Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира.
(Ин 12:3)
…оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего.
(Ин 12:7)

Сегодня смерть близка уже так, что ее можно почувствовать, – и все так же неузнаваема, ибо ощущается благоуханием. Сегодня день неразрывно связан со страшным завтрашним – и перед ним так обманчиво-спокоен, так тих, так светел… так ароматен.

У мира стойкий аромат, капли, попавшие на одежду, остаются на ней запахом не один день, и долго после этого вечера, наверное, пахли миром волосы Марии.

Сегодня последний тихий вечер, когда обреченность смерти еще сосредоточена в сердце Христа, а желание Его убить – в замыслах иудейских властей. И между двумя этими замыслами смерти еще нет посредника. Посредник будет – завтра. Страстная среда – перелом к смерти, открытый перелом. Сломается и еще одна жизнь, сломается, как потом сломаются шейные позвонки.

Еще впереди целый долгий вечер и целая долгая ночь, и только завтра – закрутится колесо, закрутится так, что уже не остановить.

Но Он-то знает. Он-то знает, погруженный в Себя посреди пустейшего спора, что завтрашний день неразрывно свяжет два замысла, станет исполнением пророчеств. Он знает, что завтра все уже будет не так.

И Он внутренне готов к смерти, готов настолько, что именно этот тихий вечер, когда еще все последние часы прикровенны, называет днем Своего погребения.

Но пока… пока вечер в доме друзей, и грусть, но окруженная теплом близких людей. Последний мирный закат за иерусалимскими крышами, розово-золотой, текущий в оконца дома, ложащийся на стены, на пол, теплый запах мира на весь дом – запах даже нескольких капель держится долго, долго, дольше, чем осталось самой жизни.