Подпишитесь
на наш Телеграм

 

   ×

Для начала: заголовки «Папа Франциск одобрил однополые браки» — врут. Не одобрял. Он заявил позицию, которую уже заявлял до этого, когда в его родной Аргентине легализовывали однополые браки: давайте, дескать, если уже легализовывать, то уж тогда не «семьи», а «союзы». И усыновления он «одобрил», имея в виду детей, которые уже родились или были усыновлены до заключения однополого союза кем-то из их родителей (вот эти дети и «имеют право на семью» — вне зависимости от того, какими вещами занимаются их родители).

Но на самом деле это неважно. Важна всеобщая готовность сойти с ума по поводу подобных новостей. И значит, надо готовиться снова и снова проходить через все круги ада в этих спорах, которые, по идее, давно всем должны надоесть. Накидаем же памятку с некоторыми очевидными общими местами, чтоб каждый раз не вспоминать.

Круг 1: а как там другие блудные грехи?

Почему о(б)суждается именно этот конкретный грех? Область блудных грехов обширна: как там у нас с супружескими изменами, разводами, абортами, проституцией? Все ок, только с гомосексуальностью проблема? (Замечу, что в России миллион проституированных женщин, например. Подсчитайте, исходя из этого, сколько сутенеров и клиентов.) Почему другие блудные грехи не вызывают такого интереса, не воспринимаются как угроза? Развестись, снять проститутку — это «нормальные» грехи, а гомосексуальность — нет?

Круг 2: а как там неблудные грехи?

Каждый раз, разумеется, вспоминают слова ап. Павла. Мужеложники Царства Божьего не наследуют — как и прочие грешащие в области секса, как и воры, корыстолюбцы, мошенники, злоречивые, пьяницы. Почему эти — столь распространенные! — грехи не вызывают такого возмущения? Ведь блуд легализован (право на развод; проституция была легализованы в православной Российской империи, много и сейчас где легализована), сребролюбие легализовано (ростовщичество и вся современная экономическая система), злоречие процветает на федеральных ток-шоу, да и везде — и грехи эти много, много более распространены. Почему же в центре обсуждения мужеложники? Ну, о пьянстве я вообще молчу: каждый день алкоголь-парады ходят по улицам всех русских городов в направлении вполне легальных и на каждом шагу стоящих алкоголь-клубов (магазинов то бишь). Везде рассадники греха!

Разумеется, не надо забывать, что мужеложество — грех столь же тяжкий (или столь же легкий, без разницы), как и пьянство, как и злоречие, как и «нормальный» блуд. Апостол перечисляет все эти грехи, не выделяя какой-то из них. Почему мы выделяем? Почему, скажем, гомосексуальность — грех, а осуждение, гнев, злоречие по поводу геев — нет? Да нет, такой же грех — такой же страшный, или такой же «нормальный».

Каков, в конце концов, масштаб проблемы? Гомосексуалов как таковых меньшинство, верующих — еще меньше, желающих, чтобы Католическая или Православная Церкви признала их союзы браком — мизер. Почему мы вообще об этом говорим, когда столько явного, откровенного греха (насилия, ненависти, блуда, корысти) вокруг? Это важнейшая нравственная проблема: разве первоочередная этическая (аскетическая) задача христианина — не исполнить заповедь «не судите» (смирение, непревозношение, прощение и пр.)? Судить надо себя, свои грехи, каяться в своих грехах, бороться со своими страстями (страстью осуждения и злобы, например), а не с чужими. У других свои отношения с Богом, а моя задача — любить ближнего, не судить его, бесконечно не обсуждать его грехи. Это азбука аскетики.

Круг 3: а что, политика важна?

Интересно, что на общественные вопросы в области ниже пояса христиане жарко спорят. А почему не спорят «выше пояса»? Интересно, почему именно здесь в проблеме гомосексуалов «мы не позволим»? Оказывается, властям можно сопротивляться, активно вмешиваться в политику, осуждать действия властей? (Власть от Бога — следовательно, легализация гей-браков от Бога?) Но почему не о(б)суждаются другие общественные проблемы? Расцвет — совершенно легальный — таких грехов, как сребролюбие, взимание процента, ведущее к обнищанию людей? Почему в фокусе гей-клуб, а не банк — много, много более страшное место? Почему не о(б)суждаются грехи гнева, насилия, неправосудия, которые творят органы правопорядка и суда? В данном случае «вся власть от Бога»? «Гей» — грешник, полицейский-палач — нет?

Разумеется, Библия крайне мало говорит о сексе (в отличие от нас) и крайне много — о социальных грехах, читайте пророков, Псалмы, книги Царств и пр. Содом — как мы все помним, но всегда надо напоминать, уничтожен не как ЛГБТ-столица, а за «гордость, превозношение и за то, что не подавала руки нищему», как пишет пророк Иезекииль, — то есть за социальные, а не сексуальные грехи. Но мы просто разучились видеть в социальных грехах проблему, разучились, собственно, видеть, что они вообще суть грехи.

Например, Папа Франциск в фильме, откуда вырваны его слова об однополых союзах, говорит о мигрантах, беженцах, бедности и других настоящих проблемах — но надо же, это неинтересно! Интересны геи.

Почему не «нищий», «больной», «заключенный», «бездомный» — главные фигуры общественной повестки, а «геи»? Аборты, ювеналка, послушание мужу, многодетность… — да, но заметьте, не харассмент, не изнасилования, не проституция, не сексуальная объективация женщин («кто смотрит на женщину с вожделением…») и пр. А это ведь все тоже блудные грехи. Но нам важны не просто даже «грехи ниже пояса», но такие грехи, где «женщина должна знать свое место» — примечательнейшая подробность, говорящая, что дело вообще не в грехе, а в определенной гендерной политике, с моралью не имеющей ничего общего.

А ведь Христос в притче о Страшном Суде ставит нашу эсхатологическую судьбу в зависимости от голодного, больного, бездомного, заключенного, а не от «гея».

Круг 4: чего мы хотим от государства?

Разумеется, проблема гей-браков — вообще не проблема. Пусть гомосексуальность грех, но что изменится, если чиновник поставит печать на бумажке? Ничего. Так же, как пьянство не перестает быть грехом оттого, что за него не сажают. На самом деле это спор о словах, символах — то есть пустейший и бессмысленнейший спор в мире.

У меня, к слову, есть решение, которое всех устроит: я вообще не понимаю, почему государство должно регистрировать браки. Внутренняя духовная жизнь граждан — не дело «холодного чудовища». Пусть люди регистрируют свои имущественные отношения, коли им понадобилось, — соседские, дружеские, родственные, супружеские, какие угодно. И пусть все это называется в законе союзом, а не браком. А там уже, если люди хотят (гетеро- или гомосексуальные), пусть называют свой союз браком. Пусть они сами решают, кто имеет право навещать их в больнице и пр. Пусть вообще про свою жизнь все всё сами решают, почему это должно быть в законе, на откупе у чиновников?

И все эти разговоры просто прекратились бы. Каждый сам бы вел свою жизнь (духовную, в том числе) как хочет — до тех пор, пока это физически не мешает другим (а что в душе — то тайна души и Бога).

Если мы верим, что Таинство брака сообщает особую благодать молодоженам — то государство, чиновники и штампы в бумажках здесь ни при чем. Или мы хотим, чтобы все таинства Церкви были вписаны в законы, и все заповеди, и все посты, и все молитвы, и заповеди блаженств, и любовь, и прощение, и покаяние? Это на самом деле интересная проблема вера/закон, мораль/закон: надо прописывать в законе, чтобы люди были праведны? Или закон все же об общих правилах общежития, где уже каждый сам ведет свою духовую жизнь?

Какова была политика Древней Церкви в отношении браков? Во-первых, Таинство брака, как известно, установлено довольно поздно, а святость брака признавалась Церковью всегда (поскольку брак богоустановлен изначально и как таковой вмонтирован в человеческую природу). А во-вторых, Церковь была более либеральна, более инклюзивна, чем Римская империя: она признавала браки между разными стратами римского общества, которые не признавались римскими законам. А когда стала государственной институцией, провела законы о признании законорожденными и свободными детей от тех союзов, где один родитель из господ, другой из рабов, и о признании свободной рабы, если господин состоял с ней в связи. Либеральная, гуманистическая политика — разрушавшая основания римского общества, римскую «норму».

Насколько Церковь хочет быть тотальной? «Любите друг друга», «будьте совершены, как Отец Небесный» — мы пропишем в законе, а кто не любит и кто не совершенен — штраф, тюрьма, расстрел? Абсурд — записывать в законы Таинство елеосвящения, как и Таинство брака, как и прочие подобные вещи. Или мы хотим суперклерикальную страну? Если да, то какая там финансовая, социальная политика будет? Или все дело в том, чтоб все молились, а геи — плохие?

Если христиане думают, что они правы, так правы, что могут навязывать свои воззрения всем остальным — то ведь другие тоже так решат. И атеисты (да хоть «геи», кого хотите поставьте) будут указывать христианам, как им жить и во что (не)верить. Элементарная христианская интуиция о свободе человека уже против этого — не говоря о здравом смысле. Нужно уметь жить с другими мирно и добрососедски — разве это не по-христиански? Любить ближнего легко, если он абстрактен, или если он тебе нравится — а ты люби ближнего гея, ближнего атеиста и пр.

Обе позиции («гей» и «антигей») агрессивно себя навязывают, обращаясь уже к инструментарию власти (либералы на Западе, консерваторы у нас), а значит надо первым делом защищать свободу мысли, совести, слова. Христиане должны отстаивать свободу веры (во Христа), свободу считать грехом, то что они считают грехом и т. д. Мы имеем право считать гомосексуалов грешниками и свободно говорить об этом. Но при этом мы не имеем никакого морального права запрещать другими людям верить во что им угодно и проповедовать что им угодно. Иначе окажется, что мы пленены готтентотской моралью и возвышенная евангельская мораль любви и свободы забыта нами. Так что, и, грубо говоря, «оскорбление чувств верующих» и «оскорбление чувств геев» и все возможные «оскорбления чувств», всякая властно насаждаемая духовная/моральная/идейная позиция должны быть отброшена. Дела духа, морали, идей должны решать духовно, морально и идейно, без участия чуждого им инструментария власти. Никто не имеет право навязывать Церкви, что ей считать грехом (ибо грех — понятие духовное, а не юридическое), но и Церковь не имеет права — потому что никто не имеет права — навязывать другим какие-либо духовные позиции.

Христиане, конечно, должны влиять на общество — просто потому, что они в нем живут и ведут праведную жизнь (ведь правда?). И эта их жизнь не может не влиять на общество просто по своему факту. А плюс к тому христиане — как и прочие граждане — участвуют в общественной жизни и продвигают христианские идеалы в жизнь (ведь правда?), вроде системы помощи бедным, больным, бездомным, заключенным, борются за ликвидацию нынешней экономической системы как глубоко греховной, борются с насилием правоохранителей и лихоимством чиновников и пр. и пр., как того требуют Писание и Предание.

Разве христианский идеал — не общество без насилия, общество, где всех примут и всем помогут, геям, не геям — неважно? Как Господь посылает дождь и праведным и неправедным, всем Своим детям?

Круг 5: Церковь Христова или секта гееборцев?

Давайте спросим себя: христиане образуют Церковь Христову, или Партию-считающую-что-гомосексуальность-отвратительна? Во что мы верим? Не странно ли, что главной отличительной чертой христианина (и для внешних, и для самих христиан) становится вера в то, что геи очень-очень мерзкие, а не вера в Воскресшего с Его Нагорной проповедью? Не странно ли, что апостол Павел стал учителем Двух Великих Учений: «вся власть от Бога» и «мужеложники Царствия не наследуют», а тот Павел, который радикальнейший мыслитель с его диалектикой Закона и Благодати, учением, что во Христе аннигилируют национальные, гендерные, классовые отличия, с его гимном любви — куда-то просто пропал? Не стало ли христианство сектой геененавистников? Не странно ли это всеобщее (и христиан тоже) зацикливание на геях?

Разве нынешнее церковное сознание не замкнуто на проблемах гомосексуальности, т. е. как раз таки на проблеме суперпопулярной в миру? И разве это сознание не есть сознание злобы против гомосексуалов, но никак не любовь к ним, коя вроде бы как должна проявлять Церковь к грешникам? Что мы слышим, кроме злобного цитирования двух-трёх кусочков Писания, отрицающих гомосексуальность?

Но цитата — не доказательство. А тон говорит о чём угодно, но не о любви (инквизитор, поджигая костер, тоже говорит, что любит грешника). Так Церковь ныне являет себя как секта антигомосексуалистов… В чем наша весть? В том ли, что Христос воскрес? Или в том, что гомосексуалам — не место на этой планете?

Круг 6: почему гомосексуальность грех?

Надо, вообще говоря, спросить: а почему гомосексуальность грех? В строгом богословском смысле. Ясно, почему грех изнасилование, проституция, измена, секс без любви и пр. — это грех насилия (физического и/или морального), грех использования человека как средства для получения своего удовольствия и т. д. Но эти грехи одинаковы для гетеро- и гомосексуалов. Но представим, что у нас пара любящих, верных друг другу гомосексуалов — почему это грех? В чем здесь зло? Как они вредят другим или себе?

В том, что детей не будет? У многих гетеросексуальных, благочестивых пар нет детей — они грешники? В том, что растлят усыновленных детей (значит, гомосексуалам можно разрешить усыновлять детей не своего пола?), и точно ли, что воспитание в однополой семье так ужасно (откуда мы знаем?), что детям будет лучше в детдоме? На эти вопросы нет ответа.

В том, что это неестественно? А матери-одиночки — естественно? Что, надо забрать у них детей и отдать в детдом? Неестественно — богословски это не аргумент: после первородного греха ничто не естественно, мир во зле лежит. Не существует никакой нормы, которую вот только сейчас Запад вдруг нарушает: в античной Греции и средневековой Японии гомосексуальность была вполне себе нормальной практикой. В истории были и гаремы, и храмовая проституция, и оргии, и чего только не было. Но «нормы», которую сейчас-де нарушают, не было. На самом деле то, что сейчас называют нормой, появилось на том же Западе в Новое время — эпоху атеизма и материализма, борьбы с Церковью. Вот тогда появился дискурс сексуальных перверсий, которые надо запрещать и «лечить», появился патриархат заработной платы: муж работает, жена дома и пр. К тому же, никогда не надо забывать, что если в Церкви и есть «норма» — то это монах, человек без секса и семьи. И это будет сразу явно не норма, а нечто сверхъестественное для нормальной жизни (вспомним Розанова с его смысловой рифмой монах/гомосексуал: оба против нормы). Монахи ведь со своей заповедью «непорочной ненависти к родным» (Лествица), с Христовыми словами «кто не возненавидит…» и пр. — всесветные разрушители семьи.

Нормы нет, ибо человек создан свободным (и значит нет нормы, которая бы его детерминировала бы). Нормы нет, ибо цель человека по Замыслу Божьему — соединение с Богом, то есть «превосхождение естества», то есть выход за пределы мира, и всякой «нормы». Человек сам себя свободно строит, определяет, оформляет: и может это сделать и согласно Замыслу, а может и иначе. Но в любом случае речи о норме в христианстве быть не может (обожение, святость, юродство, столпничество, анахоретство, монашество, чудо, воскресение — это «норма»?). Целомудрие — не норма, а свободно выбираемый режим бытия с Богом, не вписанный в человека, подобно программе, которую он обязан проиграть (иначе все были бы целомудренными, что очевидно не так). Тем паче, что нет единой нормы и самого целомудрия — ведь можно целомудренно жить и монахом, и супругом.

В силу этого любой биологический редукционизм ложен, как и консервативный, где нормой считается гетеросексуальность, так и либеральный, где гомосексуальность считается вариантом нормы. И та, и другая есть некие непредзаданные режимы сексуальности.

В чем зло осуждения гомосексуалов, понятно — в злобе, в ненависти, в презрении, в превозношении, в чисто животной ксенофобии к другим. А в чем же грех гомосексуальности?

Круг 7: если гомосексуальность — не грех, то почему Писание и Предание считают ее грехом?

Это вопрос и для христианских ЛГБТ-апологетов: если гомосексуальность — не грех, то почему Писание и Предание ее квалифицируют как грех? С Ветхим Заветом, предположим, все ясно: мы много заповедей Ветхого Завета не исполняем, поскольку Новый Завет в благодати, а не в Законе, христианство совершило огромный нравственный прогресс, а что было в Ветхом Завете — это «божественная педагогика» и пр. Сложнее с Новым Заветом и Преданием: они абсолютны. Однако можно сказать, что древняя гомосексуальность имела другую природу, чем современная (в античной Греции, средневековой Японии гомосексуальность — сугубо мачистская практика превосходства верхних над нижними, современная гомосексуальность устроена совсем иначе). И все же христианским ЛГБТ-апологетам надо ответить на вопрос: почему, если гомосексуальность не грех, она все же считалась грехом почти всегда? То, что гомосексуальность «нормальна», «естественна», есть у животных, всегда была у людей и т. д. — опять же богословски это не аргумент, после первородного греха ничто не естественно, мир во зле лежит. Как видите, ссылки на норму в любом случае не помогают (нормы нет), это рассуждение работает в обе стороны.

Но сие не означает, что нет нравственной истины, в том числе в области секса. Подобно тому, как таблица умножения была истиной и до появления людей, и остается истиной, несмотря на все математические ошибки, которые мы совершаем, так и нравственная истина есть истина вне зависимости от моральной неразберихи, которую мы себе позволяем. Теологически следует выводить нравственную истину из Откровения (которая открылась, обнаружилась как истина, а не была изобретена, как не была изобретена таблица умножения — мы «нашли» ее в вечных законах разума). Христианское Откровение, если предельно просто, говорит о свободе и любви: свободной любви (ибо любовь не бывает несвободной) отличающихся друг от друга людей, зачинающих новую жизнь (ибо любовь желает творить и распространяться, она щедра и желает любить больше). Первой мужчине и первой женщине сказано было, что «нехорошо человеку быть одному» и дана была заповедь «плодиться и размножаться» (к слову, монахи очевидно нарушают эти заповеди, но тем они и «иные», иноки). Итак, созданы были именно два разных пола. И метафизическая истина тут очевидна: свободная любовь двух отличных друг от друга людей (разнополых), могущих зачать новую жизнь. Таким образом, разделение на полы — не случайность, а важнейшая черта человеческой природы (как сказал бы Жижек, есть Реальное пола: хотя тот или иной тип сексуальности не предзадан, все же каждый их этих типов выстраивает себя вокруг реально существующего полового различия — от последнего развратника до чистейшего монаха; сама реальность множащихся гендеров коренится в Реальном полового разделения). Пусть будут другие, чтобы была любовь, и пусть любовь щедро продолжает себя в новых людях. Другой вопрос, что это именно нравственная истинна, а природа нравственности — свобода, вести себя нравственно можно только свободно; и поэтому нравственная истина есть нечто, чего достигают свободно, а не нечто, что просто дано как факт.

Тогда и ясно, в чем грешность блудных грехов: они нарушают свободу и/или любовь (ибо «любовь» есть имя замысла Божьего о людях и мире, а «свобода» есть имя того режима, в котором любовь осуществляется). Здесь, в любом случае, у нас есть твердая, ясная истина: «миф», мечта о взаимной любви, о счастливой семье, ясное осуждение насилия (измена, проституция, «случайные связи» — случаи насилия, разрыва человека на душу и тело, обесчеловечивание человека, сведение его к инструменту чьего-то эгоизма) — нравственные истины, разделяемые большинством, если не всеми. Таким образом, целомудрие — безусловная нравственная истина, и за нее в любом случае надо держаться. Но ведь гомосексуалы как раз хотят именно этого для себя — вот ирония. Консервативному сознанию легче принять разврат гомосексуалов (тут «все понятно»), но не их претензию на добродетель (и нравственно с этим «все понятно» дела обстоят сомнительно: нам легче согласиться с понятным развратом, чем с непривычным образом желания жить добродетельно?).

Можно пофантазировать: скажем, гомосексуальность — грех, потому что любовь предполагает инаковость, а в гомосексуальности инаковости нет (любишь такого же, как ты), гомосексуальность — грех нарциссизма (и следовательно, в отсутствии любви — грех использования другого человека как средство для получения удовольствия). Это довольно зыбкое объяснение (каждый человек — как я, и каждый — абсолютно другой; так ли важен здесь пол? каким прибором мы определяем присутствие или отсутствие любви? да и слишком понятно, что во множестве «христианских браков» нет никакой любви — и, как многажды аргументировали, таковые браки суть блуд).

Можно сказать, что невозможность иметь детей, как и неспособность открыться инаковости другого себе пола есть некая неполнота,: но неполнота не грех (иначе монахи и бездетные супруги — грешники).

На правах шутки (дарю консерваторам аргумент) можно опираться на фрейдизм: всякая перверсия (в логике Фрейда — все проявления сексуальности, кроме генитального гетеросексуального секса, суть перверсии) есть регресс к инфантильной сексуальности. В частности, гомосексуальность — регресс к анальной эротике и нарциссизму. А что является сублимацией анальной эротики? Стяжательство, накопление денег (деньги в «сновидческой» логике психоанализа есть дерьмо). Поэтому (напомню, шутка продолжается) гомосексуал относится к буржуа, как перверт к невротику (что невротик подавляет и о чем мечтает — то перверт делает), так что политэкономическая истина гомосексуальности — капитализм, а психосексуальная истина капитализма — гомосексуальность. Что и объясняет расцвет гомосексуальности, инфантильности и нарциссизма в буржуазную эпоху (тип греческой и японской гомосексуальности отвечает господскому, а тип современной гомосексуальности — буржуазному обществу).

Как бы то ни было, мне неизвестны рациональные богословские аргументы, почему гомосексуальность грех (кроме ссылок на авторитеты и традицию, что, разумеется, не является нравственным, рациональным аргументом), также как мне неизвестны рациональные богословские аргументы, почему если гомосексуальность не грех, ее столь долго осуждало христианство. Если мы скажем, что тут виной «обстоятельства времени» или что-нибудь еще, но в смысле «это была ошибка», следует тогда проработать четкую богословскую методологию того, как мы определяем, что в Писании и Предании — ошибка, а что нет. И теологическое объяснение, как в учение попадают таковые ошибки. И христианским апологетам и христианским противникам ЛГБТ следует продумать ясную, четкую, понятную, рациональную систему половой морали.

Круг 8: ну, прикольно же про секс поговорить?

Разумеется, либеральные СМИ печатали заголовки «Папа Франциск одобрил однополые браки» с целью: мол, смотрите, и Ватикан с нами. Разумеется, консервативные СМИ печатали те же заголовки с целью: мол, смотрите, Запад гниет, уже сгнил весь. Любопытен сам интерес к теме секса, как он моментально захватывает.

Тут есть логика блудного помысла: как мы знаем из аскетики, только начнешь с ним взаимодействовать, так он сразу тебя всего и захватывает. И консерватора, и либерала, и христианина, и атеиста. Всем приятно поиграть с сексом («осуждение», «мораль» — только повод): распространение метастаз блудной страсти.

Тут есть и простая политическая логика: нужно подбросить псевдопроблему, чтобы люди стали с жаром спорить, ссорится, отвлеклись от настоящих проблем. Секс — как и все животные страсти (другой очевидный пример — агрессия) — прекрасная приманка для всех нас; так нами и управляют. В любом случае бесконечно грустно, что такое множество людей, которые гомосексуалов в глаза не видели, злятся, волнуются и одержимы самыми нехорошими страстями по поводу — чего? — новостей, слов, то есть пустоты.

Обе эти логики закреплены логикой рынка. Медиа, как и все остальное, управляется рынком, а рынку свойственна «спекуляция на понижение». Рынок диктует нам говорить все больше (частный случай общего правила «производи и покупай все больше») — и сам объем говорения есть следствие логики рынка, как и темы говорения: разумеется, порно популярнее сериалов, сериалы популярнее романов, романы популярнее философских трактатов. Медийная продукция (включая и «православную) о «телесном низе» («геях» и пр.) популярнее медийной продукции о «духовном верхе».
Это Библия думает о неправедности властей, о зле ростовщичества, о защите вдов, сирот и мигрантов, но куда нам до этого, ведь мы православные, поэтому будем о(б)суждать геев.

Мы находимся в тисках одновременно сильной либеральной гей-пропагады, сильной на Западе, но и у нас тоже, и сильной консервативной антигей-пропаганды, сильной у нас, но и на Западе тоже. А значит, ждать не ангажированных исследований всей этой проблематики не приходится: и консерваторы, и либералы находятся в жестких идеологических тисках. Поэтому, боюсь, несмотря на то, что этот текст пытается избежать попадания как в либеральный, так и в консервативный дискурс, пытается быть «перпендикулярным» им обоим, он почти несомненно будет воспринят консерваторами как либеральный, а либералами как консервативный. Но как раз эту жесткую дихотомию и надо сломать, занять «перпендикулярную», третью позицию.

Круг 9: в чем подлинная причина о(б)суждений гомосексуальности?

Суть в том, что нужно не сходить с ума от брошенной кости очередной новости, обсасывая ее в логике, которую нам засунули в голову («хорошо», «плохо», «грех», «не грех» и пр.), а думать над самой этой логикой. Почему вся эта проблематика вокруг секса и гендера так бурлит? Почему она всех захватывает?

Не в том ли дело, что когда общество сыпется, распадается, то остается на руках — что? Биология, секс. И все вокруг понимается сквозь призму секса (нет истории, нет общества, нет ценностей, есть только тело). Обратите внимание на чудовищную редукцию человека к сексуальности, коя страшно его обедняет: не странно, не страшно ли сводить идентичность человека во всем сложном многообразии его духовной, психологической, телесной, социальной, экзистенциальной жизни к «гею», или «гетеросексуалу»? Человек много больше, много многомернее этого. В таком случае можно сказать, что современное общество переживает кризис, распадается, — и бурление вокруг гей-браков и пр. просто симптом этого. И тогда по-серьезному нам надо говорить о том, что происходит с обществом (коль скоро и консервативное неприятие геев, и либеральное их приятие суть идеология, то как и всякую идеологию её надо деконструировать и свести к объективным социальным процессам — ибо роль идеологии как раз в том, чтобы скрыть их).

Или дело глубже? Распадается, как считает психоаналитик Смулянский, сам основополагающий принцип Отцовства, и вся область квир-неразберихи и гендерной чехарды — следствие этого распада. Упомянутые чехарда и неразбериха есть не что иное, как попытка зафиксировать продукты распада, остановить распад. Таким образом, консерваторы выступают за «традиционный» гендер, а либералы за «новый» гендер, но вся суть в том, что все это — два варианты одной и той же «реакционной» стратегии удержать хоть какой-то гендерный баланс — и сама эта попытка тщетна, ибо дисбалансирование все равно пойдет до конца, и нас ждет нечто кардинально новое.

Если это так, то какова роль христианства? Ведь все эти изменения — сексуальные, гендерные и квир-мутации, все то странное, что происходит с человеком (атеизм, нигилизм и пр. и пр.) в христианских обществах, происходит — чего не хотят замечать христианские консерваторы — там, где две тысячи лет звучало слово Евангелия. Может, это Евангелие и разрушило старый гендерный порядок? Может, все эти слова «кто не возненавидит…», «блаженные скопцы» и пр. разлагали все это время гендерные структуры — и вот наконец они рассыпались в прах? Как вы объясните, что именно в христианском мире все это происходит?

В любом случае, всю эту проблематику надо продумывать на гораздо более глубоком уровне, чем это продумывают сейчас — если слово «продумывают» можно отнести к истерике.

Читайте также: