на наш Телеграм
Холодным февральским вечером, читая «Слова подвижнические» преподобного Исаака Сирина, я наткнулся на фразу, в которой что-то — ключевые слова, да и сама мысль — показались знакомыми:
Вопрос: …Сперва ли искушение, и потом дарование; или сперва дарование, а за ним уже и искушение?
Ответ: …Благодать ни в ком никогда не предшествует испытанию искушений. Благодать предваряет в уме, но замедляет в чувстве. Итак, во время сих искушений прилично иметь два противоположные и ни в чем не сходные между собою ощущения, т. е. радость и страх: радость — потому что оказываемся идущими по пути, проложенному святыми, лучше же сказать — Самим Животворителем всего, как это явствует из рассмотрения искушений; страх же должны мы иметь относительно того, не по причине ли гордости терпим мы это искушение.(Слово 78)
«Слова подвижнические» — это сборник поучений Исаака Сирина, составленных в форме вопросов и ответов. Возможно, подвижник записал их сам. Возможно, это конспекты бесед, которые преподобный вел со своими учениками: есть свидетельства, что прп. Исаак Сирин в конце жизни ослеп, и его поучения записывали молодые иноки. Так или иначе, эти тексты — изнанка его внутренней жизни, подробнейшее описание сокрытого мира подвижника, человека, который стремится к святости.
В 78-м слове преподобный Исаак Сирин рассказывает об установленном Богом балансе искушений и благодатных даров. Господь никогда не посылает благодати без искушений, но и искушения не превосходят меру возможностей человека и никогда не сильнее Силы Божией, которая действует через человека. Исаак Сирин настаивает: чем более сильное искушение ты переживаешь, тем на более высоком уровне находишься, тем ближе ты к Богу и тем тоньше перегородка между твоим сердцем и благодатью. Отсюда аскетическая диалектика радости и страха: подвижник радуется тому, что в искушениях Бог рядом с ним и страшится оказаться недостойным той высоты, на которой оказался, боится, что «не оправдает доверия».
Радость и страх… Конечно, я укололся этими терминами-шпильками и вспомнил, где их видел, точнее слышал.
Но мы идем вслепую в странных местах,
И все, что есть у нас — это радость и страх,
Страх, что мы хуже, чем можем,
И радость того, что все в надежных руках.(Борис Гребенщиков. «Сидя на красивом холме»)
Тот же смысловой ряд. Лирический герой Гребенщикова – молитвенник, созерцатель, медитирующий на вершине холма, «забивает» на второстепенные вещи и отправляется в духовный поход за каким-то предельным смыслом. Может быть, герой этот не столь собран, не столь подтянут и строг, как Исаак Сирин, не всегда может твердо сказать: спит он или бодрствует, что вполне естественно для обитателя прокуренной кухни, где курят не только «Беломор». Зато так же, как у древнего сирийского епископа, у него нет иного источника радости, кроме Господа, и иной подлинной фобии, кроме страха собственной духовной несостоятельности.
И меня начал мучить вопрос: Борис Гребенщиков что, читал Исаака Сирина? Песня «Сидя на красивом холме» вышла в альбоме «День серебра» в 1984 году, а написана была, скорее всего, еще раньше — в 1981-м. Тогда и речи не могло идти о переиздании святоотеческих произведений, даже в самиздате подобные тексты вряд ли имели широкое хождение. Неужели Борис Борисович ознакомился с изданием «Слов подвижнических» 1911 года в Публичной библиотеке? Маловероятно.
Когда я поделился этим наблюдением в социальных сетях, один из френдов (а именно патролог В. М. Лурье) подсказал, что Гребенщиков мог позаимствовать данный образ не у Исаака Сирина, а из службы Воздвижения Креста, созданной в рамках константинопольской литургической традиции в конце I тысячелетия.
Днесь происхо́дит Крест Госпо́день, и ве́рнии прие́млют того́ жела́нием, и взе́млют исцеле́ния души́ же и те́ла, и вся́кия боле́зни. Сего́ целу́им ра́достию и страхом: страхом греха́ ра́ди, я́ко недосто́йни су́ще: ра́достию же спасе́ния ра́ди, е́же подае́т ми́ру на том пригвозди́выйся Христо́с Бог, име́яй ве́лию ми́лость.
(Праздник Воздвижения Креста, «Слава, и ныне, на хвалитех»)
Похоже, перед нами редкая для литературоведов удача: мы можем назвать точную дату, когда к поэту пришла идея стихотворения — 27 сентября 1981 года за утреней Воздвижения Креста, когда эта стихира поется. Это тем более вероятно, что именно в 1981 году праздничное богослужение совпало с воскресным днем. Возможно, Гребенщиков оказался тогда в храме Духовной академии, который посещал в первой половине 1980-х.
В праздничной стихире и ритм почти тот же, и последовательность «терминов» та же, что в песне БГ. Страх образует пару с грехом вообще – не с гордыней, как у Исаака Сирина, не с общим ощущением недостоинства, как у Гребенщикова. А радость — со спасением, тут все три поэта сходятся. И в целом логика узнаваемая: мы боимся, что нечто в нас отдалит нас от Бога и радуемся Его близости, радуемся тому, что Он сделал и делает для нас. Получается, «радость того, что все в надежных руках» — это не только детская уверенность в том, что Бог Отец восполнит нашу немощь, выправит наши ошибки, укажет правильный путь, если мы заблудимся. Это еще и осознание спасительной жертвы в созерцании тех самых пригвожденных ко Кресту «надежных рук».
Есть еще один текст, возможно, вдохновленный стихирой Воздвижения — из трактата «О молитве», который в древности приписывался Иоанну Златоусту, но создан был скорее всего в поздневизантийский период на основе подлинных сочинений святителя (это доказал немецкий исследователь Йохан Вейер в диссертации, защищенной в Боннском университете почти 70 лет назад):
Приходящим к Богу надлежит делать это с радостью и страхом: со страхом, чтобы нам не оказаться недостойными молитвы, с радостью же вследствие обширности чести, вследствие того, что смертный род удостоен столь великого попечения, что непрерывно наслаждается даже божественной беседой, через посредство которой мы перестаем быть и смертными, и преходящими, по природе своей будучи смертными, а через общение с Богом восходя к бессмертной жизни.
Этот текст точно не читал Борис Гребенщиков, но по смыслу он, пожалуй, к «Сидя на красивом холме» ближе всего. Потому что в нем тоже идет речь о медитативном путешествии, об умном, молитвенном походе за смыслом. Дурак (Fool on the Hill) из битловской песни вместо того, чтобы день и ночь сидеть на одном духовном холме (так ведет себя и сам Гребенщиков в песне «Аристократ», например), снимается с места и «приходит к Богу». Повторимся, лирический герой БГ то идет, то бежит, то спит, то бодрствует, то слепнет, то прозревает, но его спасает надежда и уверенность в том, что его радость и страх — подлинные. А лирический герой – это никогда не автор, это обобщенный образ человечества, осколок человеческой природы, в которой отражается она вся, погибшая, спасенная, обреченная уснуть в надежде на пробуждение рядом с Ним.
