на наш Телеграм
Недавно Церковь отмечала день Серафима Саровского, «главного русского святого». Собрали тексты о нём. Эту подборку мы считаем особенно важной и ценной, ибо вокруг Преподобного существуют чрезвычайно много мифов, часто нелепых и вредных.
«Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» (текст и аудиоверсия) — замечательная книга, чей жанр можно определить как «агиографический документальный роман». Во многом уникальный текст, написанный одним святым — священномучеником Серафимом (Чичаговым) о другом святом — прп. Серафиме Саровским, при том, что одного Серафима от другого по историческим меркам почти ничего не отделяло. Сщмч. Серафим был одним из главных участников канонизации Саровского чудотворца. В конце книги мы поместили «Житие преподобного Серафима», написанное владыкой как раз к канонизации.
Писатель Александр Архангельский так отзывался о «Летописи»: «Для меня главным житийным рассказом о святом стала летопись Серафимо-Дивеевского монастыря, написанная священномучеником Серафимом (Чичаговым). Повествование о преподобном Серафиме Саровском, жившем в документированную эпоху, построено по законам романа, но без малейшего намека на вымысел или украшательство биографии.
Когда я вхожу под своды этого долгого житийного повествования, я словно ощущаю себя там и в то время, о котором идет речь. Я проживаю вместе с повествователем все этапы судьбы святого. Вижу, как он внутренне взрослеет, вижу, как матушка Мельгунова создает по благословению Пресвятой Богородицы условия для появления обители, вижу, как ласков преподобный с дивеевскими девушками. Присутствую в лесу, где он разговаривает с медведем, со страхом слежу за тем, как ложный ученик после смерти святого пытается погубить его дело. Меня буквально, какой я есть, со всем недостоинством, ставят рядом со святым. И ничего не может быть дороже, выше, сильнее этого. Притом что «Летопись» начисто лишена иллюзорного психологизма, тут сохраняется вся мера строгости и трезвости житийного повествования».
«Преподобный Серафим: Саров и Дивеево» Всеволода Рошко — ряд этюдов о Серафиме Саровском. Главное ядро книги — историческая критика агиографических источников: критика не в смысле «разоблачений», а в смысле прояснения истины. Книга Рошко проникнута подлинной любовью и преклонением к преподобному Серафиму Саровскому, откуда и стремление «открыть» преподобного таким, каким он был, без грязи, басен и мифов. Из предисловия Франсуа Руло:
«Когда Бог создает святого, Сатана создает его биографа». Эта шутка Гюисманса содержит долю истины, как показывает случай св. Серафима Саровского. Не все жития прп. Серафима сомнительны, но многие; известно, что одним из его агиографов был не кто иной, как Сергей Нилус, печально известный благодаря публикации общепризнанной фальшивки под названием «Протоколы Сионских мудрецов». Так вот именно Нилус опубликовал и «Беседу». Поэтому никого и не удивляет, что эта подлинная жемчужина русской духовности дошла до нас в такой форме, где высказывания св. Серафима перемешаны с совершенно чуждыми ему теориями, источник коих следует искать в «Истории души» (1830) Шуберта, последователя Шеллинга, учение которого проповедовал в Киеве около 1840 года Феофан Авсенев. Следует весьма осмотрительно изучать данный текст, содержащий одновременно замечательное учение о Святом Духе и доктрину (сотворения мира и т. д.), восходящую скорее к натурфилософии, чем к традиционному учению Церкви.
Становится понятным, почему отец Всеволод Рошко счел необходимым предпринять критическое исследование имевшихся в его распоряжении источников. Оно было предварительным условием для достойного разговора о св. Серафиме. Отнюдь не сомнения в святости преп. Серафима, но, напротив, как раз убежденность в его выдающейся святости побудила автора не страшиться исторической критики; он знал, что такое сопоставление, даже мелочное и детализированное, лишь возвеличит подлинного святого».
«Серафим Саровский» Валентина Степашкина — современная, исторически выверенная биография может быть «главного» русского святого. Вот что о ней писал игумен Петр (Мещеринов):
«Вышла книга Валентина Степашкина “Серафим Саровский”. Написана она, на мой взгляд, не очень хорошим языком; но автор не литератор, и главное в книге не это. Главное — что автор является учёным, исследователем, и что он строит жизнеописание своего героя и разбор его наследия на основании архивных документов, с которыми он работал. (Жалко, что Валентин Степашкин занимался только документами, связанными с преп. Серафимом Саровским. Если бы он “брал шире”, то не допустил бы грубого “ляпа” в своей книге — он упоминает про нынешние “нетленные мощи” преп. Александра Свирского как про подлинное чудо Божие, в то время как эти “мощи” — фальшивка.) Автор очень почитает преподобного, поэтому он редко делает какие-либо определённые выводы, а просто приводит то, что соответствует документам (впрочем, — что относится к недостаткам книги, — обильно разбавляя их пространными экскурсами во второстепенные вещи). Но от выводов никуда не деться, потому что из документов видно следующее:
1. Колокольни не было.
2. Камня не было.
3. Кормления медведя не было.
4. Разбойников не было.
5. Беседы с Мотовиловым не было…
Ну и так далее. Думаю, что сказанного уже достаточно. Мотовилов разобран по косточкам — психически нездоровый человек, всё, что с ним связано, не заслуживает доверия. Про “заместительную смерть” Елены Мантуровой и вовсе не сказано ни слова — и в самом деле, совестно такое приводить в жизнеописании, основанном на документах. Общение батюшки Серафима с дивеевскими сёстрами (по некоторым свидетельством последних) приведено, но оговорено, что старец, конечно, такого не мог говорить (ибо если это правда, то это чистое хлыстовство, в котором обвиняют преп. Серафима старообрядцы, — добавлю я уже от себя). В итоге преп. Серафим предстаёт пред нами как человек-загадка. Достоверно можно о нём сказать очень немногое, всё остальное — фантазии разной степени вероятности».
«Преподобный Серафим Саровский» Владимира Ильина — не просто житие Преподобного, а книга, написанная философом.
«Существо Православия вообще и в частности Православия Русского, ни в чем, быть может, так полно и так ярко не сказалось, как в почитании Божией Матери и Святых. Нужно раскрыть глаза для этой красоты, нужно всматриваться в нее пристально, любовно. И если мы это сделаем, то увидим, что Саровский Угодник и Чудотворец являет собою одно их самых ярких выражений не только всего Русского Православия, но в нем же и через него — стихии Вселенского Христианства. Житие Преподобного, его житийный лик, икона, есть живой ответ на столь многократно задававшийся вопрос — что такое Православие?»
«Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский» (текст и аудиоверсия) — книга владыки Вениамина (Федченкова). Фактически это житие Серафима Саровского, как все книги Федченкова, написанное просто и безыскусственно.
«Батюшка производил на всех такое обаятельное, а иногда и потрясающее впечатление, что люди уходили от него в восторге, а иные — в рыданиях, и почти все — утешенные, ободренные, обрадованные, умиренные, приподнятые, точно в каждого из них он впрыскивал жизненную силу, светлую радость, подъем духовного напряжения, крепость в добре, желание исправления. Кратко сказать: пламенный Серафим зажигал людей огнем и благодатным духом возрождения (Лк 3:16). Это нам даже трудно представить; и только из рассказов да из необыкновенных благих последствий мы догадываемся и видим: что за чрезвычайная сила таилась и действовала в “убогом” и скорченном старце! И особенно умел он ободрить и обрадовать посетителей, свидание с батюшкой бывало для них истинным праздником! От него люди улетали точно на крыльях! Или наоборот: необыкновенно сосредоточенными, обличенными; но в то же время — с решимостью на борьбу со злом».
«Последний святой» — статья Дмитрия Мережковского. Христианство есть религия спасения мира, но его высшая форма — монашество — есть отречение от мира. Монашеская святость есть спасение себя и проклятие миру, измена христианству, считает Мережковский. Серафим Саровский — «последний святой» — по Мережковскому в радикальной полноте являет эти противопоставления. Обычно Серафима описывают очень светло, чуть ли не весело. У Мережковского Серафим — страшный, проклинающий. Вот например про знаменитую канавку:
«Действительно, главное, и, может быть, единственное дело всей жизни его и есть эта канавка. Что первые святые начали, тó кончил последний: невидимую черту, отделяющую христианство от мира, сделал видимой — завершил незавершенное в христианстве противоречие мира и Бога.
По ту сторону канавки — Бог без мира, по сю — мир без Бога; и соединить их нельзя. Трехаршинная канавка углубится до бездны, трехаршинный вал подымется до неба — и окончательно отделится Бог от мира. Бог отнят от мира, мир предан диаволу.
Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как на небе, — это не исполнилось в христианстве: воля Божия, царство Божие — только на небе, а на земле — царство диавола».
Про освободительное движение:
«Не святой Серафим, а грешный и безбожный Радищев о рабстве задумался. Пока святые терпели молча, безбожник завопил от святого гнева, от святого ужаса — и неужели этот вопль не дошел до Бога? С Богом — рабство; свобода — без Бога: так всегда было и есть — неужели так всегда будет? Во всяком случае, христианская святость пальцем не двинула, чтобы этого не было. Самые кровные связи разрываются, так что „клочьями тело висит“, а цепи рабства спаиваются.
От французской революции до русского декабрьского бунта — все освободительное движение, при котором Серафим присутствовал, для него — только „суетные мудрования века сего“. „Это все нынешний-то век, нынешние люди придумали!“ — шепчет он с тихой брезгливостью. Тут не столько проклятие, сколько „дурной глаз“ на всю мировую культуру — науку, искусство, общественность — на все „труды и дни“ человечества; не столько истребить хотел бы он все это, сколько „сглазить“».
Про брак, семью, детей:
«— Бедная-то общинка наша в Дивееве своей церкви не имеет, а ходить-то им в приходскую, где крестины да свадьбы, не приходится, ведь они — девушки, — жалуется Серафим.
«Крестины да свадьбы», то есть таинства крещения и брака, оказываются непристойностью, нечистотою, на которую нельзя смотреть чистым девушкам.
Нечаянно вырвалось у Серафима это слово, даже почти не слово, а мановение, движение брезгливости, но оно правдивее слов; и если довести смысл его до конца, то получится вывод Л. Толстого, тоже «христианина»: всякое половое общение — «просто гадость»; или вывод хлыстов и скопцов: «брак перед людьми дерзость, а перед Богом мерзость»; или, наконец, вывод, никем пока не сделанный, но неизбежный: девство — от Бога, брак — от диавола.
Будущая дивеевская старица Елена Васильевна Мантурова, когда минуло ей семнадцать лет, вдруг возненавидела жениха своего. «Не знаю, почему, не могу понять, — ничего не сделал он дурного, но вдруг страшно мне опротивел».
Вскоре после того ей было видение. «Я взглянула вверх и увидела над своей головой огромного змия; он был черен, пламя выходило из пасти, и она казалась такою большою, что я чувствовала, что он поглотит меня. Видя, как он вьется надо мною, спускаясь все ниже и ниже, даже ощущая дыхание его, я, наконец, закричала: „Царица Небесная, спаси! Даю Тебе клятву никогда не выходить замуж и пойти в монастырь“. Тотчас же змий взвился и пропал».
А Елена поехала в Саров к Серафиму просить о пострижении. Он советовал ей выйти замуж. Она отказывалась, ссылаясь на обет. Он стоял на своем. «Что это вы говорите, батюшка, да я не могу, не хочу я замуж»… — «Нет, нет, радость моя, тебе уже никак нельзя, ты должна выйти замуж!» Спор длился три года.
— И даже вот что еще скажу тебе, радость моя, — прибавил однажды старец. — Когда ты будешь в тягостях-то, так не будь слишком на все скора. Ты слишком скора, радость моя; а это не годится. Будь тогда ты потише. Вот, как ходить-то будешь, не шагай так-то, большими шагами, а все потихоньку, да потихоньку. Если так-то пойдешь, благополучно и снесешь.
И пошел перед нею, показывая, как надо ходить беременной.
— Во, радость моя!.. Также и поднимать если что тебе случится, не надо так вдруг, скоро и сразу, а вот так, сперва понемногу нагибаться, а потом точно также все понемногу и разгибаться.
И опять показал на примере.
Змий, от которого она спаслась обетом безбрачия, был, конечно, диавол брака. Змий страшен; но, может быть, еще страшнее святой старец, который, юродствуя, ругается во славу Матери Небесной над материнством земным».
У современника Мережковского — Валентина Свенцицкого, в его беседах о Саровском чудотворце, Преподобный предстоит другим:
«Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умилённого, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея России».
«Основная черта духовного облика преподобного Серафима — его постоянное умиление, радостность, весёлость».
