1. Парадокс

17-й год — что поняли мы за эти сто лет между 19.. и 20..? «Идеи убивают». Пресловутый парадокс «идея строительства мира без войн, тюрем и бедности привела к чудовищным страданиям» – известен всем и стал чуть ли не девизом современности.

Идеи убивают: но если вы не исповедуете Идею, то у вас нет проекта мира, где нет места злу. Урок этих ста лет согласно либеральному парадоксу: зло непобедимо, борьба со злом – величайшее зло. Чтобы в мире не было страданий, надо отказаться от идеи мира без страданий – вот подлинная суть парадокса. Но если это предположение верно, то нравственному негодованию нет ни причины, ни места.

2. «Будет хуже»

Разумеется, этот парадокс, эта нравственная обеспокоенность преступлениями тоталитаризма, это (и)морализирующее смешение тоталитаризма и Идей лучшего мира – лишь идеологическое прикрытие современной стадии капитализма и его преступлений. Войны, бедность, пытки – от всего этого мы отнюдь не избавились с крушением «тоталитаризма». Но не надо бороться с капитализмом: ведь XX век научил нас, что «будет хуже».

3. (Не)религиозные войны

Это похоже на атеистическое нравственное негодование «религии несут лишь одни войны и ненависть». На самом же деле религиозных войн никогда не существовало: все – АБСОЛЮТНО ВСЕ – войны шли из-за ресурсов: рабов, земли, нефти и прочего, и продолжают вестись по тем же причинам.

Чье-то властолюбие, чье-то сребролюбие гонит человеческие массы на смерть. Грешники вожделеют, обманывая: «мы это делаем (репрессии, войны, эксплуатация) ради христианства, ради ислама, ради нации, ради прав человека, ради социализма».

Много ума не надо, чтобы понять: религия – не причина, а идеологическое прикрытие грязных интересов сильных миро сего. И видит Бог – не в нашей стране и не в XXI веке говорить, что атеисты никого не убивали. Атеисты убили ой как много людей.

4. Призрак

Наверное, мы все хотим мира без войн, тюрем и бедности. Либеральный парадокс «идеи несут смерть» в марксистском варианте звучит так: идеология – религиозная, фашистская, советская или либеральная – есть прикрытие интересов Господ, а значит, будет существовать до тех пор, пока существует общество, построенное на Господстве, – нам нужно общество без Господ (господ в политике, хозяев в экономике) – вот мы и воспроизвели Коммунистическую Идею (воистину вездесущий призрак).

Избавиться от убивающих идей можно только осуществив Коммунистическую Идею.

5. Блеск Идей

Жижек ответил бы на это: настоящего радикального атеизма, по-настоящему чистого, безыдеологического взгляда еще не было. Большевики, сталинисты и так далее были ещё верующие: в Историческую Необходимость, Смысл Истории, Партию. Религиозная вера сменилась, скажем, Идеей Нации, Идеей Коммунизма, Идеей Прав Человека – и блеск этих идей мешает нам видеть грязь интересов Господ, истинных виновников всех войн. Если бы мы стали радикальными атеистами и воистину ни во что бы не верили, то перед нами открылась бы неприглядная истина мира, и мы бы перестали бы участвовать в мировом зле.

6. Абсолют

Религия есть абсолютизация, придание бесконечной ценности чему-то. Абсолюта, однако, не существует, Его буквальным образом нет, как прямо учит, например, Максим Исповедник. Капкана Идеологии мы можем избежать только одним образом: абсолютизирующую потребность нашего существа направить прямо на Абсолют. Будем же относиться абсолютно только к Абсолютному – а в силу того, что Абсолютного нет, мы будем совершенно свободны по отношению ко всему.

7. Подлинный монотеизм

Только подлинный монотеизм освобождает от «веры», «идеалов», «ценностей». Если действие абсолютизации направлено к тому, на что оно в существе своем и должно быть направлено – на Абсолют, – то все остальное, то есть собственно все, что есть, – постигается в своей относительности: семья, нация, успех, работа, деньги, интересы. Всё это не отменяется, но лишается абсолютности, которая никогда ему и не принадлежала, ибо это всего-навсего вещи среди других вещей. Все относительно: убивать никого не надо, «серьезность» ни к чему не пристегнешь. А Абсолюта просто нет. В этом суть христианского нигилизма.

8. Религия и этика

Если все «религиозное» отнести к Богу – что является прямым требованием Писания (обратное этому — идолопоклонство) – то что останется от религии? Этика и только этика, императив нравственного переустройства мира.

9. Освобождение от Идеологии

Монотеистическая установка спасет нас от идеологии: абсолютизируй Абсолют, которого нет, а ко всему другому (то есть ко всему реально существующему, ко всему данному в ощущениях) относись здраво. Только истинный монотеист может не абсолютизировать относительное, то есть реально существующее, и таким образом истинный монотеист – истинный атеист.

Я верую в Бога и освобожден от обременительной обязанности верить во что бы то ни было еще. Я верю только в Бога, то есть не верю ни во что. Я освобожден от убивающих идей. Но в силу марксистского парадокса тем самым я – коммунист. Всякий христианин – коммунист, всякий коммунист – христианин. Не на самом деле, но в своем пределе. И сейчас я это докажу.

10. Утопия

Если идеология – лишь прикрытие Господства, то откуда может взяться Коммунистическая Идея? Если есть только система Господства – а это так – то не может быть идей, не прикрывающих эту систему.

Коммунистическая Идея есть, потому что человек – существо воображающее. Кроме данного (природы и системы Господства) он может вообразить что-то другое. Мышление/воображение создает лаг между данным и возможным. Возможно – в воображении – все что угодно. Мышлению открыто Бесконечное, создающее разрыв между собой и всем конечным, то есть разрыв между всем, что есть (конечным и относительным), и тем, чего нет (абсолютным, бесконечным). Разница между несуществующим Абсолютом и существующей относительностью задает поле Утопии. Открытость к Бесконечному открыла конечность сущего и бесконечность возможного. Воображение – поле для Абсолюта, религии, Утопии, коммунизма.

11. Коммунистическое Обещание

Животное от человека отличает не «разумность», животные ведут себя вполне разумно, поразумней людей. Человеческое в человеке – желание и воображение. Первичная интеллектуальная операция, производящая в человекообразном животном человека, – проведение различия между данным и желанным. Есть то, что есть (голод, страдание, смерть), и «есть» то что, я не хочу этого данного, а хочу чего-то другого, несуществующего, того, чему места в реальности нет, утопию. Противоречие между утопией и данным двигает историю. Таким образом, Коммунистическое Обещание (а Идеи – извращение этого Обещания), полная реализация желаемого, изначально вписано в человеческое существо.

Желание и разум: первое первично. Желание – основная антропореальность, выводящая нас из природы в историю, в человеческое. Марксизм – разум на службе окончательного желания (желания Утопии).

12. Природа Коммунистического Обещания

Я хочу написать текст, с которым бы согласился и верующий, и материалист. Может быть, что Обещание есть данность нашей психики, результат эволюции, а может, Обещание – обнаружение Бога в этом падшем мире. Но какова бы ни была природа Обещания, оно есть – и логика, из этого вытекающая, одинакова и для материалиста, и для верующего.

13. Религиозная иллюзия

Или, что то же самое: человек изначально, принципиально и неотменимо – существо религиозное. Человек изначально определен религиозной иллюзией, тем прекрасным, чего нет, вопреки тому ужасному, что есть: иллюзия против реальности. Мы определены тем, чего нет. Утопия старше идеологии. Человек изначально утопичен: идеология нужна, чтобы человек забыл, что он –- не в утопии. Знай свое место, не будь утопичен. Идеология замещает Коммунистическое Обещание в интересах Господ, в интересах данного положения вещей. Истинное богопочитание замещается идолопоклонством. Идол дан и наполнен воображением. Бог не дан и Его нельзя вообразить. Поэтому Он спасает нас от идолов.

14. Верить в несуществующее

Верить в несуществующее – Бога, Царство, коммунизм – основа всякой освободительной политики. «Политический реализм» (суть консерватизма) – глубоко нерелигиозен, циничен: «ничего изменить нельзя, будьте реалистами». Умрите в бедности и бесправии. Я ненавижу реальность, хочу перемен: я – идиот. Суть подобного идиотизма исследовал Достоевский.

15. Идеологическое алиби

Зачем человеку идеологическое алиби, почему мы нуждаемся в оправдании нашего зла, почему Рабы обманываются Идеями и идут умирать за Господ? Чтобы нам просто не пойти и не убить, взять что нужно? Потому что в нашем воображении «есть» несуществующий Иной мир, который надо примерить с данным, существующим. Задача идеологов: захлопнуть разрыв воображения посредством самого воображения.

16. Воображение

Воображение – наше проклятие и наше спасение. Мы можем вообразить лучший мир и средства его достижения. Это опасность для Господ, и с помощью Интеллектуалов они порабощают воображение Рабов, вменяют им ложное сознание – идеологию.

17. Кража Утопии

Господа крадут силу Утопии, блеском ее прикрывая свое зло, как Сатана – только лишь паразит бытия, как идолы крадут хвалу, не им предназначенную. Отец лжи и человекоубийца от начала: ложь прикрывает человекоубийство, идеология – войны, казни и эксплуатацию, бес рядится в ангела света.

Сейчас кража Утопии осуществляется в особо радикальном варианте. Как заметил Джеймисон: проблема нашего времени в том, что мы уже не способны вообразить Утопию. Переформулируем либеральный парадокс, с которого мы начали: стадия постмодернистского капитализма или «вечна», или срывается в ужас антиутопий и «постапокалиптики». Мы живем в век антиутопий (здесь масскультура только отражает структуру современности), что к слову видно в искажении христианской эсхатологии: Конец мира сего воображается нами как темная катастрофа Антихриста, а не как светлая катастрофа Славного Пришествия. Но бояться Конца мира сего не значит ли выступать на стороне Вавилона, а не Христа? Не свидетельство ли это в современном христианском сознании гегемонии буржуазии (когда пролетарий усваивает себе сознание буржуа)?

Не значит ли это, что нам следует вернуть ограбленное и вернуть Утопию себе? Но как это сделать, если Раб тратит время на работу, а отдых – на зрелища? Если у него ложное сознание?

18. Интеллектуал

Слабое место Системы – Интеллектуал, особый Раб, работник мышления. Именно он обеспечивает идеологию и нужные Системе знания. Они создают отупляющие зрелища для Рабов, обеспечивают работу бюрократической машины, доказывают, что несправедливость «законна», обеспечивают производственные процессы, прогресс технологий и так далее. Придумывают «мораль», глубоко безнравственную, конечно, чтобы Рабы терпели дальше. Скальды, воспевающие убийц, жрецы, обожествляющие маньяков: силы воображения, захваченные господами.

Интеллектуал впервые выступил на свет и долгие века являлся как жрец (образование, идеология и пр. многие века были монополией жрецов). Здесь двойственность религии: да, она — идеология угнетения и да, она — то, где сохраняется Утопия.

То есть Интеллектуал – единственное место Системы, где еще открыто мышление/воображение. И вот кто-то из Интеллектуалов может помимо своих служебных обязанностей открыть Бесконечное, Иной мир. Как это происходит?

19. Открытие Бесконечного

Согласно Манифесту Коммунистической партии капитализм революционизирует себя прогрессом производительных сил. А прогресс этот осуществляют Интеллектуалы.

Проблема Интеллектуала в двойственности его положения: его объективное классовое положение – рабское, но именно он обеспечивает прогресс. В Системе только ему надлежит – в интересах Системы – «быть» в Мышлении, то есть там, где обретается Коммунистическое Обещание. В своем сознании Интеллектуал свободен (что подкрепляется его привилегированным положением), но объективно он – раб (что Интеллектуал понимает, когда его проекты, его книги и прочее отвергаются Господами). Это противоречие позволяет выявиться в сознании Интеллектуала коренному противоречию истории: противоречию между миром сим и миром иным. Если Интеллектуал уверовал в иной мир – он становится Интеллигентом (такая же ситуация, впрочем, может воспроизвестись в головах кого-то из Господ или Рабов, но такое, по объективным причинам, бывает редко: они к Мышлению не подключены «профессионально»). Теперь он может силы мышления/воображения перебросить на службу Рабам, а не Господам. Он может стать Революционером. Как Савл, ставший Павлом – от Синедриона к христианам, от палачей к жертвам. Как Ульянов, ставший Лениным – от юристов к интеллигентам, от хозяев к рабочим.

Ленин сформулировал идею привнесения классового сознания извне. Рабы как класс не могут уверовать и бороться за лучший мир. Эту веру, этот проект вменяют им Интеллигенты.

20. Интеллигент

Изначально присутствующее, но отчужденное Господами Обещание Утопии возвращают обратно Интеллигенты: Обещание того прекрасного, чего нет, но должно быть, противостоящее тому что есть, но не должно быть. Противоречие между несуществующим добром Утопии и реальным злом Данности (век сей и век грядущий) есть двигатель истории. Мы не свободны, но можем (мечтаем, надеемся, верим) освободиться. Мы не равны, но можем (мечтаем, надеемся, верим) быть равными, мы не братья/сестры, но может (мечтаем, надеемся, верим) стать братьями/сестрами. Мы можем это вообразить, можем в это поверить – и тем самым предложить альтернативу тому, что дано. Была бы только любовь. Так будут бороться те, кто за век сей, и те, кто за век грядущий: правые и левые.

21. Свобода, Равенство, Братство

Таких вещей как Свобода, Равенство, Братство, общество без частной собственности, насилия и государства, мир мира – их не существует. Как мы называем положение человека, который определяет свое поведение исходя из того, чего не существует? – религией. Верой. Как мы называем того человека, который определяет свое нынешнее поведение из того, чего нет, но, как он верит, – когда-нибудь настанет? Монотеистом, мессианистом, последователем библейской традиции.

22. Вера Интеллигента vs цинизм Интеллектуала

Вере Интеллигентов противостоит цинизм Интеллектуалов. «Ничего не изменишь» – говорить один. «Другой мир возможен» – говорит другой. «Порядок, стабильность» против «Вся власть воображению! Будьте реалистами, требуйте невозможного!». Они борются за интеллектуальную гегемонию над массами. Массы надо оглупить, пусть смотрят телик, ходят на футбол, пьют. Массы нужно пробудить и освободить: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными». «Наивная вера дурачков», – говорят нам, хотя на самом деле изящная сложность марксистских теорий и христианской догматики (умная сложность идиотизма Льва Мышкина).

23. Монотеисты и интеллигенты

Интеллигент ниспровергает господствующие ценности, обличает власть. Не монотеисты ли были всегда лучшими ниспровергателями идолов и обличителями господ? Та цивилизация, которая продвинулась в деле Освобождения более всех, не монотеистами ли основана?

24. Русское освободительное движение

Но кого впервые назвали интеллигенцией? Русское освободительное движение. Интеллигенция взяла власть в 17-м году. Уничтожение самодержавия и освобождение народа – вековечная мечта интеллигенции, казалось, осуществляется. Ликбез и другие образовательные мероприятия большевиков вели не к чему иному, как к «обинтеллигентиванию» народа. Власть уничтожить, а народ преобразовать в интеллигенцию – суть советского проекта. Не былины, духовные стихи и частушки формировали советских русских, а интеллигентская литература: Белинский, Добролюбов, Писарев, Чернышевский и другие деятели Русского освободительного движения, чьи тексты читались в школе и чьи портреты эту школу украшали. Интеллигентское сознание было вменено всему народу, а собственно интеллигенция, работники умственного труда, производились в СССР миллионами и в сущности стали «народом». Они-то СССР и погубили.

25. Дилемма советского интеллигента

Ибо, взяв власть, интеллигенция в качестве власти перестала быть интеллигенцией и стала бюрократией, новым правящим классом. Интеллигенция в собственном смысле оказалась в весьма двусмысленном положении. Продолжить служить советскому проекту, то есть пусть сколько угодно извращенному, но все же делу интеллигенции? Но тогда это были бы уже не Интеллигенты, а Интеллектуалы, Рабы новых бюрократических Господ. Восстать против советского проекта, защищая угнетённые массы, как делали диссиденты? Но в таком случае интеллигенты выступали бы за реставрацию капитализма, где бы они, соответственно, стали бы Интеллектуалами, Рабами Капиталистов, что означает работать на свое собственное уничтожение. В итоге, как мы помним, интеллигенция решила самоубиться и разрушить строй, который она создала и который ее воспроизводил. Большинство бывших интеллигентов уехали, спились, слились с деклассированными массами. Меньшинство – перешло на службу новых Господ и стали Интеллектуалами («копирайтеры» и т. д.). Интеллигенции в России больше нет. Но вернемся к началу этой истории.

26. Интеллигенция, народ, власть

Дореволюционная Россия, жестко разрезанная на господ и рабов, аристократию и крепостных. Вызов Системе бросили те, кто должен был ее интеллектуально обслуживать. Новикова, о котором митрополит Платон сказал: «Молю всещедрого Бога, чтобы во всем мире были христиане таковые, как Новиков» – бросят в тюрьму, как и Радищева. Новиков и Радищев, два чиновника, были при Екатерине одиночками. Они никак не связаны были с «христианской казачьей республикой Емельяна Пугачева» (определение Маркса). Их бросят в тюрьму, Емельяна – четвертуют. Но придет время, и интеллигенция станет массовой и сольется с народным бунтом, возглавит его и сделает Революцией в 1917 году. Новиков и Радищев предали Империю и клеймили крепостничество: ода Вольности. Емельян, император-самозванец, жаловал крестьян «находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков […] вольностью и свободой и вечно казаками», а дворян повелел «казнить и вешать». Тогда не вышло, но когда народ и интеллигенция объединяться выйдет, случится 1917 год. «Радищев – бунтовщик хуже Пугачева», – скажет Екатерина, доведшая крепостное право до полного и буквального рабства, и тем свяжет русскую литературу с русским бунтом. Власть, интеллигенция, народ – три члена формулы русской истории.

Митрополит Платон молил Бога, чтобы все христиане были как Новиков. Емельян, даруя народу вольность, упрекает дворян, что те «не имели в себе христианства».

27. От декабристов к большевикам

Через 50 лет после пугачевщины появятся дворяне, в себе христианство имеющие, –декабристы. Блестящая элита, цвет русского дворянства, те, кто должны были быть столпом Империи, против Империи восстанут, царя решат убить, народу даровать вольность. Тогда не вышло, но потом выйдет, в 1917 году у дворянина Ульянова.

Один из лидеров декабристов Муравьев-Апостол зачитывал перед солдатами свой «Православный Катехизис»: «Раскаяться в долгом раболепствии и, ополчась против тиранства и нечестия, поклясться: да будет всем един царь на небеси и на земли – Иисус Христос». Сейчас Россию призывают раскаяться в том, что она «ополчилась против тиранства и нечестия».

28. Чаадаев

Синхронно с декабристами – Чаадаев, отец русской философии. Главная новость русской философии – мысль о религиозной общественности. Евангелие – не слова, а программа действий. Евангелием надо жить, или иначе: следует евангелизировать жизнь. Действенно ли христианство? Вошло ли оно в действительность? Исполняется ли воля Божья? Накормлены ли голодные? Исцелены ли больные? Нашел ли странник приют? Навестили ли заключенного? Вот критерии Страшного суда. Вот что следует делать. Исполнение этой «программы Христа», а не череда царьков и войн, и есть настоящая история. Быть в истории – значит исполнить Евангелие, чтоб оно было не словом, а делом. Вот задача.

Или иначе: социальная природа христианства. Христиане – не одиночки, а община. Церковь – новое общество новых людей, общество, построенное из любви. Евангелие должно дать общественные плоды. Этой социальной обеспокоенностью Чаадаева будет проникнута вся русская культура и история.

А в России тем временем – крепостное право. Большинство народа («христианского народа») сведено властями («христианскими властями») к скоту. Это просто значит, что Евангелие не исполнено. Это значит, что Россия – не христианская страна. Вот вызов Чаадаева: евангелизировать действительность, в частности – русскую.

29. Соловьев

Истина Чаадаева была расколота в споре славянофилов и западников и вновь синтезирована на новом уровне как идея христианской политики Владимиром Соловьевым, образцовым социальным и политическим христианским философом. Соловьев – начало Русского религиозного ренессанса, синхронного с Русской революцией.

30. Русская литература

Рядом, разумеется, «святая русская литература» – Гоголь, Достоевский, Толстой, великие обличители неправды русской жизни – социальной неправды, великие защитники «униженных и оскорбленных», высмеявшие и проклявшие сильных мира сего (Гоголь – монархист, Достоевский – социалист, Толстой – анархист; в главном – едины, конечно, в желании уничтожить общественную неправду). Они были, разумеется, христианами.

31. Русский религиозный ренессанс

В Русском религиозном ренессансе христианская истина и социальная справедливость после столь долгого разрыва наконец соединились: Бердяев, Мережковский, Булгаков, Флоренский, Эрн, Свенцицкий, многие-многие другие – все они как минимум начинали в революционном движении, в том числе как марксисты. Как христиане они предупреждали об опасностях материализма в Революции, считая, что только христианство спасет Россию от кровавого хаоса. Мережковский: «Господь не покинет России. Только бы с Ним, только бы с Ним – и такая будет революция, какой мир не видал!», а если без Бога: «Всюду – вольность без Бога – злодейство, братоубийство неутолимое. И надо всей Россией, черным пожарищем – солнце кровавое, кровавая чаша диавола».

Я не хочу сейчас детально разбирать их позиции и как их позиции изменились после Октября. Я только хочу сказать: искомый синтез христианской истины и социальной справедливости был осуществлен. Сродство Евангелия и Революции, кощунство освящения «старого порядка» были поняты. Немногими – вот проблема. Но наследие нашего Ренессанса с нами.

Все они не только философы, но и общественные деятели, если не прямые политики. Бердяев и Булгаков начинают как марксисты и были в этом качестве весьма известны. Затем Булгаков вместе с Флоренским, Эрном и Свенцицким создает «Союз христианской политики», партию христианских социалистов. Струве, в начале – марксист, затем – кадет, как и братья Трубецкие. Мережковский близок к эсерам и Временному правительству. Степун, проанализировавший христианскую природу социализма, выдающийся христианский мыслитель – эсер, депутат Всероссийского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, член Временного правительства.

32. Эсеры и мученики

Партия социалистов-революционеров даст нам мучеников Илью Фондаминского, бомбиста и главу восстания, и Марию (Скобцову), революционную главу Анапы.

Борис Савинков, руководитель Боевой организации эсеров и член Временного правительства, в своем творчестве будет осмыслять религиозную трагедию политического террора: убить ради добра, согрешить ради правды. Его друг и соратник Иван Каляев убьет великого князя Сергея. Жена великого князя преподобномученица Елизавета Федоровна придет в тюрьму к Каляеву, подарит ему Евангелие, простит его, будет просить Царя о помиловании. Две преподобномученицы, Мария и Елизавета, две великих благотворительницы и монахини, обе умерших Христа ради, связаны еще и по партийной линии: убийца мужа Елизаветы – однопартиец Марии. Протоиерей тюремного шлиссельбургского Иоанно-Предтеченского собора Иоанн Флоринский рассказывал о Каляеве: «Я никогда не видел человека, шедшего на смерть с таким спокойствием и смирением истинного христианина».

33. Революционеры-семинаристы

Обратным ходом многие великие атеисты-революционеры были семинаристами: Добролюбов, Чернышевский, Сталин. Какая здесь связь между неудавшимися священниками и их воинствующим безбожием?

Итак, в Русской революции и вообще в Русском освободительном движении есть заметная религиозная составляющая, русская мысль – мысль о религиозной общественности, богословие Революции.

34. Спор Белинского и Гоголя

Какой будет Русская революция – одна из главных тем русской мысли. Один из споров внутри этой темы – религиозный. Белинский и Гоголь спорили о религиозности русского народа: Белинский считал, что русские – стихийные атеисты, Гоголь, что русские – глубоко верующие люди. Учитывая, что начало Русской революции ознаменовано стихийными народными гонениями на Церковь (систематические государственные начнутся только при семинаристе Сталине), мы можем подвести итог их спору и присудить победу Белинскому. Но дело сложней.

Дело даже не в том, что вера русского народа была страшно ранена Расколом и гонениями на «не синодальных» христиан, не в том даже, что Церковь ассоциировалась с царским режимом (крепостным правом, нищетой, произволом и пр.). Все это и правда сыграло свою огромную роль. Но центр был не здесь. Центр был в споре большевиков о материализме и религии в Революции. Каприйцы утверждали: Революция предполагает религию, Ленин утверждал, что Революция предполагает материализм. Ленин победил.

35. Богостроители и Ленин

Каприйцы, «богостроители» Луначарский, Богданов, Горький видели ограниченность «научного мировоззрения» и неадекватность материалистической метафизики современной науке – ибо материализм «против своего желания» метафизичен, допускает высказывания о «мире в целом» и конечной истине. Они видели, попросту говоря, что материализм устарел. Они, эти большевики, видели, что Революции свойственна и потребна религиозность, что раннее христианство – революционно, что революционные движения прошлого – религиозны. «Мать» Горького, роман, изучавшийся всеми советскими школьниками, – богостроительный манифест. В его «Исповеди» рабочая демонстрация проходит мимо храма и исцеляет калечных: ибо «где твое или трое», там будет чудо, где любовь – там и исцеление.

36. Базис и надстройка

Я не говорю, что спор каприйцев и Ленина предопределил характер Русской революции. Я говорю, что в этом споре отражено глубинное противоречие революционного процесса. Вот это противоречие: что за Революция произошла (должна была произойти на момент спора) в России: буржуазная или социалистическая? Буржуазная или социалистическая – это вопрос о базисе. Религия или материализм – это вопрос о надстройке.

Материализм – это определенное мировоззрение, то есть часть надстройки, формируемой базисом. В этом смысле он не может быть «истинным», он предопределен базисом, он часть идеологии, прикрывающей интересы Системы.

37. Буржуазная пролетарская революция

В полном соответствии с теорией исторического материализма мы должны спросить: надстройкой какого базиса является материализм? Ответ очевиден: капитализма, ибо именно в Новое время, капиталистическую эпоху, материализм становится господствующим мировоззрением. Но если победил Ленин, а не каприйцы, если господствующим мировоззрением СССР был материализм, то Октябрьская революция была буржуазной, а СССР – капиталистической страной. То есть подлинной задачей Октября было сделать Россию индустриальной державой путем ограбления колоний («деревня – наша колония», «первоначальное социалистическое накопление» – идеология так называемой «левой оппозиции», разгромленной Сталиным, что не помешало ему воплотить их идеи в жизнь) и эксплуатацией рабочих: прибавочная стоимость полностью изымалась у рабочего класса для последующего вложения в производство. Ленинский и сталинский Союз – глобальная корпорация, часть капиталистической мирсистемы, продающая сырье в обмен на валюту, этой валютой обеспечивая свое индустриальное развитие. Другое дело – посталинский Союз, выключенный из мирсистемы и строивший социальное государство – но и здесь СССР был синхронен с Западом, где в то же самое время строились социальные государства. Так же и падение Союза синхронно с кризисом западных социальных государств и с контрнаступлением капитализма в лице неолиберализма.

38. Коммунизм Царства

Итак, материализм – надстройка капиталистического базиса. Какую надстройку будет иметь коммунизм? Как минимум – нематериалистическую. И с другой стороны: какую экономику предполагает христианство?

Коммунизм – лишь другое название Царства Божьего, мира без эксплуатации («среди вас да не будет так»), экономики неэквивалентного обмена, дружбы и дара, о чем говорит большинство притч Спасителя, победившей Революции («последние станут первыми»), обобществленной собственности («все у них было общее») и так далее. « Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром» – описывает Апокалипсис коммунистическую экономику Царства.

39. Маркузе

Что не будет преодолено при коммунизме, что таки будет его различать с Царством? Согласно Маркузе, две вещи: память о несправедливости, причиненной людям до наступления коммунизма (эту несправедливость не исправишь, жертвы умерли, страдая, палачи умерли, благоденствуя) и смерть, это «естественное отчуждение».

То есть два вида отчуждения при коммунизме останутся: отчуждение исторической справедливости и отчуждение жизни. В этом смысле коммунизм не наступит никогда. Если только мы не поверим Благой Вести.

40. Преодоление отчуждения

«Да взыщется от рода сего кровь всех пророков, пролитая от создания мира, от крови Авеля до крови Захарии» – обещает Иисус. Кровь всех жертв взыщется: отчуждение исторической справедливости преодолено. Он же обещает воскресение мертвых: отчуждение жизни преодолено. Итак, Коммунистическое Обещание в пределе обещает и это тоже: взыскание крови праведников от Авеля и воскресение мертвых. Последовательный коммунист, коммунист в пределе – христианин.

Если коммунизм – мир без всякого отчуждения, а значит, без всякой идеологии, то коммунизм – мир воскрешенных бессмертных. А в Новом Иерусалиме по Апокалипсису нет храма, то есть нет отчуждения, нет идеологии.

41. Уже да – еще нет

Но христианство существует уже две тысячи лет, где же коммунизм? И как связано реально существовавшее и существующее коммунистическое движение с христианством? Самым прямым образом.

Принципиальна здесь основоструктура христианской историософии и эсхатологии: «уже да/еще нет». Иисус уже спас мир, Царство вот здесь, но с другой стороны Царство наступит только во Втором Славном Пришествии. Разрыв между «уже да» и «еще нет» создает христианскую историю, то есть историю западных народов, у которых есть такие штуки, как капитализм и разного рода утопии.

42. Не без христианства

Христианство – штука весьма неудобная и для атеистов, и для традиционалистов. Каким образом, такие замечательные штуки, как атеизм, техника, прогресс и прочее, появились в мире, рожденном этим мракобесным христианством? Или почему этот страшный современный мир, убивший такое замечательное традиционное общество, есть мир христианский? В самом широком историко-культурном подходе надо зафиксировать: история Запада (всех христианских стран, включая, разумеется, и Россию) и наша современность есть не без христианства, или, как я думаю – все это есть плод действия христианства, но это надо доказывать отдельно. Ибо мир атеизма, техники, капитализма и коммунистического движения есть мир христианский и только христианский просто по месту рождения. Да, затем насильственно или нет все это экспортировалось в другие культуры, которые сами по себе ничего подобного не порождали).

43. Коммунистические общины: первохристиане

Это общая рамка, а вот конкретика. Первохристианские общины были буквальным образом коммунистичны: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян 4:32). Но если мы имеем «множества», живущие по принципу обобществления собственности, то мы не можем здесь увидеть отдельных святых, монахов, аскетов. Нет, именно коммунистическое общество, именно другое общество, а не только другие люди.

44. Подрыв основ общества

Церковь не как клир, а как сеть общин, была сетью коммунистических общин, и притом подпольных, контрвластных. Кто подрывает «священные основы собственности и государства»? Коммунисты? Да, а еще первохристиане (коммунисты не по названию, а по способу жизни). Они обобществляют «священную собственность» и не признают божественность императоров и, конечно, национальных, гендерных, социальных и прочих границ – обвинения все те же за две тысячи лет: язычников – христианам, правых – левым.

45. Коммунистические общины: монахи

Таковой Церковь перестала быть в «эпоху Константина», начав сливаться с Империей. Христианство ответило на эту опасность монашеским движением. Что такое монастырь, взятый социологически? Всё та же коммунистическая община, всё то же отрицание мира.

46. Ортодоксия

Вернемся к базису и надстройке. Коммунистический базис предполагает коммунистическую надстройку: «правильное» устройство сообщества – «правильное» мировоззрение. Община, живущая по Евангелию, – ортодоксию. Ортодоксию сохранили монахи, ереси вводили придворные епископы и императоры. Насколько есть коммунистический базис (первохристиане, монахи) настолько есть ортодоксия. В этом смысл догматического богословия: если у вас нет опыта, то сохраните хотя бы память о том, что опыт возможен. Догматика – это выражение определенного опыта определенного сообщества, рожденного определённым событием, и она призвана «держать» это сообщество в верности этому опыту (воскресение Христа – первохристианская община – выражение опыта Пасхи и общины в догматике).

47. Ереси

Но спросим: учитывая, что преобладающим базисом никогда не был коммунизм, что тогда происходило с надстройкой в христианскую эпоху? Надстройка античности – различные ереси (как доказывает Лосев в «Итогах тысячелетнего развития» – христианские ереси есть христианство, пытающееся примириться с рабовладельческой формацией). Надстройка Средневековья – платонизированное, то есть объязыченное христианство (с его подменой христианской эсхатологии загробной жизнью, христианского чаяния воскресения мертвых – языческой концепцией бессмертия души и т. д.), надстройкой модерна – материализм и другие ереси Нового времени.

Переход от Средневековья к модерну ознаменован Реформацией, которая, как и всякая Революция, имела коммунистическую альтернативу в себе (Мюнцер и подобные ему), но не воплотила ее. Победили версии протестантизма, прилаженные к капитализму. Но и так называемая Контрреформация была не чем иным, как католической версией Реформации.

48. Русская Реформация

И, несмотря на расхожие мнения, в Православии тоже была Реформация: синодальное православие есть наше англиканство, поповское раскольничество есть наше лютеранство, беспоповщина есть наш кальвинизм (а старообрядческий тезис об отнятии благодати есть выражение типичного модернистского ощущения обезбоженности мира). Про постмодерн скажем ниже.

Но само движение формаций говорит о прогрессе: от революции к революции мы идем к воплощению Великой Невозможности. Будем помнить: ортодоксия может существовать только в «ортодоксальной общине» – бесклассовой. Там, где не так, – вера искажается, и все «странности» современного Православия объясняются этим. Так названные три версии реформированного русского православия не есть Православие, Православие сохранили такие люди как Паисий (Величковский) и Серафим Саровский.

49. Политическая теология

Итак, есть понятная связь между общественным устройством и мировоззрением. «Политической теологией» назвал эту связь Карл Шмитт: «Все точные понятия современного учения о государстве представляют собой секуляризированные теологические понятия. […] всемогущий Бог становился всевластным законодателем».

Это верно, но спросим: какая теология подразумевает «всемогущего Бога»? Скажем, исламская, скажем – пожалуйста – стоическая, арианская, деистическая, да мало ли какая. Насколько концепт «всемогущего Бога» специфичен для христианства – ортодоксального христианства? Не специфичен совершенно, а вот «Бог распят» – именно специфичен, здесь все христианство, вся полнота его: «Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Фес 2:2). А значит, политическая теология, исследуемая Шмиттом, – не христианская.

50. Политическая теология «Бог распят»

Какой могла бы быть политическая теология, исходящая из «Бог распят»? Мы уже ответили: коммунистическая община, в которой воплощается принцип: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так» (Мф 20: 25–26).

51. Атеистический СССР и православная Россия

Случайно ли, что большевизм возник и победил в православной стране? Какую политическую теологию предполагает большевизм?

52. Революционное христианство

Кто первые революционеры, создатели утопического социализма? Все они христиане: табориты, Савонарола, Томас Мюнцер, Томас Мор, Сен-Симон и многие другие. Разве христианский социализм не имеет огромную историю? Разве величайший православный мыслитель Достоевский не ненавидел капитализм («Зимние заметки о летних впечатлениях», чтобы далеко не идти)? В начале революционного движения стоят христиане.

Разумеется, реальные революции, включая Октябрьскую, – не были социалистическими, а служили переходником между феодализмом и капитализмом, но будем помнить: в момент этих революций, во время политического чуда, люди сражались не за капитализм, а за социализм. Призрак коммунизма каждый раз одушевлял революции: когда-нибудь он воплотится.

53. Религиозный мотив большевизма

Но разве и в самом Октябре не было религиозной ноты, даже целого богословия Революции, в Русской революции взятой в целом? Тринадцатый апостол Маяковский, «Двенадцать» Блока, лучший мыслитель большевизма – Платонов, мыслитель религиозный: о чем они и сколько еще других говорят?

Разве Беньямин, Блох, Деррида, Жижек не подчеркивают религиозную природу марксизма? Разве одно из главных коммунистических движений – не теология освобождения, прямо сформулированный христианский марксизм? Разумеется, в этом тексте я просто косноязычно пересказываю идеи перечисленных мыслителей. Я называю явные примеры: глубинная религиозность большевизма самого по себе доказана уже тысячу раз.

54. Ужас Революции

Но вернемся к началу нашей сотницы: разве революции – не «кровавый ужас»? Да, конечно, как и вся история. Лицемерному морализму, ужасающемуся «кровавому ужасу» революций (но никогда – не ужасу войн, ужасу голода, ужасу нищеты, ужасу тюрем и т. д.) противопоставим четкий этический разбор.

55. Безличные структуры

Нации, классы, учреждения, структуры – не личности, и к ним этический разбор в собственном смысле вообще не применим. Говорить о добре и зле, можно только личностно: я добр или зол? Или применительно к личности – добро или зло причиняется вот этой личности? Второй вопрос включает в этику – но только так, через личность – и структуры тоже. Рабство – зло, потому что сводит людей к товару. Рабство надо отменить, чтобы освободить людей.

Подлинный ужас – во власти безличных анонимных структур над людьми. В «рабстве» никто не виноват, так «сложилось».

56. Добрые и злые структуры

Итак, на личном уровне у нас имеется «всем известная» (как хочется верить) этика, с социологическим посложнее. Кратко: следует разрушить «злые» структуры, причиняющие зло людям, и создать «добрые», если и не причиняющие прямого нравственного прогресса, то, во всяком случае, не сжирающие свободу для оного.

В разнице между личным и социологическим уровнями запрятаны все недоразумения относительно этики в политике, экономике и обществе.

57. Спасение и коллектив

В христианской перспективе: надо спасаться, все другое – не принципиально (повтор на этическом уровне логики абсолютизации Абсолюта). Спасение – вот единственная цель христианина. Но эта цель не противоречит социальности, а предполагает социальность. «Спастись», то есть отбросить зло и «стать совершенным, как Отец Небесный». То есть, например, быть «милосердными» к ближним. Иисус исцелял и воскрешал людей, а не призывал их «спасаться» в своих болезнях. Он плакал над умершим другом Лазарем и воскресил его.

Иисус «создал социальное движение» со своими «правилами». Следовать этим правилам – путь спасения. Но они предполагают очень определенную социальность. Первохристианские и монастырские общины – образчики этой социальности. «Где трое или трое» – где общность, а не одиночка. Но общность эта предполагает свою логику, логику любви, а любовь – это действие. Дело в том, что одному спастись нельзя, потому что мы – не одни. И каждый раз это «не одни» структурировано по-разному: как рабство, или как крепостничество, или как община любви.

58. Преподобный Сергий

Преподобный Сергий – называя одного, называю всех – хотел спастись, и поэтому уходит из мира, чтобы создать там другую общность, чем в миру, а не просто уходит, и, как мы помним, уходит и из нее, когда мирской дух проник в общину. Уходит из одной социальности, чтобы создать другую, а не просто уходит!

59. Бытие/сознание

У Маркса нет формулы «бытие определяет сознание», у него есть формула «общественное бытие определяет общественное сознание». Одно дело вырасти среди богатых белых, другое – среди бедных цветных. Сознания будет разным. С другой стороны, у Ленина есть формула «идея становится материальной силой, когда она овладевает массами». То есть нет жесткой каузальной связи «общественное бытие» – «общественное сознание». Есть фидбэк от сознания к бытию. Так или иначе, коммунистическое общественное бытие предполагает христианское общественное сознание.

Спастись – любить, любить можно кого-то, то есть спастись – значит спастись в немирской социальности, которой понятным образом противостоит мир сей: Иисуса распяли.

60. Страшный суд

Лицемерие всегда вот здесь: будь святым «лично», а на социологический уровень не обращай внимания. Это невозможно. «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира [изначальное Коммунистическое Обещание!]: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» – так берется Царство, и без противоборства структурам мира сего здесь не обойдется. Выполнение социальной программы притчи о Страшном Суде – вот суть нашей истории.

61. Общество христиан

«Надо немедленно изменить свою жизнь» – призывает нас Церковь, и это святые слова, предполагающие, однако, что изменить следует немедленно и жизнь общественную. Представим себе общество, состоящее из одних только настоящих христиан: не очевидно ли, что оно просто не может быть таким же, как сейчас? В таком обществе непредставимы власть, тюрьмы, армии, бордели, банки и так далее. Еще и еще раз: такое общество было бы коммунистическим.

62. «Религия аполитична»

Религия аполитична? Ничего аполитичного вообще нет, ибо все связано. Вы «никого не поддерживаете, в политику не лезете»? Значит, поддерживаете статус-кво, то есть поддерживаете существующую власть, то есть у вас очень конкретная политическая позиция.

63. «Политика – грязь»

Кому выгодна аполитичность? Господам. И даже больше – кому выгодно доказывать, что «политика – грязь»? Мы не видим даже, что в этой банальности содержится приговор властям: если эта формула верна, то у власти (очевидно всегда?) стоят злодеи. И, конечно: «ничего изменить нельзя», «станет хуже», «новые тоже обманут и будут воровать». Все эти расхожие формулы насквозь политичны и ангажированны (как и всякая человеческая речь вообще): они выгодны властям, эти формулы парализуют всякую освободительную политику, коя здесь выставляется одновременно и наивной, и опасной. Идиотизм по Достоевскому – Мышкин – дурак и опасен притом, опасен своим всамделишным христианством. Несвязанность политики и морали – одна из самых циничных идей господ, вреднейшая из них. Не «морализируя» политику, вы отдаете свою жизнь в руки злодеев (главный «святой» Достоевского – Алеша – должен быть цареубийцей, ибо такова диалектика личной и общественной святости.

64. Этика политики и экономики

Здесь есть своя диалектика. Сначала говорят: этических категорий в политике и экономике нет, то есть они «безнравственны» буквальным образом. Но на втором круге мы можем заметить, что политика и экономики насквозь этичны, а именно покрываются такой этической категорией как «зло». Но где зло, там и добро, а, следовательно, возможна политика добра и экономика дара: освободительная политика и социалистическая экономика.

65. «Ничего нельзя изменить»

«Ничего нельзя изменить?». Наверное, поэтому мы все еще живем в примитивных племенах и приносим жертвы бесам? Не пропускает ли эта формула буржуазного цинизма всю мировую историю, в которой изменилось примерно всё? Нет ничего вечного, кроме самой Вечности, которой нет, но которая обещана в Коммунистическом Обещании.

66. «Как бы чего не вышло»

Один из девизов мира сего – «как бы чего не вышло». По этой логике, кстати, Бога убили: «Первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом. Один же из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин 11:46–53).

67. «Возмущать спокойствие»

Кто-то «возмущает спокойствие»? – «повлекли Иасона и некоторых братьев к городским начальникам, крича, что эти всесветные возмутители пришли и сюда, а Иасон принял их, и все они поступают против повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса. И встревожили народ и городских начальников, слушавших это» (Деян 17:6). Конечно, повеления кесаря надо исполнять, и ни в коем случае не тревожить начальников. Христиане – всесветные возмутители, Церковь – революционный интернационал.

68. Сверхполитика Евангелия

Надо помнить, что нет книги более политичной, сверхполитичной, чем Евангелия. Бога убил заговор священников, властей и толпы. Фарисеи (консерваторы, защитники духовных скреп и национальных интересов), саддукеи (либералы, просвещенные вольнодумцы, глобализованная элита), римляне (транснациональные элиты). Либералы, консерваторы, глобальные элиты – две тысячи лет назад или сейчас – убили Бога, убивают все божественное.

Революция состоялась – и вот кадеты, черносотенцы и Антанта объединились против нее.

69. Почему Революция?

Мир во зле лежит, поэтому «просто святости» нет, она есть только как покаяние и спасение. Поэтому свобода есть только как освобождение. Два последних отчуждения – несправедливость и смерть – они же и первые, и они всегда уже были до нас, сформировали наш мир. Спасаться – то есть выстраивать отношения любви – мы вынуждены в мире, выстроенным в отношениях страха и ненависти («совершенная любовь страха не знает» – заклятье против всех обывательских формул страха). Спасение на личном уровне невозможно, потому что мы всегда есть и на социологическом тоже – спасение на личном уровне предполагает спасение и на социологическом (спасение на личностном – спасение на межличностном). Вас угораздило жить по заповедям Христовым? – мир сей этого не простит, ибо это вы что голодным, бездомным, арестованным, больным помогать будете? – этим группам, порожденным миром сим? Поэтому борьба. Поэтому революция.

70. Категория «чуда» в политической теологии

Шмитт считает аналогом «чуда» в политической теологии – чрезвычайное положение. А я скажу: аналогом чуда в политической теологии первохристиан и монахов выступает революция. Христианство в античности – первохристиане, в Средневековье – монахи, в Новое время – революционеры.

71. Буржуазная критика марксизма

Буржуазная критика марксизма глубоко лицемерна. Марксизм, мол, сводит всё к экономике, вот так не уважает человека и его духовность. На самом же деле капитализм редуцирует человека к хомо экономикусу, сводит все к денежному эквиваленту (что на метафизическом уровне «надстраивается» как материализм). Манифест Коммунистической партии:

«Буржуазия […] не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. […]

Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников.

Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям».

Марксизм не сводит человека к экономике и материи, он разоблачает в этом капитализм и выстраивает теорию, как от этого можно освободиться, мечтает об этом. Вот почему марксист не может быть материалистом (а если это не так – наш марксист еще слишком буржуазен). Вам не нравится «современная бездуховность»? – добро пожаловать к марксистам.

72. Марксизм и утопический социализм

В чем разница между марксизмом и «утопическим социализмом»? Последний не учитывает противоречия между стремлением к другому миру и противодействием ему мира сего. Никто вам не позволит спастись и жить по любви. Нельзя быть «свободным», надо освободиться. Нельзя быть спасенным, надо спасаться, нужна аскеза, покаяние, подвиг. Но нельзя забывать их сродство: и тем, и другим движет мечта о другом мире и святое отвращение к миру сему. Когда марксизм забывает свое утопическое, религиозное устремление, он перерождается в ревизионизм, оппортунизм, реформизм.

Марксизм есть прагматизм действия, трезвость мысли и страсть веры. Если что-то из этих трех отпадает – марксизма нет.

73. Буржуазная критика революционного насилия

То же лицемерие в буржуазной критике революционного насилия. Во-первых: все стали пацифистами? Любое насилие плохо? Против насильника, террориста, врага? Не в насилии здесь дело. Как правило, в выражении «революционное насилие» осуждается первое, а не второе слово (и этой подмены не замечают из-за слепоты морализма «ах, столько жертв»). А значит, во-вторых, спросим: откуда берется революционное насилие?

74. Конвейер смерти

Сребролюбивые и властолюбивые люди развязывают Первую мировую войну. Миллионы людей гонят на фронт, миллионы умирают, миллионы учатся убивать. Критикуете насилие? Вспомните единственную партию, выступавшую против войны, – большевиков. Или «патриотическое» насилие, убийство миллионов из «патриотических» побуждений критиковать нельзя? Первые «кровавые ужасы» Революции – лишь следствие Первой мировой: миллионы, упоенные кровью, наученные убивать продолжали убивать. Не большевики их этому научили, они войну закончили. Конвейер смерти запущен капитализмом, а отнюдь не горсткой революционеров.

И дальше: война разрушила экономику, деревня не могла спокойно обеспечивать город продовольствием, и ужасающее преступление большевиков – продразвестка – была необходимой мерой, планировавшейся еще царским режимом (то есть продразверстку все равно совершили бы хоть Царь, хоть кадеты, хоть эсеры).

И дальше: диктатура и бюрократизация партии, национализация всего и вся, есть вынужденная и не планировавшаяся большевиками политика, исходящая из реалий Гражданской войны. Когда она была закончена, была начата Новая экономическая политика, двадцатые годы, лучшее время России.

75. Сталинизм

И дальше: сталинизм. НЭП, если очень грубо, сводится к простой логике: СССР меняет с Западом сырье на капитал, который, однако, не вывозится обратно на Запад, как сейчас, а вкладывается в промышленность СССР. И эта логика прекрасно работала, пока…

сребролюбивые и властолюбивые люди, ослепленные жадностью, не устраивают Великую депрессию. Экономика мира рушится, СССР более не может рыночными (с элементами регулирования) мерами изымать зерно у крестьян и продавать по ценам, достаточным для развития промышленности. «Пришлось» зерно изымать у крестьян без всяких рыночных мер.

76. Тоталитаризм – эффект капитализма

Я не хочу оправдывать – и не делаю этого – кошмара коллективизации, индустриализации и связанного с ними Большого террора. Я хочу еще раз подчеркнуть этическое различие личного и социологического уровней. Люди, «повинные» в Великой депрессии, лично этически невиновны: они «этого не хотели» и «этого не делали». Тем не менее именно они виновны в появлении тоталитаризма (в сталинизме, что мы сейчас показали, и в нацизме, что и так всем известно; а в итоге – во Второй мировой, с помощью которой Система вышла из кризиса), который есть лишь эффект кризиса капитализма. Участники же тоталитаризма, конечно, лично этически виновны и горят в аду. Сталин на личном уровне может быть величайший злодей, но на социологическом уровне сталинизм лишь следствие кризиса капиталистической системы.

77. Структурное зло

Еще раз: здесь, в провале между личностью и социумом, гнездится этическая неразбериха. Структурное зло – истинный виновник ужасов XX века, что не снимает личной ответственности с нацистов и сталинистов, однако их личная ответственность – лишь эффект Системы. Ужас в том, что миром правят безличные анонимные силы, и они-то и есть главный враг. Ужас в том, что миллионы замученных – лишь побочный эффект Системы. Впрочем, не сказано ли: «Наша борьба не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесной»? Поэтому к слову, правое насилие плохо видно, оно анонимное; левое насилие – именное (Сталин, Мао и т. д.).

В этом причина кажущегося провала критики постсоветской России: ее власти ведь не подписывали расстрельных списков, как делали власти России Советской? Да, не подписывали: но легче ли стране от того, что ее приговор никто лично не подписывал, если приговор – никем лично – таки приведен в исполнение?

Тоже самое с исламским фундаментализмом: он ужасен бесспорно, но кто довел исламский мир до столь пагубного состояния? Все помнят Гитлера и Сталина, но кто помнит имена инвесторов, начавших биржевой крах 1929 года?

78. Трагедия революционера, фарс консерватора и либерала

В провале между личностью и социумом разворачивается трагедия революционера: святые цели, грешные средства. В этом же провале разворачивается фарс консерватора и либерала, этих двух близнецов: как бы святые средства, на самом деле – грешные, как бы святые цели, на самом деле – грешные. Свобода на словах, а на деле жадность, эксплуатация, эгоизм. Пей кофе, голосуй: полиция разберется в твоей стране, армия разберётся в чужой стране. «Ты ни при чем».

79. «Цели не оправдывают средств»

Бесконечное лицемерие морализаторской формулы «цели не оправдывают средств». Это формула – как и все либеральные формулы – формула цинизма: ничего не делайте, будет хуже, смиритесь с нынешним положением, то есть смиритесь со злом, в котором лежит мир. Не средства здесь осуждаются – средства то одни и те же у всех сил – а именно цели, постоянная подмена!

80. Призывы к покаянию

То же лицемерие в призывах «покаяться». Кому, в чем, перед кем? Так же, как с критикой революционного насилия, здесь тоже втайне имеют в виду: нам плевать на жертв, мы хотим сломить идеологического врага. Не сводятся ли все разговоры о покаянии большевизма (но не беспрерывно ли кается мировой марксизм за его грехи, беспрерывно анализируя, как все это могло произойти, и думая, как этого избежать? Не единственное ли марксизм политическое учение, которое вообще в чем-то покаялось?) к забвению реальных жертв, к современным идеологическим спорам, не способствует ли слепоте по отношению к современным жертвам, которым еще можно помочь? «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков; таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков; дополняйте же меру отцов ваших». Постсоветская элита дополнит меру элиты советской.

Морализм относительно прошлого – прикрытие цинизма относительно настоящего и будущего.

81. Споры об истории

Все уже, кажется, поняли: столь популярные ныне в России споры о прошлом нужны, чтобы отвлекать от настоящего и будущего. Но здесь проводится еще и более тонкая манипуляция, глубинная идеологическая дрессировка. Либерал ругает Революцию за несвободу, консерватор – за «подрыв основ». То есть борьба либералов и консерваторов мнима, оба выступают против Революции. Вот где видно единство двух крыльев постсоветской власти. Ничего не иллюстрирует это лучше чем наша чехарда гимнов. В 90-е вернули царский гимн, в нулевые вернули сталинский, но в самом прекрасном сне нельзя представить, чтобы вернули ленинский гимн: «Весь мир насилья мы разрушим, кто был ничем тот станет всем». Спорят о Николае, спорят о Сталине. Лишь бы кто-нибудь не вспомнил Ленина, лишь бы кто-нибудь не понял: Революция возможна. Но она была: была и будет.

Столетие Революции. Опять гегемония капитализма, опять кризис капитализма, опять войны, опять неравенство, опять грех. В этом «опять» – тайный, скрываемый, сворованный смысл споров об истории.

82. Этика и капитализм

Грех – самая суть капитализма. Почему нас возмущает рабство? Почему проституция отвратительна? Потому что все это – не этично? Но этот аргумент противоречит сути капитализма (он его в принципе «не слышит»): есть товар, почему бы его не продать? Этика трансцендентна капитализму, и поэтому его этика – имморализм, его метафизика – материализм. Каждая вещь продажна буквальным образом. Буквальным же образом продажны мы все, ибо все продаем свой труд, чтобы выжить. Суть мира сего – продажность.

83. Классика и инновации в современном капитализме

На постмодернистской стадии капитализма, продается уже сам язык и сами желания, а не просто труд. Наши слова – не наши, их нам кто-то вложил, наши желания – не наши желания; наше поведение полностью навязано, вплоть до мимики, интонации, одежды и прочего.

Впрочем, критикуя постмодернистские новинки капитализма, не надо забывать классику: айфоны собирают рабы в Китае. Постмодернизм здесь добавил только две вещи: 1. Классический пролетариат с классической – страшной – эксплуатацией в как бы коммунистической стране; 2. Айфоны собираются для мира, где «марксизм не актуален», хотя нет ничего более подтверждающего актуальность марксизма, чем все наши гаджеты, которые ведь не сами умные и обеспеченные инженеры собирают, а бесправные бедняки, начиняя их колумбитом-талантитом и кобальтом, из-за которого началась крупнейшая война на планете со времен Второй мировой, а Конго превратили в ад на земле.

Цифровая экономика? Гаджеты – реальные вещи, собираемые из реальных материалов реальными людьми в чьих-то реальных интересах. Цифровая экономика не противоречит ручному труду – а мы живем в эпоху ручного труда – ручной труд дешевле, то есть выгодней автоматизации производства. Зло выгоднее.

84. Экология

Сказать ли об экологии? Апологеты капитализма любят восхвалять его прагматизм. Однако движущая сила капитализма – продажность, накопление капитала, максимализация прибыли – ослепляет разум. Одержимые прибылью капиталисты «не замечают» экологических проблем. Чья-то жадность, а точнее – структурная жадность Системы может просто всех нас уничтожить (и скольких уже уничтожила?).

85. Потребительская и меновая стоимости

Продажность вещей и людей – продажность всего на свете – по-марксистки схватывается как убийство потребительской стоимости в стоимости меновой. Потребительская стоимость (реальные свойства людей и вещей): красота девушки, навыки столяра, талант ученого, полезность еды. Меновая стоимость (цена): девушка продает свою красоту, столяр – навыки, ученый – талант – ради еды и других благ. Потребительские стоимости людей и вещей обесценены в меновых, вся реальность убита во всеобщей эквиваленции денег, дабы Капитал мог накопляться. Так Князь мира сего правит всеми царствами через моральную экономику: месть, наказания, «справедливость». «Надо платить долги» – вот лозунг Капитала и Князя. Но не советовал ли молиться Тот, кто отказался от предложений Князя, такими словами: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим»? (А ко всем левым Система подходит с такими выгодными предложениями! – корень оппортунизма, ревизионизма и реформизма.)

86. Аннулирование долга

Христос не платит за наши долги, а вносит на рынок бесконечную массу ценности, что привело к обесцениванию моральных обязательств. Не оплатил долги, а обесценил; не переоценка ценностей, а уничтожение рынка! Логика Искупления – не логика платы, а нарушение этой логики, ибо в обратном случае мы не искуплены. Вся штука в том, что долг аннулирован Христом. Про долги стран третьего мира, кредитную кабалу и так далее не скажешь, что кто-то собирается их прощать («прощают» только своим – крупным банкам и корпорациям; Ирод убил множество младенцев? – с кем не бывает!; Иисус что-то там непонятное сказал? – немедленно распять!), хотя так же, как моральные долги в экономике Князя, экономические долги есть следствие и способ управления Капитала.

87. Пришествие Бесконечного

Пришествие Бесконечности уничтожает рынок, ибо в бесконечности нечего считать: меновая стоимость отменена, потребительская остается в своей полноте. Возвращаясь к нигилизму:

«все ничего не стоит» (в любых смыслах слова «стоить») – если ты монотеист и впустил бесконечность в свою жизнь, обнулившую все счеты (в любых смыслах слова «счеты»). И разве это не классическое христианское понимание, которое я только подкрепляю неклассическим словоупотреблением: чего стоит весь мир, все наши мирские радости и горести, вся спесь, богатство и власть сильных мира сего, все наши «ценности» перед Бесконечным Богом? – ничего не стоит: нигилизм.

88. Радость Апокалипсиса

Какой сладостью и радостью наполнены слова Апокалипсиса: «И купцы земные восплачут и возрыдают о ней [Вавилоне, великой блуднице], потому что товаров их никто уже не покупает» (Откр 18:11).

Ей, гряди Господи, и гряди скоро!

89. Мысль против образа

Почему совмещение марксизма и христианства нас смущает? Причина – не в плане мышления, а в плане ассоциаций. Мы вообще живем в мире образов, а не мышления; Системе не выгодна мысль; потребляйте, создавайте образы, главное – не думайте; не в этом ли смысл второй заповеди?

Христианство? – вот у нас седой священник, церковки, цари. Марксизм? – вот у нас ЧК, красные плакаты, заводы. Не сходится, но на чисто ассоциативном плане. Тут надо только избавиться от медийного морока и вдуматься в марксизм и христианство.

Принципиально здесь только одно: капитализм, мир сей – безнравственен, просто тупо буквально безнравственен. И у «нормальных» людей это должно вызывать не цинизм, а веру в возможность другого мира. Можем ли видеть сейчас знамения его пришествия? Да: Новое средневековье.

90. Постсекулярный поворот

Материализм, как мы сказали, – метафизика капитализма, убившего, по Марксу, «священный трепет религиозного экстаза». Как в таком случае понимать постсекулярный поворот современности, возвращение религии? В двух смыслах, покрываемых одним термином: Новое средневековье.

Первый всем ясен: пугающие Темные века, разгул фундаментализма с консервативной стороны, нью-эйдж и сходные феномены – с либеральной. Это уже происходит на наших глазах: смерть рациональности, погружение в религиозное у кого – безумие, у кого – убогость. Но есть и другой смысл, который я извлеку из творчества Николая Бердяева и Дэвида Гребера.

91. Новое средневековье

Бердяев в работе «Новое средневековье» – глубоко оптимистической – писал: «Религия опять делается в высшей степени общим, всеобщим, всеопределяющим делом. Коммунизм это показывает. Он отменяет автономный и секулярный принципы новой истории, он требует «сакрального» общества, «сакральной» культуры, подчинения всех сторон жизни религии диавола, религии антихриста. В этом огромное значение коммунизма. В этом он выходит за пределы новой истории, подчиняется совсем иному принципу, который я называю средневековым». Я выбрал эту цитату из-за связки коммунизм – конец модерна – начало Нового средневековья – возрождение религии.

Но Бердяев пишет о много большем: конец рационализма, не как мракобесие, а утончение, углубление духа, забвение национализма – новый универсализм, между прочим, увеличение роли женщины и многое другое, что уже видно сейчас.

92. (Анти)/(сверх)модернизм социализма

Новое средневековье: если модерн был временем капитализма, постмодерн – время перезревшего капитализма, то эпоха последующая – эпоха социализма – по необходимости будет антимодернистской, но не в смысле реакции, а в смысле снятия. Она будет Новым средневековьем, чью природу наметил Бердяев.

93. Кэш и кредит как категории истории

И мы видим наступление Нового средневековья, например, в экономике. Гребер в книге «Долг» разделяет человеческую эпоху на огромные циклы, определяемые природой денег. Для простоты я намечу различие так: есть эпохи кэша, есть эпохи кредита. Наличности (есть только данность) и веры (кредит по латыни – «вера»). Эпоха кэша – эпоха рабства, войн, национализма и, между прочим, отвержения религии. Эпоха кредита – эпоха меньшей эксплуатации, меньших войн, универсализма, эпоха по преимуществу религиозная. Пример эпохи кэша – модерн, где деньги были золотом, конкретным предметом. Пример эпохи кредита – Средневековье, где «денег» как бы и не было, они были вполне абстрактной мерой мены предметов.

94. Кредитные деньги

И вот пишет Гребер: «По классической монетарной теории был нанесен мощный удар: им стало решение, принятое Ричардом Никсоном в 1971 году и заключавшееся в том, что доллар был полностью отвязан от драгоценных металлов, международный золотой стандарт был отменен, а на смену ему пришла система плавающих валютных курсов, которая с тех пор доминирует в мировой экономике. Это означало, что все национальные валюты теперь стали, по выражению экономистов неоклассической школы, «фиатными деньгами», обеспеченными лишь общественным доверием».

То есть деньги с тех пор у нас «средневековые». По иронии многие как бы левые критики именно это более всего ненавидят, хотя здесь мир явно выходит из классического капитализма: из кэша в кредит, из данности в веру.

95. Технологическая сингулярность и русский космизм

Однако победа над капитализмом – наступление Нового средневековья – невозможна без уже указанного нами момента: капитализм революционизирует себя прогрессом производительных сил. Что у нас с технологиями?

Технологическая сингулярность – если она вообще состоится – наконец откроет новую эпоху с другими вопросами и другими ответами. Главный символ СССР – технологический прогресс, в частности советские успехи в космосе – восходит к русскому космизму.

Федоров, великий христианский мыслитель – ультраконсерватор и ультрапрогрессист, во-первых, правильно расставил акценты, напомнив, что центральное в христианстве – победа над смертью, а во-вторых, совершенно верно поставил задачу религиозного осмысления техники, выдвинув задачу воскресения мертвых средствами техники.

Его ученик Циолковский придумал космонавтику как часть исполнения федоровского проекта.

Но Федоров – собеседник, серьезно повлиявший на Соловьева и Достоевского, то есть на самый центр православной культуры. Таким образом, фраза «Гагарин в космос летал, а Бога не видел» предстает совершенно в другом свете.

Вообще советский пафос покорения природы – тот же, что и федоровская «регуляция природы». Если марксизм есть учение о противоборстве с «законами общества», то технологическая практика марксистского государства есть борьба с законами природы. Учение Федорова объединяет оба эти момента в единой христианской мысли.

96. Неолиберализм

Нет ничего более чуждого сказанному, чем неолиберализм. Неолиберальная школа экономики уподобляет законы экономики законам природы: законы эти сводятся к вечности капитализма и наказанием за их нарушение (якобы экономической разрухой и тому подобными явлениями, хотя мы прекрасно знаем, что разруха наступает с вводом этих законов). Постмодерн характерен тем, что не способен на порождение нового и в этом смысле «вечен» (эту вечность мы уже подметили в структуре либерльного парадокса). В этом истинный смысл «Конца истории» Фукуямы: неолиберализм победил, и ему – неолиберализму, а не человечеству – выгодно, чтобы история закончилась: ведь это означало бы вечность неолиберализма. Технологическая сингулярность эту вечность взорвала бы. Гребер в другой своей книге – «Утопии правил» – выдвигает гипотезу, что современные капиталисты это поняли и сознательно стопорят технологический прогресс (с чем, вероятно, связан и кризис университета).

97. Гаджет

Постмодернистский капитализм хочет остановить историю, то есть отказаться от христианской логики истории в пользу языческой. Это хорошо видно на примере гаджетов и технофобии. Гаджет скрывает свою природу дважды: 1. Социальную и экономическую: производство гаджета ведет к ужасу для третьего мира и прибыли для первого; 2. Собственно техническую: гаджет – магический объект, чьи свойства для нас скрыты. Гаджет – игрушка, отвлекающая нас от происходящего и убивающая истинную цель технологий: прогресс человечества.

98. Киберпанк

Разного рода технические игрушки – пряник, а кнут – технофобия. Нас пугают «неуправляемым ростом технологий». Надо всегда помнить: любая технология – благо, ибо расширяет поле свободы. Кто не благ – так это люди, которые могут использовать технологии не во благо. Расширение поле свободы – расширение для добра и зла. В этом смысле киберпанк – не предостережение, а идеологическая уловка: бойтесь технологий, с ними будет еще хуже. Русский космизм есть лекарство против и технофобии и нового магизма и капиталистического бесчеловечного использования технологий.

Вообще тема науки и техники бесконечно важна, к ним сводятся и все успехи современности, и не является ли чудовищной несправедливостью отчуждение продуктов труда ученых в пользу власти властолюбивых и прибыли сребролюбивых? И тут всегда надо помнить предостережение Федорова: наука сама по себе не спасает, ей пользуются злые: наука должна быть силой иного – доброго – социального устройства. Точнее, наука и техника станет такой после победы иного социального устройства.

99. Магизм и фундаментализм

Наука и техника стали опасны для капитализма, опасно стало просвещение масс. Отсюда – современный магизм гаджетов (которые для большинства пользователей берутся «из ниоткуда» и работают «непонятно как») и просто магизм – уже упоминавшийся нью-эйдж и ему подобные учения. Этот магизм есть закрепление вечности неолиберализма и либеральное извращение религиозности в постмодерне. Консервативное извращение – фундаментализм, который ничего не имеет общего со Средневековьем (ни старым, ни новым). Вот, говорят, религия с победой «научного мировоззрения» (то бишь позитивизма) умерла. Нет, говорит Борис Гройс: после победы материализма умирает дух религии, а выживает материя религии, ее буква: то есть сам текст (но не смысл) Писания, ритуалы, правила. «Механическая» составляющая религии после победы механицизма (что логично) выживает, умирает духовная. Внешнее побеждает, внутреннее умирает. Итак, магизм и фундаментализм поддерживают реакцию, а значит, ныне христианство прогрессивно, ибо борется и с тем и с другим (настолько, насколько само не заражено ими!).

100. Победа коммунизма – победа христианства

Выход из этой апории – ортодоксальное христианство в надстройке, коммунизм – в базисе. Мы уже входим в Новое средневековье, а главная борьба нашей эпохи – борьба вокруг него. Силы реакции хотят удержать нас на постмодернистской стадии капитализма (в том числе с помощью магизма и фундаментализма). Но, имея в виду все вышесказанное: Новое средневековье не есть ли цель современного христианина и современного марксиста? Победа над капитализмом, победа христианства?

---

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.