К вечеру он сильно напился. На этот раз действительно был повод: не меланхолия какая-нибудь, не детская обида на весь белый свет, а газетные новости, которые сухо констатировали факт: отец Жиртрест, твоя эпоха и правда подходит к концу.

Голова от прочитанного вдруг стала тяжелой, полились мысли одна мрачнее другой. Нет, конечно, возможно, он все преувеличивал. Была у него такая черта: все видеть более объемно и выпукло, чем это видят остальные. Но как, скажите мне на милость, как реагировать на формальную, уже практически рядовую заметку в немецкой прессе, которой старый священник очень доверял, о том, что во избежание сексуальных домогательств Рождество и Новый год у Бранденбургских ворот женщины и мужчины нынче будут встречать отдельно?.. Буквально это значит, что для берлинских дам будет отведен специальный сектор с волонтерами Красного Креста. Погодите, братья и сестры, это все еще ваш Берлин или это долбаный Афганистан? Отец Жиртрест закурил и налил в немытый бокал теплого виски. Даже теплое пойло было для него менее противно, чем вся эта новая жизнь. Захмелев, он с тоской глянул на любимый образ св. Иннокентия – Папы, храбро правившего во время тягостного упадка Рима, посмотрел и вспомнил о письме, полученном накануне из епископской курии. В конверте с красной епископской печатью, как обычно, было послание на Рождество для прихожан. С одной стороны, епископские послания облегчали жизнь: не надо было выдумывать, чего бы такого ляпнуть вдохновляющего на торжественной мессе, ведь все уже написано, ты только вставай и читай. С другой стороны, в этот раз в письме была одна и та же просьба, повторяющаяся десять раз под разными соусами.

– Я, ваш правящий епископ Марк, слуга Божий, в десятую годовщину своей интронизации на епископскую кафедру, прошу ваших горячих молитв о моем нелегком епископском труде.

И так далее в разных вариантах епископ все жаловался и жаловался на трудные 10 лет своего епископства, требовал всеобщих молитв и, конечно, денег на ремонты и оплату коммунальных услуг.

– Бедненький какой, – с сарказмом процедил отец Жиртрест, наливая очередную порцию виски. А то, что я уже 15-й год сижу в этой дыре, – это ничего? То, что у меня от прихожан осталось полторы овцы из-за ваших политических игр в толерантность? Это как? Да у меня был приход, была молодежь, был даже хор! Они же все уехали! Все переселились из этого района. Здесь теперь никто не знает ни единой христианской молитвы, зато послушно читают намаз. Однажды один арапчонок грозился все здесь взорвать. А мне кому жаловаться, ваше израненное, столичное преосвященство? А? Мне, толстому, больному, уставшему падре, отдавшему матери-церкви всю свою жизнь, у кого просить горячих молитв? У пакистанских соседей по улице? Да идите вы в жопу, дорогой владыка… Несчастный столичный слабак и нытик…

Отец Жиртрест вдруг решил написать злобное ответное письмо в курию, прикрыл глаза, точно подбирая острые слова и хлесткие эпитеты, да так и уснул в старом чуть ободранном зеленом кресле. Его разбудил надрывный звонок в дверь: на пороге приходского дома стоял темноволосый подросток Саид с большой охапкой желтого сена. Тот самый арапчонок, что некогда грозил расправой его католической общине.

– Падре! Я нашел его… Это сено, как вы просили.

– Какого хрена… Нашел он… Черт бы тебя побрал, Саид! – священник обхватил руками раскалывающуюся от похмелья голову. Трезвонишь как ненормальный! Я уже подумал, что проспал Второе Пришествие.

– Простите… А что такое Второе Пришествие? Что для него будет нужно? Тоже праздник какой-то?

– В нашей ситуации это был бы еще какой праздник!

– А когда его отмечают?

– Это, Саид, плавающая церковная дата. Можно хоть сегодня. Я был бы за.

– Но мы ведь не готовы, разве нет?

– К нему все равно не подготовишься.

Отец медленно пошел на кухню в поисках шипучих таблеток от похмелья. Саид поспешил за ним следом, бойко рассказывая, как он раздобыл в шумном городе охапку настоящего деревенского сена. На дворе стояла предрождественская пора, нужно было подготовить храм, поставить фигурки и ясли. Для этого и понабилось сено. Саид хорошо помогал отцу Жиртресту за небольшие карманные деньги и священник был ему за это благодарен, хотя никогда не говорил об этом. Много чести для арапчонка. Ближе к обеду они взялись за постройку яслей. Дело нехитрое, и хотя руки пожилого священника уже не были так послушны, Саид с легкостью справлялся с каждой поставленной задачей. Когда ясли были готовы, сено было расстелено, настало время фигурок. Священник выносил в картонных коробках фарфоровых курочек, овец, телят, осликов, Саид, словно ребенок, восторженно разглядывал их, и затем аккуратно расставлял в яслях.

Наконец настала очередь вифлеемских пастушков, св. Иосифа и Марии. Саид вместе со священником расположили их громоздкие фигуры полукругом, место в центре осталось свободным, яслям явно не хватало Младенца.

– А где он?

– Кто?

– Младенец.

– Его принесу я, но прямо во время рождественской службы. Такова традиция.

– Жаль, я очень хотел на Него посмотреть. А почему ваш Йезу родился в сарае? У них что, дома не было?

– Был. Только в другом городе. Здесь они были приезжими. Они искали место, где можно переночевать, но никто их не пустил. Свободным был только этот сарай.

– Я хочу увидеть фигурку Младенца.

– Приходи на службу и увидишь.

– Еще чего! Я мусульманин.

– Что поделаешь…

– Так что, не покажете?

– Пока нет.

– Ну и не надо. Тоже мне присвоили… Если все было так, как вы говорите, то Он больше наш, чем ваш.

– Как это?

– А так! Я, моя мама и братья, вся наша семья из другого города, и ваш Йезу тоже. Меня здесь не любят, думают, что я вор, наркоман, или террорист, и Его тоже люди не хотели пускать в свои дома. Так что маленький Йезу больше наш, чем ваш!

– Саид, как ты смеешь сравнивать ваши чертовы горластые семейки со Святым Семейством? Поверь, у вас нет ничего общего. Вы…

– Что мы?

– Вы наглые варвары, а они были смиренные, тихие святые!

– Ага! Вы в это верите?

– Во что?

– Вы видели на Востоке хоть одну тихую семью?

– Не перебивай! Вы все равно другие.

– Почему?

– Вы пришлые, разрушающие великую цивилизацию. Вы развели свои эмигрантские костры под нашими великими святынями. Приехали в чужую страну, притащили с собой ваш ислам и сели на социальные пособия, которые, между прочим, платят из наших налогов.

– Ой! Знаешь, падре, ты ведь тоже не на фабрике вкалываешь, мозолей не видно. Собираешь денежки по воскресеньям, а потом бессовестно пьешь. Святоша фигов!

– Лучше замолчи, щенок. А то…

– А то что?

– Получишь хорошую католическую оплеуху.

– Давайте, и я иду в полицию, где со слезами на глазах громко заявлю, что вы опять побили мигранта лишь за то, что он хотел посмотреть на фигурку Младенца Йезу.

– Ну, говнюк!

– Старый алкоголик!

– Проваливай! Или через секунду мне будет плевать даже на полицию!

– Иду! Но маленький Йезу все равно наш, слышишь, падре?!

– Никогда, никогда он не будет вашим. Он, хвала всемогущему Богу, не имеет к вашему дикому пакистанскому бедламу никакого отношения! Проваливай, арапчонок, и больше никогда не приходи сюда.

– С удовольствием! Жирный придурок!

Саид что есть силы хлопнул дверьми, и разгоряченный священник остался в храме совершенно один. Еще мгновение он подбирал аргументы своей очевидной правоты в споре с наглым подростком, а в довершение зашагал в сакристию, где достал из коробки фигурку Святого Младенца. Белое, нежное личико, светлые кудри, ну какое они к нему имеют отношение. Никакого, слава Богу!

Последние дни до Рождества пролетели незаметно. Как обычно, отец Жиртрест исповедовал желающих прихожан, организовывал небольшой Сочельник для бедных и одиноких, рассылал поздравительные открытки собратьям во священстве и просто друзьям и знакомым. Одну из открыток он выслал и правящему епископу, где поздравил его с десятилетием интронизации и пообещал горячо молиться за него. А во время службы он, как и положено, громко прочитал епископское рождественское письмо. Все были довольны. Домой, правда, священника никто не пригласил, между собой все знали про его проблемы с алкоголем, поэтому ограничились поздравлениями в храме. Когда последние прихожане вышли из церкви, он было собрался уже пойти домой, но в это время заметил во дворе какие-то темные фигуры.

– Кто здесь? – громко поинтересовался он.

Фигуры стали раскланиваться и что-то быстро говорить на каком-то гортанном наречии.

– Какого хрена? – не понимал отец Жиртрест. – Вы кто такие?

– Мне звать Самира. Я ваш соседка. Жить тот дом.

– И что? В “тот дом” живет сотня ваших, думаешь я знаю всех вас в лицо?

– Но наш Саид сказать, у вас здесь маленький ребенок. Он маленький, но как мы, тоже издалека. Мы хотим помогать. Когда ты не дома, трудно. Надо помощь. Вот здесь одежда и сухой молоко для маленький.

– Что? Здесь никого нет. Никакого ребенка. Это просто традиция, никто не родился на самом деле.

– Ой! Я все равно не понимай все! Возьмите это для мальчик.

Фигуры двинулись в строну церковных ступеней и стали оставлять пакеты и сумки с детским питанием, игрушками и пеленками. Отец Жиртрест просто замер от такого поворота событий. Смуглые женщины в длинных одеждах подходили и подходили, и он неожиданно для себя стал каждой говорить “большое спасибо” – а что еще делать в такой ситуации?! Когда все подарки были сложены у входа в храм, он подумал, что такого в его практике еще не было, чтобы кто-то так буквально принимал Рождество, и что завтра же раздаст все это бедным семьям. Но все это будет завтра, а сейчас у него образовалось срочное дело. Такое срочное, что даже виски не смог его удержать. Словно ангел Божий толкал его в спину. Через полчаса в небольшую квартирку, где жил Саид, позвонили, на пороге стоял запыхавшийся депрессивный алкоголик, он же падре по прозвищу Жиртрест.

– Привет, щенок!

– Здравствуйте, отец!

– Вот, возьми. Пусть побудет до утра у вас, – священник аккуратно протянул Саиду маленькую фигурку светловолосого Йезуса. Это маленький Йезус. Ему с вами должно быть хорошо.

– Спасибо! Да я бы сам зашел. Подгадал бы момент, когда вас не будет, и зашел посмотреть.

– А вот это правильно. Тебе мне на глаза лучше не попадаться. То, что я здесь, я просто волю Божью выполняю, Он сам мне так показал. Но если лично, отодвинув доброго Бога в сторону, я еще не простил тебе святошу, алкоголика и жирного придурка! Поймаю тебя, арапчонок, и уж тогда точно прибью!

– Хорошо, хорошо, дорогой падре!

– То-то же!

И темноволосый Саид громко расхохотался.