Публикуем отклик из соцсетей на статью Владимира Берхина “Молитвослов и его мальчик” и анонимный текст “Исповедь и разрушенный брак”
Сегодня прочитала две статьи о том, как невротизирует подростка воспитание в таком христианстве, которое говорит не о Боге и его любви к человеку, а о грехах и пугает адом. Обе статьи посвящены главным образом развитию сексуальности. Про мальчика еще оптимистичная история, а девочке очень досталось.
Каждое слово отзывалось у меня глубоким сочувствием. Я тоже ребенок верующих родителей, выросший в церковной среде в 90-е.
В юности я решила: ни за что не стану встречаться с православным мужчиной. Что-то в отношениях, возникающих на церковной почве, было раз от раза не то. Мало было жизни, живой отзывчивости, искренних эмоций, радости было слишком мало, зато было много запретов, суда, жестокого отношения под маской праведности. Жестокого к самому себе, живому, прежде всего. А как следствие – и к другому человеку. Я говорю не только о романтических отношениях, но и об отношениях родителей и детей, священников и прихожан.
И если мне удалось выбраться невредимой, найти живую веру и личные отношения с Богом и не заполучить конкретных неврозов на религиозной почве, если я имею сегодня счастье ходить в церковь с радостью, быть с близкими в отношениях радостных, добрых, если умею наслаждаться жизнью, – то это выросло через боль, через осуждение взрослыми “как так можно”, через противостояние тому, что меня стыдили и винили, а я не сдавалась и очень хотела жить. И через переосмысление того, чему меня учили. Через поиск своих мест, своих людей. Я хотела любить, чувствовать, переживать, радоваться, взрослеть. Я отказывалась верить в Бога, который стоит надо мной с указкой и высчитывает несоблюденные правила. Я пошла изучать богословие и получила высшее богословское образование, чтобы узнать, что такое моя вера. Я отказывалась верить в то, что это система запретов, вины и стыда. И я была права!
Верить в грехи вместо Бога – я считаю это злом, с которым пришлось столкнуться детям нашего поколения. Конечно, не по чьей-то сознательной жестокой воле. Конечно, наши родители и воспитатели думали, что так нам будет лучше. Пусть взрослые сами были напуганы, пусть священники многие были из тех самых напуганных взрослых. Время тогда было непростое, перелом всех устоев, страшно было. С последствиями такого жестокого воспитания, этой чудовищной ошибки в толковании веры как тотальной системы запретов, стыда и вины, теперь приходится иметь дело нашему поколению.
Я думаю, это наш вызов. Вызов детям неофитов девяностых. Пробить скорлупу веры в запреты и правила и вырастить веру в живого Бога, повзрослеть, стать обратно живыми людьми, способными сказать: Господи, вот мы, мы пришли на встречу с Тобой. Мы знаем, что Ты любишь нас, что Ты с нами в радости и печали, всегда, каждую минуту. Ты никогда не отвернешься от нас. Мы пришли не к злобному дяде с указкой и весами, мы пришли, чтобы услышать настоящего, живого Тебя. Мы знаем, что Ты живой. Мы больше не прячемся от Твоей любви.