на наш Телеграм
Дискуссия вокруг того, какими должны быть общение и община в Церкви, недавно обогатилась статьей Павла Лукина «Вот у нас-то настоящая община!»[1]. Статья имеет явной целью охладить пыл любителей «койнонии», написана, как и подчеркивает автор, с отстраненно-исторической и социологической точек зрения, утверждает приоритет свободы над остальными ценностями (в т. ч. «общинностью»).
1 При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе.
(Деян 2:1)
Статья отрезвляет и, что говорить, содержит крупицу горькой правды для тех, кто привержен ценностям общинной жизни. Но она содержит и утверждение, с которым невозможно согласиться – и с которого, собственно, и начинается водораздел между вектором мысли автора и его оппонентов.
А именно – тезис о том, что раннехристианская (Иерусалимская) община с ее общим имуществом возникла, главным образом, из-за экономической необходимости выживать во враждебном мире. И что, строго говоря, только такой образ жизни и можно назвать общинным.
Автор подчеркивает, что выступает с позиции историка, а не богослова. Однако его тезис имеет ясно различимые богословские следствия. Если Павел Лукин прав – под вопрос ставится сама природа Церкви. Так что же она такое – социальная организация, или прежде всего духовное единение? Ядро единства верующих – общая вера и ее реализация, или общая экономика? Иначе говоря, что такое общинность и «общение» для Церкви – неотъемлемый структурный элемент, имеющий отношение к самой сути христианской веры, или результат исторической необходимости? Наконец, равнозначны ли «община» и «общение»?
Я ни в коей мере не претендую, что у меня есть все ответы. Просто поделюсь соображениями.
Христос не создавал социальных институтов
Христос не создавал ни социальных институтов, ни организаций. Неверно даже сказать, что Он «основал» Церковь. Он призвал Петра, Иакова, Иоанна… Затем отобрал из всех учеников Двенадцать самых близких и доверенных – мы не знаем, по каким причинам, но это объединение напоминало скорее семью, дружеский круг. Затем появились еще Семьдесят. Пошли расходящиеся все дальше и дальше круги… Иерархии в собственном смысле мы здесь не видим – скорее, личный авторитет того или иного ученика, определявшийся степенью его близости к Учителю (потрясающая и всем известная подмена случилась в истории, когда этот сугубо личный духовный авторитет стал интерпретироваться как институциональное, иерархическое превосходство, подаваемое священным саном – примеры называть не будем: здесь произошло смешение двух разных парадигм: евангельского ученичества и иерархического священства).
«Организационными» можно назвать, пожалуй, лишь следующие элементы апостольского общения:
- Иисус посылает учеников по двое (Мк 6:7; Лк 10:1);
- Иисус завещает на все времена главный принцип церковного управления: кто хочет быть большим, пусть будет всем слугой (Мк 10:43);
- Евхаристия: собрание общины, возглавляемое предстоящим: епископом или пресвитером.
Византийские мозаики начале XI века. Греция.
Монастырь Осиос Лукас (греч. Ὅσιος Λουκᾶς).
И в конце Евангелия, уходя, Христос заповедует: будьте вместе (ср. Лк 24:49). Совершенно очевидно, что первоначальная Церковь восприняла это как жизненный принцип, относящийся ко всему ее бытию, а не только к конкретным обстоятельствам («будьте в Иерусалиме, пока не исполнитесь силой свыше»). Не случайно в Деяниях подчеркивается, что ученики были «единодушно вместе», когда пришел Дух Святой (Деян 2:1), что новообращенные «постоянно пребывали в общении» (Деян 2:42). А общность имущества – лишь конкретная, характерная только для Иерусалимской общины, форма выражения церковного единства. Причем эта общность, вероятно, не вполне обеспечивала иерусалимских «нищих» (Гал 2:10), если благотворительный сбор в их пользу собирали, к примеру, все Павловы общины Средиземноморья, и этой проблеме посвящено немало строк в его Посланиях (2 Кор 9 – вся глава).
Называть ли форму исторического существования ранней Церкви «общиной», «общением» или «собранием» – не так уж принципиально. Важна суть: единение верных со Христом естественно и необходимо выражалось в их тесном общении друг с другом, и Евхаристия осознавалась как кульминация этого единства. Отсюда забота о том, чтобы на Евхаристическом каноне присутствовали только крещеные, верные – то есть те, кто может объединиться через одну Чашу.
Церковь, вышедшая из эпохи гонений, Церковь легализованная, Церковь государственная, Церковь, в которую влились толпы людей с разнообразными мотивами для своего обращения – разумеется, потеряла как человеческое, психологическое единство, неизбежно связанное с определенными границами общины – так и единство евхаристическое. Теперь можно было только присутствовать на Литургии, не причащаясь. Отсюда индивидуальный подход к причастию и молитве. Все это всем известно.
Попытки вернуться к общинности и единству
На протяжении всей последующей христианской истории предпринимались попытки духовно вернуться к «общению», общинности и единству Апостольского века. Монашеские общежития и (на Западе) ордена, ереси, народные религиозные (в т. ч. предреформационные) движения, движения «пробуждения» внутри уже ставших традиционными протестантских конфессий…
Сегодня «исторические» Церкви во многом существуют как организации, оказывающие религиозные услуги обществу. И люди, стремящиеся к реальному, видимому, а не только мистическому и евхаристическому общению (по правде говоря, это еще большой вопрос: существует ли чисто духовное общение, даже в Евхаристии, без его реального воплощения в повседневной христианской жизни – а если существует, то насколько оно эту жизнь меняет), снова возвращаются к попыткам созидать общины. Порой они стремятся буквально повторить формы евхаристической и общинной жизни, свойственные ранней Церкви.
Но тут неизбежно возникает опасность деления на «своих» и «чужих», а, следовательно – опасность самоизоляции, закрытости, элитарности и в конечном итоге коллективной прелести. Ведь «прелесть» и есть предельная форма гордой самоизоляции, она и ощущается (особенно людьми, не вовлеченными в такого типа общины) как определенная духовная атмосфера, она имеет узнаваемый «душок». Эта опасность настолько укоренена в самой психологии человека, что лично я не знаю, существуют ли они вообще в природе – христианские общины, сознательно несущие флаг общинной жизни, как идеи, и при этом полностью избежавшие такой вот «прелести»… Я таких не видел.
Более того, я о таких и не слышал! В свое время меня поразили воспоминания Веры Корнеевой (духовного чада архим. Серафима Батюкова, позже прихожанки Сретенского храма в Новой Деревне) о своем знакомстве с Маросейской общиной оо. Мечевых: она свидетельствовала, что да – единение там было. Общность установок, общее духовничество, прекрасно поставленное и «единым духом» совершаемое богослужение… Казалось, все прекрасно. Но вот человек со стороны, какой была В. Корнеева, – почувствовал себя в том храме чужим. К ней у общинников было отношение иное, чем друг ко другу… Если такого не избежала община, созданная и возглавляемая двумя святыми – неужели кто-то из нас может думать, что легко и просто быть сплоченной и одновременно открытой к другим общиной, и что это уже получается?..
И ведь все можно как бы подтвердить Писанием и Преданием. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13:35). «Посмотрите, как они друг друга любят!». Но вопрос: если эта любовь только «между собой», а всех прочих держит на дистанции, то Христова ли эта любовь? Может ли Божья любовь локализовываться только между своими и не изливаться на всякого ближнего, т. е. того, кто сейчас передо мной? При этом очевидно, что община совсем без границ, размытая, где никто ни за кого не ответственен – это просто тусовка. Как тут пройти между Сциллой и Харибдой? У меня нет ответа…
Но есть два соображения: во-первых, о признаках более или менее здоровой (духовно и психологически) общины, а во-вторых, о главной причине всех искажений общинной жизни.
Признаки здоровой общины
Начнем с первого. Один из признаков относительно здоровой общины простой, и он назван в статье Павла Лукина: отношение к людям, не входящим в общину или ушедшим из нее. Второй признак – отношение к правам, свободе и потребностям личности, входящей в общину.
Итак…
Если люди, не входящие в общину, но являющиеся членами одного с тобой прихода или Церкви, для тебя не чужие (хотя бы подсознательно) – значит, твоя община и ты сам здоровы.
Если уйти из твоей общины просто, если это происходит легко, без обид и манипуляций со стороны руководства и членов общины; если уходящего не бомбардируют звонками, предложениями встретиться и еще раз все обсудить; если ушедшего не пытаются «вернуть» всеми правдами и неправдами; если его не обсуждают и не осуждают за его спиной; если его не воспринимают как отрезанный ломоть, а продолжают дружески, но совершенно свободно и спокойно интересоваться его жизнью, – значит, твоя община и ты сам здоровы.
Если в твой общине не исповедуется ложный тезис о том, что община – почти брак, и что Бог сочетал, то человек да не разлучает, что община даже выше брака, ведь это-де единство вокруг Христа, в то время как семья – всего лишь единство природное и социальное, если община и ее интересы не ставятся выше твоей семьи, той малой церкви, за которую ты прежде всего ответственен – значит, твоя община и ты сам здоровы.
Если ты не испытываешь психологического дискомфорта, когда отказываешься пойти на общинную встречу или служение, по причинам, которые не обязан объяснять всем и каждому, если тебе легко сказать «нет» общинным делам, когда это правда нужно (исходя из твоих личных потребностей, но также и из водительства Духа, а оно по отношению к каждому – свое) – значит, твоя община и ты сам здоровы.
Если, наконец, твоя жизнь не определяется всецело ожиданиями, нуждами и потребностями общины, если ты чувствуешь себя в ней свободно, т. е. можешь быть «самим собой», не играя ожидаемых от тебя ролей, не используя обязательный, хотя и неписанный «сленг» данного сообщества – значит, твоя община и ты сам здоровы.
И еще: если в общине не идут постоянные о(б)суждения входящих в нее людей за их спиной, а проще говоря, сплетни. Прикрываться они могут чем угодно (например, заботой, тревогой и любовью), но это бомба замедленного действия, выкашивающая членов общины (прихода) поодиночке и отравляющая постепенно всю атмосферу вокруг. Это дух. Нечистый и очень разрушительный…
…Если хотя бы один из названных пунктов «хромает» – это уже красная лампочка, сигнал тревоги. Что с ней делать – опять-таки твой свободный выбор, который должен созреть… Если же «хромают» все пункты… Тут духовно, именно духовно, а не только психологически правильным будет лишь один выход – бежать, причем вскрывая замки и взламывая двери, если нужно. Потому что уйти спокойно, скорее всего, не удастся…
Почему общинность переходит в сектантство
А теперь второе соображение: о причинах того, что такой разговор вообще может возникать в христианском сообществе. Причины разные, они коренятся в психологических особенностях членов и лидеров общин, во многих факторах. Но, кажется, все они сводятся к одной глобальной подмене: единство общины основывается не на Христе, и только на Нем, а на чем-то или ком-то еще. Или так: на Христе и… чем-то еще. Помните, в «Письмах Баламута»: задача – чтобы «подшефный» исповедовал Христианство и… что-то еще в придачу.
Этим довеском, в итоге перевешивающим Христа, общение с Ним, единение вокруг Него (не равнозначное единению вокруг одной и той же «обязательной» общинной Евхаристии, в то время как все другие Чаши, возносимые в Церкви, не в счет!), может быть что угодно. Им может быть личность духовного руководителя (порой без ведома и желания последнего – тогда это проблема лишь ведомого), общая идеология, общие цели и служения, наконец, твоя собственная потребность в любви и принятии, которую ты не (до)получаешь где-то еще (конечно, полностью устранить душевные моменты невозможно и ненужно, но речь о приоритетах на уровне сердца)… да что угодно. Вплоть до общего культурного уровня, когда тебе просто по-человечески приятно общаться с членами твоей группы (хотя бы и неформальной), твоего круга, а других ты не видишь, не замечаешь и не интересуешься ими.
Кто осмелится сказать, что в его жизни нет людей, которые ему не интересны? Вот они-то и есть те, кто вне твоей «общины», вне поля твоего общения. И – они-то и есть твои ближние, тест на твое христианство, показывающий, чему ты научился от Учителя. Пронзительно сказал об этом митр. Антоний Сурожский[2].
Эти люди – показатель узости твоего сердца, твоего круга общения, твоей церковности. Ведь Церковь – это такая община, которая в пределе призвана охватить весь мир (Мк 16:15), только не путем экспансии, миссии или прозелитизма, а крестным путем сострадательной любви.
Наступит время, когда Бог будет все во всем (1 Кор 15:28)… Комфортно ли мне там будет, если для меня по-прежнему есть свои и чужие, или если мне все свои, но некоторые все-таки «своее»?..
Наверное, тогда выйдет, как в том анекдоте, если его немножко перефразировать: идет экскурсия по раю. Все поют, танцуют, веселятся, на арфах играют… И вдруг – глухая стена за колючей проволокой, наглухо закрытая дверь. Экскурсовод, прижимая палец к губам: «Тсс… здесь – свои. Они хотят быть здесь одни».
Занавес.
[1] http://www.pravmir.ru/vot-u-nas-to-nastoyashhaya-obshhina/
