Таких историй краха внутреннего мира довольно много. Много кораблей ушло на дно, напоровшись на айсберг реальности более сложной, нежели представления о ней.
Причин тому несколько.
Мне посчастливилось учиться на философско-богословском факультете Российского Православного Университета, когда его деканом был о. Андрей Кураев, пригласивший В. П. и П. П. Гайденко, Доброхотова, Сидорова, Зубова, Козаржевского, Журинскую и других замечательных преподавателей. Плюс сам Кураев, всегда проблематизировавший в лекциях и историю догматических споров, и библеистику.
И то, что нам было дано, мы начали раздавать всем, кому это было интересно. Но оказалось, что фарисеи и саддукеи не канули в прошлое. Они живут и процветают, в том числе и в нас самих. Подчеркну это: и во мне в первую очередь.
Беда в том, что аллергия на мысль свойственна и многим из тех, кто в Церкви (не суть важно, в сане или нет, царственное священство никто не отменял), и тем, кто уходит из нее.
В обоих случаях – мешок претензий, страх перед аргументами, отказ слышать.
Одни боятся перемен, потому что отцы Церкви дают иную точку отсчета, нежели приход, где человек воцерковлялся.
Другие вначале вообще не хотят ничего сложного, а потом, уперевшись во внутренние проблемы, предпочитают отказаться от христианства, лишь бы не начать читать и думать.
При этом любое несогласие с собой (факты, возражения) воспринимают как личную обиду и, чтобы не относится к ним всерьез, включают презумпцию виновности, дескать, верующие сами не верят, а лишь повторяют то, в чем сами ничего не понимают.
В общем, черные гномы из нарнийской “Последней битвы”. Душераздирающее зрелище, а поделать ничего нельзя. По-человечески.
К слову, попов-атеистов не встречал. Верующих и трепещущих – доводилось.
Причем, знакомство с традицией само по себе тоже ничего не гарантирует. Можно вчитать ее в учебник XIX в. А можно и в тексты 20-го. Соблазн схематизма встречается и у последователей о. Даниила Сысоева, и у тех, кто относит себя к последователям о. Александра Шмемана.
В таковых случаях – выбран верный курс. Единственно возможный. Все прочее – дремучее невежество, а то и вовсе чья-та злая воля. Все под наши знамена. Кто не с нами, тот против нас.
И если человек в сомнениях натыкается на такой тип сознания, его эта утопичность на марше, непримиримость и пафос групповой правоты, скорее, еще больше отпугнет.
Касаемо же ситуации в Русской Церкви как институте меня более всего печалит невостребованность многих поколений лучших выпускников МГУ и подобных вузов и (или) МДА и СПбДА, отдавших полжизни древним языкам, философии, богословию и истории, мотивированным и дальше пахать и не встречающим никакого встречного интереса от той самой иерархии, что могла бы часть облачений (про роскошь и не говорю) конвертировать в проект перевода святоотеческого корпуса на современный русский язык, библеистику на уровне и т. п.
Вот эти вот неизданные тесты стали причиной ухода в ислам, скажем, священника Сохина, не разобравшегося с триадологией православия, и многих тысяч других.
Я имею моральное право об этом говорить. Во время оно с Алексеем Фокиным мы пытались издавать серию таких книг (вышло около двадцати). Но без хоть какой-либо поддержки это оказалось практически невозможным.
С нашего курса РПУ ушли в смежные профессии три четверти выпускников. А то продвижение в области переводов и фундаментальных гуманитарных исследований, что имеет место в России, – это заслуга профильных институтов РАН и гуманитарных кафедр вузов. Но никак не института Церкви.
Печальная участь журнала “Альфа и Омега” лишь подтверждение тому. Лучшее богословское издание Русской Церкви не получало никакой системной поддержки от нее как института.