Почему Россия рухнула в 1917-м? Казалось бы, очень разные люди – Осип Мандельштам, митрополит Питирим и Алексей Ильич Осипов задают встречный вопрос: а было ли где Христу приклонить главу в России Блаватской, Рерихов и бытового атеизма?
В 1991 году по просьбе диакона Андрея Кураева митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим читал нам, студентам группы церковной журналистики МГУ, курс введения в Новый Завет. Зная о том, что владыке довелось окормляться у преподобного Севастиана Карагандинского, что сам он – из семьи потомственного великорусского духовенства, мы спросили его о том, кто виноват в случившемся в 1917-м?
Ответ был неожиданным:
– Мои родители считали, что император Николай Второй.
– Но почему, Владыка?
– Он разрешил в Санкт-Петербурге построить и открыть ламаистскую кумирню, в которой начали совершать языческие обряды.
– Но ведь буддисты, проживавшие на территории страны, и так совершали их?
– Да, но не в столице христианской империи.
Тогда мне это показалось странным.
Во-первых, буддисты – такие же подданные, как и христиане, и почему бы им не дозволить обустроить место для своей религиозной жизни?
А во-вторых, все же никак не стыкуется с догматом о любви Бога то, что Он карает весь народ за проделки его царя, даже если предположить, что император ошибся.
Но оказалось, что с другого полюса русского мира очевидец катастрофы Осип Мандельштам подтверждает эту мысль митрополита.
Похоже, действительно, не только в среде духовенства нарастало ощущение, что Россия идет путем шпенглеровской псевдоморфозы: сохраняя христианскую атрибутику, она проваливается в тот ужас древнего соблазна, о котором писал Николай Гумилев. Отказывается от своей христианской миссии. Переходит на рельсы теософии и буддизма.
В дошедших до нас фрагментах работы 1915 года под условным названием “Скрябин и христианство” Мандельштам писал об этом так:
“Время может идти обратно: весь ход новейшей истории, которая со страшной силой повернула от христианства к буддизму и теософии, свидетельствует об этом.
Единства нет! «Миров много, они располагаются в сферах, Бог царит над Богом!». Что это: бред или конец христианства?
Личности нет! «Я» — это переходящее состояние — у тебя много душ и много жизней!». Что это: бред или конец христианства?
Времени нет! Христианское летоисчисление в опасности, хрупкий счет годов нашей эры потерян — время мчится обратно с шумом и свистом, как прегражденный поток, — и новый Орфей бросает свою лиру в клокочущую пену: искусства больше нет…”
И эта тревога была оправданна.
А-ля хлыстовские радения в символистской башне Вячеслава Иванова, жажда Третьего Завета в кругу Мережковского, повальное увлечение высших слоев теософским бредом Блаватской и Рерихов и темной антропософской религиозностью Штайнера, всесословная популярность лжестарцев и провидцев типа Распутина, выродившееся в обрядоверие православие знати и народа – все это для акмеиста Мандельштама было маркером конца истории. Отречения от подлинной реальности мира и Бога в пользу недотыкомок в прелестных пурпурно-пепельных тонах.
Отсюда понятны его горькие слова – уже после октябрьского переворота – о “буддийской Москве”, к которой подползает “народов будущих Иуда”.
Надежда Мандельштам поясняет апокалиптическую интуицию сгинувшего в сталинском ГУЛАГе мужа, цитируя его поэтические строки: “Неназванному миру нежити принадлежит “воздушно-каменный театр времен растущих” – мир трибун и мавзолеев, где “все хотят увидеть всех”, всех “рожденных, гибельных и смерти не имущих”. И наконец, уже под собственным именем, является предстатель этого бессмертного будущего, некий “близнец” старого Будды, тот, о котором раньше было сказано, что он “бездействует внутри горы”.
В этой перспективе мнение митрополита Питирима о том, почему в 1917-м крахнула Россия, обретает тот же непреходящий смысл, что и гипотеза Алексея Ильича Осипова о том, что антихрист вполне может прийти из нашей страны.
Что ж, какие бы сюрпризы не преподносили мы сами себе и друг другу на нашей планете, остается только одно – вслед за страстотерпцами Осипом и Надеждой иметь моральное право исповедовать в удушливой потребительско-магической великодержавной атмосфере современности: “Я христианства пью холодный горный воздух”.
Читайте также толкование на Апокалипсис протоиерея Геннадия Фаста.
Когда слышатся слова «апокалипсис», «апокалиптический», то ужас, ожидание чего-то жуткого и неотвратимого охватывает человека. Кто-то, взявший в руки том нашей книги, невольно поморщившись, может быть, скажет: «Ну вот, опять пугать начнут, жуть нагонять». В жизни ведь и без того нерадостно. Кто-то припадет к толкованию на Апокалипсис, как к гадалке: «Так, что нас там ждет? Скажите скорее!» …А взору апостола на острове в Эгейском море открывается Христос. Апокалипсис — это Откровение Иисуса Христа. Его образ открывается Церкви.
Трепетно, с волнением и радостью бьется сердце приступающего к великому Откровению. Ожидаемый, Возлюбленный, Таинственный открывается…
В душе всё тихо. Треволнения мира далеко позади. Волны бьются о каменистый берег острова на Эгейском море. Происходит Встреча…