на наш Телеграм
Во времена моей молодости не было терминов must have и must read. Но понятия были. И по этим понятиям (а не по закону школьной программы) книги Рэя Брэдбери относились к must read любого приличного человека.
Мы их читали. Читали, потому что немного снобистски относили себя к классу приличных людей, и потому что читать их было интересно. Размышляли над ними, потому что они заставляли думать, пришпоривали воображение. История не терпит сослагательного наклонения, но как часто, вспоминая «И грянул гром», мы предавались мысленной игре изменения настоящего с помощью бабочки в прошлом. С возрастом такая бабочка становилась все более необходимой, да только в том самом прошлом ее невозможно поймать…
Мы обсуждали. Да, «451 градус по Фаренгейту» признавался романом классным и крутым, но абсолютно фантастическим, точнее — фантазийным. Не было в те времена оснований для подобного прогноза: развития общества, интеллектуального развития человека — по крайней мере, у нас.
Вспоминаю себя в ту пору.
…Сборы в поездку. Начиная с пятилетнего возраста, первым делом укладываю в чемодан несколько книг — боюсь остаться морально незащищенной, остаться без поддержки, да и без самого лучшего развлечения.
…Старая черно-белая фотография. Случайный любительский снимок: мне 14 лет, рядом мой ровесник, любезно утверждавший, что я ему нравлюсь. Сидим на траве возле какого-то забора (дело происходит летом, во время каникул), я читаю «Юность», у него в руках скрученный в трубочку журнал «Москва». Повторяю, снимок случайный, мы не позируем, мы даже не догадываемся, что нас фотографируют. Литературный журнал в руках — наше обычное состояние, наше бытие.
…Обеденный перерыв в проектном институте. Лихорадочно связываю в пачки старые чертежи, черновики пояснительных записок, ненужные оттиски и бегу на высоченных каблуках (must have) с 10–12 килограммами бумаги в ближайший пункт сдачи макулатуры. За 20 сданных килограммов дадут талон на Дюма.
…Две недели до свадьбы. В 3 часа ночи спешим с женихом к книжному магазину. Перекличка в очереди на подписное издание Пушкина. Отметившись, ухожу домой, а мой будущий муж остается дежурить у магазина со списком очередников. Красный десятитомник стал нашей первой семейной покупкой.
Так жили все, ну или очень многие. Метро тех лет: в вагоне все с книгами. Популярная игра «Что? Где? Когда?» — разыгрываются книги. Самая большая гордость в доме — библиотека. Нет, конечно, не всегда домашняя библиотека служила «источником знаний». Частенько она выполняла чисто декоративную функцию. Вспоминается эпизод юности. Приятель-студент пригласил в дорогой ресторан. На мой закономерный вопрос, откуда деньги, непринужденно ответил, что сдал в «Старую книгу» мамино подписное издание Куприна. А в ответ на еще более закономерный вопрос о наказании, которое неизбежно последует за этим преступлением, сообщил, что мама пропажи не заметит, так как Куприн стоял на полке во втором ряду и его надежно загораживал Толстой из первого ряда.
Да, книги были в моде. Да мамы, подобные вышеупомянутой, осмеивались и осуждались. Но если задуматься, это была хорошая мода. Она давала надежду, что балбес-сын этой мамы, ежедневно натыкаясь взглядом на нетронутую первую линию, достанет однажды томик и из чистого любопытства раскроет его. А там, глядишь, и сожаление придет о линии поредевшей, второй.
Но не пришло. Мама из этой истории умерла. Вслед за второй исчезла первая линия, а потом и сам книжный шкаф. Давно уже на его месте красуется престижная плазменная панель невероятного размера по диагонали.
В моей жизни всегда были и есть книги. Я читаю хорошие книги. Только почему-то теперь они все веселые, хорошо знакомые и так называемые легкие. Но вот недавно, ни с того ни с сего, решила я перечитать «451 градус по Фаренгейту». Как говорят, попутал кто-то.
«…в ее ушах были Ракушки…»
«…между ним и Милдред всегда стояла стена. …Целых три стены… Все эти дядюшки, тетушки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, жившие в этих стенах… Он с самого начала прозвал их родственниками…»
«…о чем они говорят? Милдред не могла объяснить…»
Ох, что-то очень знакомое было в этих фразах. Не потому, что я их читала когда-то — тогда они не были мне близки, казались фантазией. Но теперь…
Люди в наушниках — отстраненные, ушедшие в свой особый мир, не делящие его ни с кем. Добровольные аутисты. «…в ее ушах были Ракушки…»
«Родственники» из бесконечных сериалов — такие милые, такие удобные и ненавязчивые. Они всего лишь фоном присутствуют за ужином. Но постепенно все больше приковывают внимание. И вот уже семья сидит не вокруг стола, а в ряд: чтобы удобнее было видеть. И все жуют молча, общаясь с «родственниками», боясь пропустить сказанное ими. «…о чем они говорят? Милдред не могла объяснить…»
Неужели? Да, я включаю вечером легкий сериал, просто так, чтобы отдохнуть. Я не смотрю его неотрывно, делаю свои дела, лишь краем глаза ловлю лица на экране. Но постепенно привыкаю к этим лицам, с удивлением осознаю, что начинаю скучать без них. «…о чем они говорят?» — а это не важно. Важно, что они существуют в определенном квадрате пространства моей кухни и в отражении в большом зеркале, которое случайно, но так удобно висит напротив телевизора. «…Целых три стены…»
Я читаю книги. Не могу заснуть, не прочитав в кровати страниц 10–20. Но боюсь читать серьезные книги, которые разбередят душу и не дадут заснуть. Я хочу отдохнуть. И все чаще отдых мне обеспечивают простенькие любовные истории и легкие детективы. «…содержание журналов, книг… снизилось до известного стандарта. Этакая универсальная жвачка». Я привыкаю к жвачке?
Всегда считала себя особой более или менее начитанной и втайне грешила гордыней от этого осознания. Помню, как удивились мои молодые коллеги, узнав, что я читала «Войну и мир» полностью — и с удовольствием, и не один раз. А они, талантливые, перспективные инженеры, ограничились «…одной страничкой краткого пересказа… Жизнь коротка. Прежде всего работа». Да, работа всегда прежде всего. Но прочитаю ли я «Войну и мир» еще раз?
И угораздило же меня взять на ночь Брэдбери! Ведь помнила же, о чем роман! Могла догадаться, что не сработает он как таблетка снотворного! Но, чувствуя себя неуязвимой на своем интеллектуальном пьедестале, решила освежить впечатления. Освежила. Да так, что пьедестал взорвался.
И я вдруг поняла, что давно уже существую с «ракушками» в ушах, с «родственниками» в телевизоре и с заранее пережеванной кем-то липкой резинкой.
Брэдбери написал свой роман, кажется, году в 50-м прошлого века. Понимал ли он, что предсказывает будущее? Совсем недавно одна подруга рассказала, что сожгла на даче большинство книг из своей библиотеки, мешавших обновлению интерьера. Тогда я не испугалась. Я знала, что старые книги никто не купит, что библиотеки их не берут даже в дар, что на помойку таскать тяжело.
Сейчас мне стало страшно. За окном ночь. Я не сплю. Я перечитываю Брэдбери и ловлю себя на мысли, что хорошо бы сейчас рвануть в прошлое и спасти ту бабочку, которую мы когда-то раздавили. Чтобы не грянул гром.
