на наш Телеграм
Христианство родилось и развивилось в рамках античной культуры, то есть языческой. Так и наша культура имеет два корня — библейский и античный, находящиеся в постоянном взаимодействии от симбиоза до противоборства. Тем самым античная философия чрезвычайно актуальна — ведь она входит в самую основу нашей культуры, сюжет взаимодействия с ней христианства — один из главных сюжетов истории. Посмотрим как на всё это смотрели христианские мыслители разных эпох.
Три позиции
Крайняя позиция — в полном, радикальном противопоставлении библейской веры и философской традиции. Гениальнейший выразитель этой позиции — Лев Шестов. Его называют «антифилософом»: главным стремлением Шестова было вырваться из пут сознания, считающего, что оно — основание мира, из схем и абстракций разума, закрывающих реальность (а начало традиции Разума — античная философия). Борьба с «самоочевидностями» — очевидностью смерти, страдания, того, что мир навязывает человеку. Для него они воплощались в рационализме и гуманистической морали. Он не мог идти по основной магистрали философии, чтобы снова не впутаться в дискурс мира сего: он выбирает формы афоризма и комментария. Главное для Шестова — выбраться из плена иллюзий «общеобязательных суждений» — к Богу. Поэтому он выбирает объектом своей философии опыт людей, стоявших перед Господом: Достоевский, Паскаль, Ницше, Кьеркегор. Шестов захвачен стихией Писания, особенно пророками и ап. Павлом. Именно Библия, бросающая вызов миру, с ее воплем к Богу и ответом Бога на него — главное свидетельство того, что «самоочевидности» — страшная иллюзия, обман. «Ум ведет к необходимости, вера ведет к свободе» — эта цитата могла бы сойти за шестовский девиз. «Оглядываться на каждом шагу и спрашивать разрешения у истины, — пишет Шестов, — нужно лишь постольку, поскольку человек принадлежит к эмпирическому миру, в котором и в самом деле господствуют законы, нормы, правила… но человек ищет свободы и рвется к божественному».
Опус магнум Шестова, его шедевр — «Афины и Иерусалим». Исключительно греческой философии посвящены его соответствующие лекции.
Противоположная позиция — отца Александра Меня, видевшего в религиозных и философских искания человечества до Христа — путь к Нему, подготовку христианства.
«Дионис, Логос, Судьба» — IV том истории религии отца Александра Меня, знаменитого семитомника «В поисках пути, истины и жизни». Здесь он рассматривает античную философию. Это название являет главное стремление о. Александра при написании истории религии — показать всё религиозное многообразие человечества как проявление жажды «пути, истины и жизни», то есть Христа. Труды отца Александра Меня по истории религии и поныне остаются лучшим обзором нехристианских верований.
Как бы срединную, а на самом деле более глубокую — снимающую и тезис, и антитезис — позицию занимал Алексей Лосев. Он видел историю как единый богоуправляемый процесс, но рассматривал его диалектически, как борьбу противоположностей. Так, хотя античность была ступенькой на пути к христианству (точка зрения Меня), она же при этом была противоположностью христианства (точка зрения Шестова). В этом смысле — помимо прочего — книги Лосева бесценны в вопросе «насколько историческое христианство было эллинизировано?» — не было, христианство уничтожило эллинизм.
«Итоги тысячелетнего развития» — последний, итоговый том грандиозного исследования Лосева — «Истории античной эстетики». Он посвящен двум задачам. Первая: описать последнюю стадию античной мысли, именно ее переход в средневековую, слом Античности и формирование совершенно новой эстетики — христианской. Таковы уже вполне христианские направления: патристика Востока и Запада и «переходные», «синтетические» формы: халдеизм, герметизм, гностицизм. Лосев прочитал Античность как по-разному развернутую интуицию тела. Христианство, по Лосеву, исходит из кардинально другой интуиции — личности. Вот смене старой интуиции тела на новую интуицию личности и посвящен последний том ИАЭ: «Вся история тринитарного вопроса в течение первых четырех веков […] сводится к борьбе античного и средневекового мировоззрений и дает огромное количество примеров самого разнообразного переплетения обоих этих мировоззрений. Античность — это принцип вещи, тела, природы и, в конце концов, чувственно-материального космоса, в то время как христианство — это принцип личности, общества, истории или, конкретнее говоря, сотворения космоса сверхкосмической личностью, общее грехопадение и первородный грех и спасение греховного мира при помощи опять-таки чисто личностного богочеловечества. Этим переплетением природы и личности как раз и наполнена вся история тринитарного вопроса в первые четыре века новой эры».
Вторая задача восьмого тома — подвести итог вообще всей «эпопее», в этом смысле «Итоги» можно считать чем-то вроде конспекта ИАЭ, все основные «сюжеты» здесь есть (но и при решении этой, второй, задачи, Лосев не перестает иметь в виду христианство). Даются итоговые формулировки, строится целостная картина античной эстетики как таковой, система ее категорий как кратко в ее истории, так и по существу дела (здесь же дается и определение: «античная эстетика и античная философия есть одно и то же»). Античная эстетика есть видение мира как тела, или чуть шире — как театральной постановки. Помимо прочего, Лосев здесь дает свою «марксистскую» трактовку Античности (кто-то шутил, что Лосев — единственный искренний советский марксист), сводящуюся к формуле «рабовладения как ведущего принципа античного мышления», откуда следует, что античный космос не только тело и совокупность тел, устроенная как театр, но и рабовладельческий полис, вечный концлагерь господ и рабов (этот то полис и сокрушило христианство, откуда и характерные для христианского мира склонность к преобразованиям, реформам и революции, преобразовательный характер европейской философии, и, помимо прочего, — техника и капитал).
«Подлинная новость наступила только тогда, когда вместо раба-вещи выступила свободная личность, которая в своем предельном обобщении давала уже не чувственно-материальный и космологический абсолют, но абсолют личности, не только стоящий выше чувственно-материального космоса, но и впервые создающий этот последний, причем для достижения своих собственных, неисповедимых целей. То был уже не чувственно-материальный пантеизм, но абсолютно-личностный монотеизм, то есть такая религиозная система, как иудаизм, христианство или ислам. Только здесь прервалась тысячелетняя красота чувственно-материального космоса, и только тут мыслители перестали радоваться вечному круговращению вещества в природе и стали страдать о всеобщем космическом грехопадении».
Наверное, не стоит говорить, что по масштабу, систематичности, продуманности, эрудиции, широте материала, глубине обобщений, смелости и оригинальности мысли лосевскую историю античной эстетики мало с чем можно сравнить. Учитывая то, что Античность всегда стояла в центре работы Лосева, а главным его интересом было построить христианскую философию, то «Итоги тысячелетнего развития» можно считать завершающим трудом не только ИАЭ, но и вообще всего лосевского творчества, суммирующим полувековую работу философа.
Также смотрите три работы из знаменитого лосевского восьмикнижия: «Античный космос и современная наука», «Очерки античного символизма и мифологии», «Критика платонизма у Аристотеля. Диалектика числа у Плотина».
Святые Отцы
Это были три позиции трех мыслителей XX века. Но мы находим те же самые позиции и у Святых Отцов. Например, Тертуллиан считал, что между Афинами и Иерусалимом нет и не может быть ничего общего. А например Климент Александрийский считал, что греческая философия была детоводителем язычников ко Христу, что Платон заимствовал свои идеи у Моисея и еврейских пророков, что христианам следует использовать языческую мудрость, как евреи использовали золото египтян.
Василий Великий в своей знаменитой беседе «К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений» занимает позицию ясную из самого названия беседы. Интересно, что чтение античных сочинений Василий советовал как тренировку перед чтением Писания: «В эту жизнь [жизнь Царства] вводят нас, конечно, Священные Писания, образующие нас посредством учений т`аинственных; но пока, по возрасту, не можем изучить глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах». То есть прежде чем читать Писание — почитайте философов и поэтов, нехристианских притом. Совет неординарный по нашим временам: в евангельских кружках или семинариях такое советуют?
Не так считал Татиан. Сириец, он до обращения в христианскую веру долгое время находился в поиске истины, перепробовал многие философские учения и религиозные практики. Но прочитав «варварские книги» (Св. Писание), Татиан удивился простоте и понятности, с которой они излагают те истины, которые давались с таким трудом эллинским философам, и понял, что «эти варварские книги расторгают рабство, которое царствует в мире, отделяют нас от властителей тьмы и бесчисленных тиранов». Интересно, что Татиан, будучи учеником св. Иустина Философа, защитника античной философии, активно привлекавшим ее в работу христианской мысли, был ярым противном «эллинских мудрствований», никто из древнехристианских писателей не отвергал античную культуру с таким радикализмом, как он — в «Речи против эллинов».
Книги и лекции
«Риторика и истоки европейской литературной традиции» — авторский сборник Аверинцева посвящен риторике и рационализму, жизни литературы в разных культурах и эпохах, взаимосвязи мысли и слова. В конце концов тему этой книги Аверинцева можно определить как раздумье над «средиземноморским почвенничеством», христианской Европой как синтеза двух начал — античного и библейского, их сложных пересечений и взаимовлияний в Византии и Западной Европе. Этот синтез нашел свой конец в Новое время, но «это (здесь Аверинцев говорит только о риторике, но мы, как кажется, можем взять его «риторику» за символ всей Европы вообще) не совсем «конец», просто потому, что мы оказываемся в постриторическом состоянии культуры, что риторика никуда не исчезла, никуда не делась, а просто «снята» (aufgehoben в гегелевском смысле слова), что открытая шокировавшими не одного Аристофана софистами рефлексия остается навсегда с нами, как наша судьба и наше достояние».
«Жизненная драма Платона» — позднее сочинение Владимира Соловьева, одно из лучших у этого великого философа. Начнем хотя бы с того, что это образцовое историко-философское эссе: просто-напросто очень хорошо написанная, увлекательная биография Платона.
«Драма Платона» во многом — автобиографическое сочинение, интимное, даже исповедальное. Коренные для Соловьева (здесь приписанные Платону) ужас перед отсутствием в жизни правды, острая жажда истины, борьба со слепой верой легитимизующей безнравственные «отеческие установления». Чисто соловьевское искушение утопией, мироустроительными проектами (все это позже Соловьев припишет Антихристу). «Драма Платона» на редкость четко и ясно рисует отношения «язычества» (толкуемом расширительно как вообще всякая дохристианская культура), философии и христианства. Язычество: срост «отеческих установлений», полиса и «отеческой веры», богов. «Бог-полицейский» и «полицейские-боги». Философия разоблачает этот заговор полиса, оправдывающий самого себя через выдуманных им же богов. Философия, чистая мысль, может разоблачить этот заговор, неоправданность полиса. Правды в полисе нет: полис убивает Сократа, своего обвинителя. Но философия не может обеспечить полис правдой. Она предаст себя, если поймается на это искушение утопией, устроением своими силами: Платоново «Государство» или Сократово незнание. Философия видит, что Сократ убит невинно, но она не может его воскресить. Сверхчеловек, говорит Соловьев, возможен как Богочеловек: Он, Воскресший, может воскресить Сократа, восстановить всякую правду. Христос отвечает на чаяния философии. На фоне этой картины Соловьев, реконструирует жизнь Платона. Драма Платона в Сократе. Столь ужасное, совершенно бессмысленное убийство Сократа открывает глаза молодому Платону: в мире правды нет. Она тогда не в нашем, неистинном мире: она в ином мире — мире идей. Так родился платонизм. Но как тогда жить? Что делать? Здесь трагедия Платона: сконструировать здесь, своими руками «в Сиракузах и на Крите», руками тиранов идеальное Государство. Поддавшись на это искушение, уже стариком, Платон пишет «Законы» — апологию не Сократа, а его убийц, апологию богов и полиса (с прямым указанием смертной казни за оскорбление богов и законов — обвинение, которое вменяли Сократу).
К слову сказать — у Лосева в «Очерках» есть замечательный текст «Социальная природа платонизма», где Лосев занимает совершенно другую позицию чем Соловьев. Там Лосев рисует платонизм как тоталитарную философию, при этом критикует фаллологоцентризм западной философии (за десятилетия до постмодернисткой критики) и весьма неординарно объясняет «платоническую любовь» (которая — гомосексуализм, при чем выступающий как предел патриархата и рабовладения).
«Платоническая антропология и раннехристианская аскетика» — курс лекций А. В. Муравьева: Платон и Аристотель, Ветхий Завет и Филон, раннее христианство, апологеты, мученики, Александрийская школа. То есть в этих лекциях прослежен переход от античности к христианству.
«Для истории Европы, христианства наша тема — ключевая: переход от Античности к Средневековью. Это время, когда сформировались базовые основы нашей культуры. То, что называется «массовое сознание XX–XXI вв.», — появилось тогда. Будем говорить о религиозно-философских течениях, сопровождавших развитие христианства и во многом обеспечившие это развитие», — начинает свои лекции по позднеантичной и раннехристианской философии Роман Светлов.
«“Гнозис” и “экзегетика” — ключевые слова для понимания масштабности перемен, происходивших в духовной жизни народов Средиземноморья в I–III вв. В истории Европы есть несколько поворотных пунктов, предопределивших судьбу европейского человечества и оказавших воздействие на структуру его миросозерцания. Смена античной культуры христианским теоцентризмом принадлежит к самым кардинальным, ибо результаты данного «поворота» мы наблюдаем и сейчас. Речь идет не только о том, что христианство является одной из важнейших составляющих современной культуры, а еще и о том, что светский новоевропейский рационализм вырастал из христианства, развивался в полемике с ним, но в то же время был от него зависимым.
Конкретно вопрос о «переходности» мы станем решать на основе анализа важнейших для II и III вв. философских и философско-религиозных текстов.» — пишет о своей книге «Гнозис и экзегетика» Светлов.
Два курса Геннадия Майорова: по античной философии, этого детоводителя язычников ко Христу, по мнению многих Отцов, и «Стоицизм, неоплатонизм, патристика» — про период философии, когда Христос пришел к язычникам. Лекции прочитаны на философском факультете МГУ.
«Краткая история «промысла» от Платона до Максима Исповедника» — монография Григория Беневича о «фатуме» и «Промысле». В полемике с языческой концепцией фатума христианские мыслители выдвинули концепцию Промысла — не отрицавшую свободы человека, но и не отрицавшую при этом смысл всего происходящего, надмирную Волю.
Сергей Пименов расскажет о досократиках: Фалесе, Анаксимене, Анаксимандре, Эмпедокле, Анаксагоре, Демокрите; вершине античной философии: Сократе, Платоне, Аристотеле; о позднем периоде античной философии: стоиках, скептиках, неоплатониках. Курс лекций Сергея Пименова по античной философии прочитан в Российском Православном университете св. Иоанна Богослова.
«Учители. Мыслители. Пророки» — цикл 15-минутных мини-лекций об античных интеллектуалах, патриархах, царях и пророках Ветхого Завета, апостолах Нового Завета.
