мира сего, с власть имущими — вот это и будет твой крест. Борьба с несправедливостью — крестоношение.
Дальше больше. Другую проповедь на Воздвижение Иннокентий — в полном согласии со смыслом праздника — полностью посвящает богословскому осмыслению современных политических событий — победе над Наполеоном и Священному Союзу. Вот крайне важная цитата:
«Из какого корня произросла большая часть того, что теперь есть лучшего между народами христианскими в законах, обычаях, нравах, взаимных отношениях гражданских и семейных? Из христианства. Почему малейшая часть света, нами населяемая, господствует над всем миром? Паче всех прочих причин потому, что над нею господствовал доселе свет евангельского учения» — причина политического господства Запада (куда святитель относит и Россию) — в христианстве. Иннокентий, однако, не забывает все более набирающую силу тенденцию отказа от христианства. Куда она ведет? — к определенным социальным, политическим, экономическим следствиям: «Корысть и гордость сделались единственными пружинами жизни общественной и частной, а ужас и страх — самовластными распорядителями всего» (господство рыночного подхода в экономике, диктатура в политике).
В победе над Наполеоном святитель Иннокентий тоже усматривает важные моменты христианской политики и — неожиданно для иных православных — экуменические моменты: «Три победоносных монарха, истинные представители трех главных исповеданий христианских, забыв все виды славолюбия, в невидимом присутствии Триединого Бога и в видимом собрании всех народов» победили Наполеона.
В Священном Союзе святитель Иннокентий видит христианскую политическую утопию (несбывшуюся, как мы знаем, но важна сама идея, подход святителя к политике):
«Христолюбивые монархи, во имя сего же Триединого Бога и Единородного Сына Его, пред лицом света заключают между собой священный союз, цель которого не нападение на кого-либо, даже не защищение царств, а смиренное исповедание недостатков прежнего в Европе образа мыслей и поступков во взаимном сношении народов и царей; признание над собой небесного самодержавия Господа Иисуса; обет управлять народами и всеми поступками своими по духу и правилам Евангелия; приглашение всех царей к таковому же союзу со Христом и между собой, а подданных и своих, и чуждых — ко взаимной любви братской и к христианскому совершенству в жизни».
Интернациональный союз христианских народов, признающий над собой власть Христа, в целях братства и любви, ради мира, а не для войны и обороны — вот идеал. Весьма современно, как видите. И прежде чем православные борцы с глобализмом ужаснутся, вот еще формула экуменизма от святителя:
«Не должно ли радоваться, видя христиан различных исповеданий воссоединяемых тройственным союзом веры, любви и надежды, и сим воссоединением предобразующих то великое блаженное единство, когда будет едино стадо и един Пастырь?» Все как в худших кошмарах антиэкуменистов, антимодернистов и т. д.
Мораль всего этого такова: «почитать всех людей своими братиями, и оказывать им знаки любви и уважения».
Святитель Феофан Затворник, наверное, главный русский духовный учитель, пишет в основном о аскетических чертах Воздвижения (в трех проповедях ему посвященных): но как раз в таком подходе может быть всего видней сверхрадикализм христианства:
«И первое, чего не может понять ум наш, это есть жизнь, проистекшая от Креста. Крест — орудие смерти, и притом самой поносной; между тем Церковь восхваляет его живоносным, живодавцем, Древом жизни и бессмертия, падших воздвижением, всех воскресением, и вообще приписывает ему все те блага, коих ищет истинный христианин в сей жизни и каких надеется в будущей. Как истинная жизнь происходит от Креста, это во всякое время было соблазном для суеверных и безумием для суемудрых».
На деле же все парадоксально обстоит наоборот: после грехопадения «все человечество стало представлять один мертвый труп, а земля — вообще мрачное кладбище». Христом же «сею крестною смертию умерщвлена смерть и возвращен нам истинный живот во всем его пространстве: возвращен живот вечный».
Что означает мертвый труп? —
«Человек по падении стал двойствен. В него вошел иной закон, действующий в членах его, противовоюющий закону ума и пленяющий его законом греховным, вошло как бы иное лицо, иной человек, у которого есть свои руки — корыстолюбие; сей пришлый человек стеснил собою прежнего человека, подавил прежнюю нашу истинную жизнь. Потому, чтоб восстановить и воскресить сию жизнь, надлежит умертвить того чуждого человека, который всем беззаконно завладел в нас, стал душою всей нашей деятельности».
И нам чтобы освободиться от иного человека, надо распять его: «Когда пригвоздят руки его, — корыстолюбие, тогда место его заступит нестяжательность».
В другой проповеди святитель Феофан повторяет все ту же банальность о нашей жизни как крестоношении, но, как и святитель Иннокентий, дарит нам важное понимание ее: крест — «Тягота и терпение в исполнении лежащих на нас обязанностей. Ты судья… терпи, исполняя долг добросовестного судьи (о недобросовестном нечего говорить… тот сам себя вешает на крест в пагубу). Ты купец — веди дела купечества как следует». В самых мирских наших делах мы должны видеть Крест: для чиновника и коммерсанта само их чиновничество и коммерция должны стать крестоношением.
Описывая идеал христианской жизни — иночество, Феофан пишет: «Что это за жизнь? — подумает кто. Отчуждение от всего, отречение от своей воли в послушании, погашение почти всякого чувства в терпении, — это ли жизнь?!» Вот радикализм, о котором мы писали. Ужасаться, однако, не стоит: «Но не останавливайтесь на одной наружности. Каждая из показанных добродетелей иноческих, кроме внешней — суровой — стороны, имеет и сторону внутреннюю, живую и отрадную, которая или предполагается ею, или из ней развивается», — святитель Феофан называет надежду, радость, наслаждение, любовь. Христианство есть «забвение мира и обычаев его, непрестанное пребывание в обители без исхода, любовь к уединению, труд молитвенный в келлии и храме, постничество, неутомимость в рукоделии, готовность помогать друг другу, взаимопрощение, взаимопоощрение на добро». Радикальный отказ от социума, труд, солидарность — вот три критерия подлинного христианства.
Социальное учение Святых Отцов
Итак, у всех наших Отцов, говоривших о Воздвижении, мы находим некие социальные смыслы. Давайте, посмотрим две книги, полностью этому посвященные.
«Иоанн Златоуст о богатстве и бедности, деньгах и собственности» — собрание выписок из творений Иоанна Златоуста на социально-экономические темы. Иоанн Златоуст — один из авторитетнейших отцов Православной Церкви и, наверное, самый авторитетный по социально-этическим вопросам: он, обличавший уже христианскую империю и пострадавший от нее. А православное учение имеет своим источником не только Священное Писание, но и Священное Предание (то есть творения Святых Отцов прежде всего). Чему же учит Златоуст (то есть Церковь в его лице)?
Люди равны, во-первых, по своей природе, у всех людей одно естество; во-вторых, люди равны по отношению к миру: солнце, воздух, земля, вода — общие, даны Богом всем; в-третьих, люди равны перед Богом: Он — всем Отец, Иисус распят за всех и т. д. Если равенство столь всеобъемлюще, то откуда неравенство? — из-за «корня всех зол — сребролюбия».
Златоуст утверждает, говоря современными терминами, что собственность и деньги — социальные конструкты, у них нет основания ни в природе, ни в богословии; собственность и деньги — условности, порожденные грехом и причиняющие неисчислимое количество зла.
Как победить корень всех зол? С помощью «великой радости, добродетели и благодати» — общности имуществ. Здесь и сейчас надо, говорит Златоуст, отказаться от собственности и денег, все обобществить в братстве любви. Это не утопия: так было у первых христиан, так есть у монахов, ничего не мешает нам ввести общность имуществ прямо сейчас, считает Златоуст.
Замечательно, что социально-экономическое учение Златоуста не аскетично: он много раз говорит, что грех не в самом богатстве, не в самом имуществе, материальных вещах и т. д., а в их использовании (то есть в общественных отношениях), грех в сребролюбии, то есть в разделении, то есть в неравенстве, грех в том, что одни богаты за счет других; общность имуществ сделает богатыми всех без греха.
Замечательно также, что сребролюбие, будучи грехом, помрачает не только совесть, но и разум: Златоуст много раз говорит, что частная собственность неудобна, неполезна, вредна; общность же имуществ рациональна, удобна, полезна; только страсть сребролюбия мешает людям это увидеть.
Поскольку у христиан сребролюбие, неравенство, собственность, деньги и пр. сохраняются, постольку еще не все обратились ко Христу: христиане живут не по-христиански; общность имуществ у христиан привлечет ко Христу всю вселенную, считает Златоуст. И это не просто слова: Златоуст предлагает все это как конкретную, реализуемую программу. Две цитаты: одна, обращенная к народу, вторая — к властям:
«И хорошо сказал: «и великая благодать была на всех их», потому что благодать — в том, что никто не был беден, то есть, от великого усердия дающих никто не был в бедности. Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отдавая) все, не (считали) за свое. Они изгнали из среды себя неравенство и жили в большом изобилии; притом делали это с великою честью. Так они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их и предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего (имения), а не как из своего. Это предохраняло их и от тщеславия. Если бы так было и теперь, то мы жили бы с большею приятностью — и богатые, и бедные. Как бедным, так и богатым было бы приятно. И, если угодно, мы изобразим это, по крайней мере, словом, если не хотите (показать) делом, и от того уже получим удовольствие. Правда, это весьма ясно и из того, что было тогда, так как продающие не делались бедными, но и бедных делали богатыми.
Но изобразим теперь это словом: пусть все продадут все, что имеют, и принесут на средину, — только словом говорю; никто не смущайся — ни богатый, ни бедный. Сколько, думаете, было бы собрано золота? Я полагаю, — с точностью сказать нельзя, — что если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища (не говорю о рабах — их тогда не было, быть может, отпускали их на волю), то, вероятно, собралось бы тысяча тысяч литров золота или лучше сказать даже два и три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе? Сколько, думаете вы, в нем христиан? Думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? Сколько же тысяч золота было бы собрано? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Ужели ты думаешь, что можно когда-нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Божия? Не изливалась ли бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пятью тысячами это совершалось с такою славою, и никто из них не жаловался на бедность, — то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (нехристиан) кто не сделал бы приношения? А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж: она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи же мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в одном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежностей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убыток, а единомыслие и согласие — прибыль. Так живут теперь в монастырях, как (жили) некогда верные. И умер ли кто с голода? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но, если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать? Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по вселенной были врагами (веры), когда ни откуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде по вселенной (находятся) верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом, мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то, уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни».
Царице Евдоксии:
«Бог, будучи создателем всей природы, по существу стоит выше всякой власти и господства, а все люди равны, хотя один кажется имеющим превосходство над другим. И тебе дал (Он) царский скипетр не для того, чтобы ты считала себя выше других, а чтобы оказывала всем равенство пред законом и справедливость. Не слава, богатство и мирская высокость поможет нам в страшный день суда, а только исполнение заповедей. Умоляю, облегчи поскорее тяготящую их скорбь и несчастие, помня Спасителя».
«Симеон Новый Богослов о деньгах и собственности» — собрание выписок из творений преподобного Симеона Нового Богослова на социально-экономические темы. Симеона Нового Богослова мы знаем прежде всего как восторженного мистического поэта, учителя духовной жизни, но он был также и радикальным социальным мыслителем. До грехопадения, учит Новый Богослов, человек жил в «полном счастии» и «всегдашнем веселии», после же грехопадения человек оказывается в условиях «скудости». Желая из «скудости» вырваться, человек «делался вором, явным или тайным, иной разбойником, насильно отнимающим чужое, иной лихоимцем, неправедным обманщиком; отсюда же зависть, предательство, клевета, враждование, споры, суды, наветы, ложь, клятвопреступничество, убийство». Грехопадение вырывает человека из царства «веселия» в царство «скудости», из-за чего он ввергается в борьбу за материальные блага, а борьба эта рождает неисчислимое количество зла. Тут, как видите, нет различия между «духовными» и «материальными» сторонами процесса. Так, например, Симеон описывает генезис рабства:
«Премудрый и всеблагий Бог, для бытия в мире сем, создал отца и сына, но не раба и наемника. Ни первый отец наш не был рабом, или наемником, ни первый сын. Ибо кому бы они были рабами и наемниками? Рабство и наемничество явились уже после: рабство произошло от вражды людей между собою, по коей начали воевать друг против друга, и друг друга порабощать; а наемничество от бедности и недостатков, кои одолевать начали слабейших по причине жадности и корыстолюбия сильнейших. Таким образом и раб и наемник произошли от греха и зла, воцарившихся среди людей: ибо без насилия и бедности ни рабом никто бы не был, ни наемником. Кому придет желание быть ими, когда рабы и наемники не то делают, что хотят и что им нравится, но то, что хотят их господа? Причиною сего — диавол, злая умная сила, от Бога отступившая».
Таков же генезис политического устройства:
«Тогда, в раю, не нужен был закон, ни писанный, ни духовный. Но после того, как человек вкусил от того запрещеннаго древа и умер горькою смертию, то есть, отпал от Бога и подвергся растлению, — тогда, чтобы совсем не отпал он от всякаго добра (так как зло сильно распространилось в роде человеческом и тиранило его насильственно, по причине бедственнаго разслабления, какому подвергся он вследствие растления), дан был ему закон, чтоб показывал, что хорошо, и что худо. Ибо человек стал слеп, вышел из ума и обезмыслел».
Бог все сотворил общим, частная собственность, классовое общество, государство — от греха, следовательно, делает вывод Новый Богослов, собственность и деньги должны быть общими, а собственник есть не кто иной, как убийца; богатые — убийцы бедных:
«Существующие в мире деньги и имения являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, как пастбища неразумных животных на полях, на горах и по всей земле. Таким же образом все является общим для всех и предназначено только для пользования его плодами, но по господству никому не принадлежит. Однако страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор, разделила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив всех остальных людей пользования благами Владыки. При этом эта бесстыдница утверждает, что она является владетельницей всего этого, и спорит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было. С другой стороны, слуги и рабы этой тиранической страсти становятся не владельцами вещей и денег, полученных ими по наследству, но их дурными рабами и хранителями. И если они, взяв что-нибудь или даже все из этих денег, из страха угрожаемых наказаний или в надежде получить сторицею, или склоненные несчастиями людей, подадут находящимся в лишениях и скудости, то разве можно считать их милостивыми или напитавшими Христа, или совершившими дело, достойное награды? Ни в коем случае, но как я утверждаю, они должны каяться до самой смерти в том, что они столько времени удерживали (эти материальные блага) и лишали своих братьев пользоваться ими.
Дьявол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наше сбережение то, что было предназначено для общего пользования, чтобы посредством этой страсти к стяжанию навязать нам два преступления и сделать виновными вечного наказания и осуждения. Одно из этих преступлений — немилосердие, другое — надежда на отложенные деньги, а не на Бога. Ибо имеющий отложенные деньги не может надеяться на Бога. Это ясно из того, что сказал Христос и Бог наш: «Где, — говорит Он, — сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Поэтому тот, кто раздает всем из собранных себе денег, не должен получать за это награды, но скорее остается виновным в том, что он до этого времени несправедливо лишал их других. Более того, он виновен в потере жизни тех, кто умирал за это время от голода и жажды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их умирать от холода и голода. На самом деле он убийца всех тех, кого он мог напитать».
Христос освобождает людей от всего этого:
«Люди отвращаются их (т. е. немощных, немудрых, бедных), земной царь не переносит их вида, начальствующие от них отворачиваются, богатые их презирают и, когда встречают их, проходят мимо, как будто бы они не существовали, и общаться с ними никто не считает желаемым, а Бог, Которому служат бесчисленные множества ангелов, все содержащий словом Своей силы, Кого великолепие непереносимо для всех, не отказался стать отцом и другом и братом этих отверженных, но захотел воплотиться, чтобы стать подобным нам по всему кроме греха и сделать нас причастниками Своей славы и царства. Великая потребна сила, чтоб освободить их [людей] из рук диавола, поработившаго их и держащаго в своем рабстве. И другой такой силы нет и быть не может, кроме единаго Христа Господа, Который есть сила Бога и Отца. Итак, кого Он освободит, тот воистину свободен бывает, потому что бывает чист, целомудр, благ, праведен, благочестив, человеколюбив, благоутробен, милостив, кроток, сострадателен, воздержен, — словом сказать, бывает человеком, каким ему подобает быть. Те же, которые не таковы, суть или безсловесныя животные, или демоны, хотя по внешности они православные христиане. Такие христиане паче повинны и тягчайшему наказанию; и Христос, пришедший избавить их от рабства диаволу, ничтоже пользует им, не потому чтоб Он не мог или не хотел избавить, а потому что они сами не хотят быть избавленными и не ищут Его должным образом. Сие избавление одно и есть истинная свобода, получение которой превосходит всякую силу человеческую. Почему Христос, Бог сый, и восхотел соделаться человеком, и для того одного умер, чтоб освободить людей от рабства диаволу».
Здесь мы видим связь мистико-аскетического учения преподобного Симеона Нового Богослова с социальным: «те же, которые не таковы, животные и демоны» — это те, кто не получил благодати, кто не принял Духа, кто не видит Нетварный Свет, то есть христиане лишь по имени, а не по существу. Тем же, кто получил благодать, не нужны ни капитал, ни собственность, не семья:
«Не говорите, что невозможно принять Божественный Дух, не говорите, что Бог невидим людям, не говорите, что люди не видят Божественного света или что это невозможно в настоящие времена! Это никогда не бывает невозможным, друзья! Но очень даже возможно желающим. [Такие] мало-помалу забывают мир и яже в мире, — деньги, имущества, родных. Свет, конечно, раждает свет: поэтому и они делаются светом, чадами Божиими, как написано (Пс 81:6), и Богами по благодати — те, которые отрекутся суетнаго и обманчиваго мира, без ненависти возненавидят родителей и братий, считая себя странниками и пришельцами в жизни; те, которые лишат себя богатств и имуществ, совершенно отвергнув пристрастие к ним. Мы вместе (с тем) сделаемся Богами, сопребывающими с Богом, совершенно не усматривая неблагообразия в теле (своем), но все уподобившись всему телу — Христу, а каждый из нас — член (его), весь Христос есть. Палец мой — Христос и детородный член. Усмотри Христа и в (женских) ложеснах и помысли о том, что в ложеснах, и о Том, Кто вышел из ложесн, (которыя) прошел и Бог мой, изойдя оттуда. Ты, о Боже мой, — ничто из всего (существующаго в природе), но все дела Твои произведены из ничего, один только Ты несотворен, один безначален, Спасителю, — Троица Святая и честная, Бог всяческих. И Ты показал нам свет Твоей непорочной славы, который и ныне непрерывно подавай мне, Спасителю. Дай мне всегда чрез него, как бы в зеркале, видеть (и созерцать) Тебя, Слове, и хорошо (узреть и) уразуметь неизъяснимую красоту Твою, которая, будучи совершенно недомысленна, более чем поражает ум мой, приводит в изступление мысли мои и возжигает в сердце моем огонь любви к Тебе; он же, соделываясь пламенем Божественнаго желания, яснее показывает мне славу Твою, Боже мой. Поклоняясь ей, молю Тебя, Сыне Божий, дай мне и ныне и в будущем (веке) непрестанно иметь ее и чрез нее вечно созерцать Тебя — Бога. Не дай мне, Владыко, суетной славы мира сего, ни богатства гибнущаго, ни талантов золота, ни высокаго престола, ни начальства над этими тленными (вещами); соедини меня со смиренными, нищими и кроткими, (дабы и я также сделался смиренным и кротким)».
