на наш Телеграм
Каждый второй россиянин имеет кредит, каждый третий — по два кредита (согласно результатам
С одной стороны, кредит под процент Словом Божьим недвусмысленно запрещен: «не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба» (Втор 23:19). С другой стороны, кредит необходим в экономической жизни, и в таком качестве не только разрешен, но Библией поощряется беспроцентный кредит: «если будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих на земле твоей, то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей пред нищим братом твоим, но открой ему руку свою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается» (Втор 15:7). Это, однако, создает проблему долгов и неравенства. Библия это решает с помощью прощения долгов каждый седьмой год: «в седьмый год делай прощение. Прощение же состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего, ибо провозглашено прощение ради Господа» (Втор 15:1–2). Иными словами, Слово Божье предписывает двуединую систему установления социального равенства: беспроцентный кредит неимущим и прощение долгов в седьмой год. Притом это только часть предписанной Библией социальной системы: скажем, в юбилейный год (49-й год — раз в поколение) должно производить что-то вроде «мирной социальной революции»: вся экономика обнуляется, все граждане получают по равному участку земли а-ля «отобрать и поделить» (земля — главное средство производства в ветхозаветные времена). Законодательство Библии относительно социально-экономических вопросов, впрочем, слишком обширно и подробно, чтобы его здесь даже кратко излагать. Обращайтесь к труду «Законодательство Моисея» Лопухина (автора «Толковой Библии»), где все это подробно изложено, в частности библейские предписания о кредите.
Так или иначе, православные на основании Слова Божьего в нашей православной стране, где так вроде бы много православных политиков, чиновников и предпринимателей, могут добиваться (так же, как многие православные, на уровне священноначалия в том числе, добиваются тех или иных вещей в сфере семьи, нравственности, образования, культуры и пр.): 1) аннуляции долгов по кредитам; 2) запрета процентного кредита; 3) беспроцентных займов малоимущим.
Святитель Кирилл Александрийский в «О поклонении и служении в Духе и Истине» повторяет все эти ветхозаветные предписания, но с той важной поправкой, что и их недостаточно, что они были лишь началом того, что в полноте явил Новый Завет: «смотри еще, как искусно и тонко закон отучает от дурного и убеждает не допускать бессердечия, а приводит к лучшему и направляет к расположению взаимной любви. Он, с одной стороны, поощряет давать взаймы братиям, если они в чем нуждаются, а с другой — запрещает брать лихву и повелевает уклоняться от чрезмерных стяжаний. Заповедавши сверх того не быть придирчивыми и настойчивыми по отношению к должникам, он повелевает творить отпущение долгов» — все это Кирилл повторяет и разумеется одобряет, но про ветхозаветное разрешение давать кредит под процент «иноземцам» пишет: «поелику ум древних не очень был силен в справедливости, так чтобы мог безукоризненно совершать доброе, то закон, руководствуя к этому, идет вперед мало-помалу и полагает меру справедливого образа действий по отношению к братиям и близким, а совершенство милосердия, щедрость к чужим, общительность со всеми соблюдает для совершеннейшего детоводительства; ибо «до времени исправления» (Евр 9:10) продолжались тени, а временем этим было время Христова пришествия». Иными словами, все в Ветхом Завете касающиеся любви и справедливости Новый Завет, разумеется, не отменяет, но сохраняет: отменяется партикуляризм, вменяется универсализм: справедливость не только для своих, но для всех. Важное правило толкования Ветхого Завета относительно того, что в нем актуально для христиан, а что Новым Заветом преодолено. Социально-экономическая система Ветхого Завета не только остается обязательной для христиан, но потребно ее распространить на всех людей.
Так, Ефрем Сирин, например, сравнивает Ветхий Завет с «основным капиталом», а Новый Завет с «прибылью с процентов на основной капитал»: без основного капитала не будет и прибыли. Метафора очень удачная, а к тому же показывает частотность социально-экономических метафор у Отцов (и в Новом Завете, где их чрезвычайно много): Писание и Отцы как бы берут то, в чем живут люди (кредиторы, долги) — экономическую логику и переворачивают ее. Просто на уровне текста, метафор видна доля социально-экономических реалий Писания и Отцов.
Отцы Православной Церкви часто с ужасом описывают всепожирающую логику накопления капитала:; она разрушает общество; накопление капитала стремится пожрать все и всех; кредит, пользующийся нищетой людей и загоняющий их в еще большую нищету, — лишь момент этой тотальной логики накопления. Вот, например, свититель Григорий Богослов в слове «На богатолюбцев»: «ты богат и употребляешь все меры, чтобы никто не был тебе соседом. Хочется тебе завладеть полем, но оно принадлежит ближнему, а не тебе, — и это беда! Надобно, чтобы на тебя одного все смотрели. Если телу твоему нанесен удар, это ужасно. Что ни есть у ближнего — все гвоздь тебе в глазу. И хорошо, если бы это было так действительно! Тогда, может быть, перестал бы ты пожирать непрестанно все больше и больше, как пламень, как горный поток, как заразительная болезнь, не останавливаемая никакой преградой. Понес я потерю? Ты мой заимодавец, а вскоре потом и мой истязатель. Есть мера красоте, есть и зрению, и бегу, и силе, и пению, и пляске, и речам, — все это дело труда, а не хищничества. А приобретению нет никакой меры. Но чужой овладевает имуществом трудившегося и приобретавшего честно. Берешь грабительский рост, из одного роста выращаешь другой и, сколько с чего взять, высчитано у тебя по пальцам. Не отдать ли тебе одному целую землю?».
Святитель Григорий Нисский в 4-й беседе «Точного истолкования Екклесиаста» (где, к слову, как и многие Отцы, вскрывает абсолютную греховность рабства) приравнивает кредиторов к ворам и убийцам: «лукавое примышление ростов, которое иной, назвав новым разбоем и убийством, не погрешит против истины. Ибо какая разность иметь у себя чужое, что тайно награблено из подкопанной стены, и убив прохожого, сделаться обладателем его собственности, или вынужденным ростом приобресть себе непринадлежащее? Какое худое проименование! рост служит именем разбою. Как скоро увидит, что давит кого нибудь нужда, является тогда с чреватым карманом, по корыстолюбию мучится тогда рождением лукавого роста, несчастному показывает надежду на заем, чем подбавляет пищи его злосчастью, подобно тому, кто маслом тушит огонь; потому что займом не врачует, но усиливает потерю. И как в засуху нивы сами собою произращают терние, так и при несчастиях у любостяжательных готов рост для бедствующих. Потом протягивает руку с деньгами, как уда крючек, прикрытый приманкою. А бедняк, обольстившись достатком в настоящую минуту, если что; и было у него сокрыто в кладовой, выблевывает вместе с потянутым крючком. Таковы–то благодеяния роста! Если кто насильно отнимет, или тайно украдет у другого путевый запас, называют его грабителем, вором и тому подобными именами; а кто причиняет засвидетельствованную обиду и жестокость, договорами подтверждает беззаконие, того называют человеколюбивым, благодетелем, спасителем и всеми добрыми именами. Приобретенное грабежем называется кражею, а кто при такой нужде обнажает Христа, того жестокость величается человеколюбием; ибо так называют наносимый ущерб беднякам.
У святителя Григория Нисского есть отдельное слово «Против ростовщиков», где он снова описывает кредит как способ эксплуатации бедных, как большой грех: «по бедности он молит тебя и сидит у дверей твоих; по недостатку прибегает к тебе богачу, чтобы ты был для него помощником в нужде. Ты же делаешь противное; из союзника становишься неприятелем, ибо не содействуешь ему, чтобы он и от належащей нужды освободился и возвратил тебе данное взаймы, но умножаешь несчастия угнетенного горем, раздеваешь нагого, еще более язвишь уязвленного, к заботам прибавляешь заботы, и к печалям печали. Ибо берущий деньги с тем, чтобы отдать их с лихвою, берет залог бедности, в образ в благодеяния, вводя пагубу в доме. Или не знаешь, что нужда занимать деньги с лихвою есть благовидное прошение о милосердии? Посему и закон, письмя служащее введением к благочестию, повсюду воспрещает лихву. И благодать, изобилующая потоком благости, законополагает отпущение долгов, то являя милость и говоря: не давайте в займы тем, от которых надеетесь получить».
Можно выделить в наставлениях святителя несколько важных деталей:
— Благотворительность никак не оправдывает богача, эксплуатирующего нищету: «а если и подал милостыню от твоих человеконенавистных налогов, то не переполнена ли она несчастьями других, их слезами и стенаниями? Если бы знал нищий, откуда ты подаешь милостыню, то не принял бы ее, опасаясь как бы ты не накормил братнею плотью и кровью ближних, но сказал бы тебе слова, исполненные мудрого дерзновения: не питай меня, человек слезами братними: не подавай нищему хлеб от стенаний подобных мне нищих; отпусти моему ближнему, что неправедно вытребовал от него, и я признаю твою милость. Что пользы, если одного утешаешь, а многих делаешь нищими?»
— Богач есть причина нищеты; надо разрушить эту систему, что приведет к благостостоянию всех: «если бы не было множества лихоимцев, не было бы множества бедных; разрушься это скопище, и все будем иметь достаток. Все винят лихоимцев, и не может уврачевать это зло закон, пророки, евангелисты».
— Богачи, называющие свои занятия почтенными, подобны язычникам: «они называют грех почтенными именами, именуют рост человеколюбивым, подражая язычникам, кои некоторых человеконенавистных и кровожадных демонов, вместо истинного их названия, зовут Евменидами (т. е. милостивыми)».
— Или например, все грехи и беды бедных имеют причину в богатых, как бы последние ни защищали себя: «когда их позорят, как и следует по поводу смерти должника, и некоторые, чтобы устыдить их, упоминают о петле, не стыдятся этого происшествия и не ужасаются душою, но от горечи душевного настроения произносят бесстыдные слова: ужели то вина наших обычаев, если этот злосчастный и несмысленный, которому от рождения сужден печальный жребий, по необходимости рока, окончил жизнь насильственною смертью? Ибо ростовщики и философствуют. И так, к одному из таковых нужно сказать: ты (оная) несчастная судьба, ты злая необходимость звезд. Ибо если бы ты облегчил заботу (должника) и одну часть его долга отпустил, а другую часть взимал бы с ослабою, то не возненавидел бы он тяжкую жизнь, и не стал бы палачом себя самого. Но какими очами во время воскресения будешь смотреть на убитого?». И вот надо всегда видеть за «философией ростовщиков» гнусную истину их греховных занятий.
Святитель Василий Великий в «Беседе на окончание 14-го Псалма и на ростовщиков», подтверждая ветхозаветные социально-экономические установления, обличая гнусность наживы на нищете, описывает рабство должника и ужас, приносимый коллекторами: «взявший взаем стал рабом заимодавца, рабом, наемником, который несет на себе самую тяжелую службу. Псы, получив кусок, делаются кроткими, а заимодавец раздражается по мере того, как берет; он не перестает лаять, но требует еще большего. Если клянешься, не верит, высматривает, что есть у тебя в доме, выведывает, что у тебя в долгах. Если выходишь из дома, влечет тебя к себе и грабит. Если сокроешься у себя, стоит пред домом и стучит в двери, позорит тебя при жене, оскорбляет при друзьях, душит на площади»; остановим цитату здесь, хотя святитель много места уделяет психологии богача и бедняка: как души обоих корежит логика капитала.
А вот описание самой логики самовозрастающего капитала: «рост на рост — это злое исчадие злых родителей. Такие приплодия роста да назовутся порождением ехидниным! О ехиднах говорят, что они рождаются, прогрызая утробу матери; и рост отрождается, изъедая дом должника. Семена дают плод и животные приходят в зрелость с течением только времени, а рост сегодня рождается и с сего же дня начинает рождать. Животные, скоро начинающие рождать, скоро и перестают, а деньги, получив начало скорого приумножения, до бесконечности более и более приращаются. Все возрастающее, как скоро достигнет свойственной ему величины, перестает возрастать. Но серебро лихоимцев во всякое время по мере его продолжения само возрастает. Животные, когда их дети делаются способными к рождению, сами перестают рождать, но серебряные монеты у заимодавцев и вновь пребывающие рождают, и старые остаются в полной силе. Лучше тебе не знать по опыту сего чудовищного зверя!»
Святитель Василий предостерегает от «ошибки выжившего», ведь, мол, у того, и у того получилось с кредитом, разбогател, чего же я не смогу: «как многие, видев себя богатыми во сне, понесли ущерб! Но говорят, что многие чрез долги разбогатели. А я думаю, что больше было таких, которые дошли до петли. Ты видишь разбогатевших, а не считаешь удавившихся, которые, не терпя стыда подвергнуться взысканию долгов, позорной жизни предпочли удавку и смерть».
Еще, еще и еще раз: «если берешь с бедного, то сие верх человеконенавистничества. Ты из чужих несчастий извлекаешь прибыль, со слез собираешь деньги, душишь нагого, бьешь голодного. У тебя нет жалости, нет и мысли о родстве со страдальцем — и ты называешь человеколюбивыми получаемые таким образом прибытки? Есть какие–то ростособиратели — то со ста, то с десяти (и самые названия их страшно слышать) — и какие–то помесячные взыскатели, которые как бесы, производящие падучую болезнь, по лунным кругообращениям нападают на бедных. Худая для обоих уплата, и для дающего, и для получающего! У одного производит ущерб в деньгах, у другого вредит самой душе».
У святителя Василия Великого множество текстов, посвященных социально-экономической проблематике. Давайте обратимся еще только к его 8-й беседе, где, например, читаем: «овцы у нас многоплодны, но нагих больше, чем овец; кладовые затеснены множеством хранимого в них, а утесненного не милуем. За сие-то и Бог не отверзает руки Своей, потому что мы заградили братолюбие. Голос молящихся раздается напрасно и рассевается в воздухе, потому что и мы не слушали умоляющих». Итак, ответ на вопрос «почему Бог не слышит нас?» такой: «потому что мы не слышим нищих».
Чтобы Господь снова нас услышал, святитель Василий предлагает целый пакет социальных мер, в частности — аннуляцию долгов: «раздери неправедное писание, чтобы чрез это разрешен был твой грех; изгладь обязательство платить тяжелый рост».
Важнейший пункт святоотеческой социологии: бедствия и смуты — наказание всему обществу за грехи экономической элиты: «за тебя осудил Бог и на сие бедствие: потому что ты, имея, не подавал; потому что ты проходил мимо алчущих; потому что ты не обращал внимания на плачущих; потому что ты не оказывал милости кланявшимся тебе. И за немногих приходят бедствия на целый народ, и за злодеяние одного вкушают плоды его многие». Вот ключ к толкованию прошлых, нынешних и будущих общественных событий!
А вот еще два важнейших пункта святоотеческой социологии: тот, кто может помочь бедным и не помог, — убийца; грехи бедных — скажем, людоедство во время голода, — имеет причину в богатых и ложится на них: «верх всех человеческих бедствий — голод: всякой смерти мучительнее такой конец. Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо человека с таким изможденным телом? Что еще можно прибавить к такой жестокости? Не стоит ли он того, чтобы причислить его к лютым зверям, признать злодеем и человекоубийцею? Кто имеет возможность уврачевать зло, но добровольно и по любостяжательности откладывает сие, того, по справедливости, можно осудить наравне с убийцами. Мучение голода нередко вынуждало многих преступать пределы естества, делало, что человек касался плоти ему единоплеменных, и что мать своего сына, которого произвела на свет из утробы, опять без милосердия принимала в утробу. Смотри, и Сам Бог наш нередко другие страдания оставлял без уврачевания, но сострадательно милосердовал об алчущих. А необщительный и скупой прежде других грешников предается огню».
В конце концов, напитать голодного есть способ преодолеть первородных грех; голос бедных — голос Бога; вся собственность должна быть общей: «разреши первообразный грех подаянием пищи. Ибо как Адам худым вкушением передал нам грех, так мы загладим сие зловредное вкушение, если удовлетворим нужде и голоду брата. Мы общее достояние прячем себе за пазуху, и собственностию многих владеем одни. Обратимся к примеру этих трех тысяч (Деян 2:41–42); поревнуем первенствующему обществу христиан: у них все было общее, жизнь, душа, согласие, общий стол, нераздельное братство, нелицемерная любовь, которая из многих тел делала единое тело, различные души соглашала в то же единомыслие. Слышите, народы! внемлите, христиане! Сие говорит Господь, не собственным Своим гласом вещая, но, как органами, возглашая устами рабов».
В беседе против ростовщиков святитель Григорий Палама повторяет все те же общие места: «ростовщик отнимает славу не только от своей души, но и от всего города, навлекая на него обвинение в бесчеловечности и вообще всякой неправде. Потому что, будучи гражданином его и благодаря нему наживший свое имущество, он не использует его на благо общине, не имущим не желает давать в долг, имущим же, имущим немногое, дает под проценты, чтобы хитро отнять и те малые средства на жизнь, который они имеют. Ростовщик старается богатеть не столько деньгами, сколько грехами, губя жизнь должника, а вместе с этим и свою душу».
К сожалению, в Сети нет одного из главных святоотеческих сочинений против ростовщиков — «О Товите» святителя Амвросия Медиоланского. Обратимся к другому его замечательнейшему сочинению — книге о том, какими должны быть Церковь, клир, епископат, — «Об обязанностях священнослужителей».
Здесь, например, святитель Амвросий считает обязанностью епископата «распредeление и раздаяние насущнаго хлeба нуждающимся», «выкуп плeнных, спасение из рук неприятелей, освобождение влекомых на казнь и особенно женщин от позора, возвращение дeтей родителям и родителей дeтям», «уплату чужого долга, если (сам) должник не в состоянии этого сдeлать и если он понуждается (кредитором) к уплатe того, что он должен ему по праву, но чего лишился по бeдности». Церковь в понимании святителя — общество социальной взаимопощи.
Амвросий рисует картину общества как единого тела — и оттого так пагубен частный интерес: «все мы составляем единое тeло и, (хотя) являемся различными членами, однако все (в равной мeрe) необходимы тeлу; и не может (один) член сказать о другом: он мне не нужен. И тe члены, которые кажутся наиболее слабыми, тe наиболее и необходимы и зачастую для своего сохранения требуют наибольшей заботы. И если страдает один член, то с ним состраждут и другие. Отсюда какой тяжкий (грeх) отнимать что либо у того, кому мы должны сострадать, обманывать и вредить тому, которому мы должны служить. (Когда же) нарушается связь человeческаго рода ), (тогда рушится) и союз святой церкви, которая единством вeры и любви соединена в одно тeсно связанное и неразрывное тeло, также и Христос Господь, умерший за всех, скорбит о том, что искупительная кровь Его была пролита всуе. Сам закон Господа научает блюсти эту заповедь (т. е.) ничего не похищать у другого ради своей выгоды, (именно), когда говорит: когда опредeляет возвращать деньги без процентов (Втор 32:20). Человеколюбию свойственно помогать нуждающемуся, а жестокости — требовать больше, нежели дал. Ведь если кто либо нуждается в твоей помощи именно потому, что не имеет, чем бы он мог уплатить долг, то разве не безбожно, что, прикинувшись человеколюбивым, ты (потом) требуешь большаго у того, кто не мог заплатить и меньшаго? Ты платишь за должника другому (лишь) затем, чтобы сдeлать его обязанным себе. И такое приумножение несправедливости ты еще осмeливаешься называть человеколюбием».
В итоге святитель Амвросий уподобляет человеческое рабство сатане — кредитной задолженности, которую Христос погашает Своей смертью. Грех кредита становится метафорой «человеческой ситуации» как таковой (сатана как кредитор), погашение задолжности — метафорой домостроителства («экономики») Спасения (Спаситель как аннулятор долга).
Или вот, например, чрезвычайно интересный момент. Святитель критикует уже не ростовщика, а «честного» предпринимателя — землевладельца и торговца тем, что он сам вырастил. Здесь оказывается, что не только рынок финансов (ростовщичество) неугодно христианству, но и рынок вообще, сам рыночный принцип как таковой; труд честен, рынок — нет:
«Я — возражает (торговец хлeбом) — старательно вспахал, обильно засeял, тщательно обработал, собрал хорошую жатв, заботливо сложил (в житницы), старательно сохранял, предусмотрительно сберег. Теперь во время голода я продаю, приходя (таким образом) на помощь алчущим; продаю же я не чужой, а свой собственный хлeб и не дороже других, а даже дешевле. Где же тут обман, когда многие могли бы умереть с голоду, если бы не имeли возможности купить (у меня) хлeба? Неужели же усердие должно почитать преступлением? Неужели старательность следует осуждать, а предусмотрительность порицать?» —
здесь святитель воспроизводит типичную апологию предприимательства, мол, не только в нем нет ничего плохого, но оно приносит пользу и «всех кормит» — как видим, все это очень старые аргменты, на которые Отцы уже ответили. Святитель разоблачает эту апологию так:
Итак, от плодоносия земли ты должен ожидать награды за твой труд и от плодоносия жирной почвы надeяться получить безгрeшныя выгоды). Зачем ты заставляешь служить обману самое природу? Ты не хочешь, чтобы все имeли возможность пользоваться тем, что выросло для всех? Зачем ты уменьшаешь народное изобилие? Зачем ты желаешь бeдности? Зачем ты поступаешь так, чтобы бeдные желали (полнаго) неурожая, (дабы через то не было хлeба и у тебя)? Потому что когда они бeдствуют от неурожая, а ты устанавливаешь цeну (на хлeб) и копишь его, тогда они желают полнeйшаго неурожая, только бы ты не торговал во время всеобщаго голода. Тебе желательна нужда в хлeбe и недостаток в питательных средствах. Ты оплакиваешь урожаи, ты стенаешь, (видя) повсюду плодородие, с печалью смотришь ты на житницы, полныя плодов, и выжидаешь, когда будет более скудная жатва, более скудный урожай. Ты радуешься, что исполняются твои проклятыя желанияo повсемeстном неурожаe. Ты рад, потому что тогда наступает твоя жатва и, пользуясь общим несчастием, ты увеличиваешь свои богатства. Это ты называешь трудолюбием и усердием, а (на самом дeлe) это лукавство и хитрый обман; ты называешь (спасительным) средством то, что (на самом дeлe) есть изобрeтение нечестия. Как мне назвать это: не то грабительством, не то ростовщичеством? Так уловляются (люди) точно во времена разбойничьи, ибо ты, жестокий злоумышленник, незамeтно прокрадываешься в (голодный) желудок людей, (становясь так. обр. их господином). Цeна повышается, подобно росту процентов, а между тем (другим) от этого грозит смертная опасность. Проценты на собранные запасы у тебя растут; ты, подобно ростовщику, прячешь хлeб, подобно торговцу, считаешь барыши, насколько ты зложелателен ко всем, (когда утверждает), что в будущем настанет еще больший голод: как будто так уж ничего не осталось из запаса, как будто (можно с положительностию утверждать), что не будет уже урожайнаго года? Твоя прибыль есть общая потеря».
Так в самом честном предпринимательском труде святитель находит грех. Экономический идеал он описывает так — «Слово о взаимной любви христиан»: «первое христианское общество так процветало, что по праву братства, все у них было общее. Те, кои исповедывали одну веру, имели между собою общение и в жизни, то есть, у кого была одна вера, у тех было одно и имущество, и у кого Христос был общий, у тех были общи и самыя издержки. Ибо мужи благочестивые считали преступлением не делать участником в своем имуществе того, кто участвовал с ними в благодати; а посему они, как братья, всем пользовались вместе. Посему-то не было между ними ни одного беднаго. Итак блажен тот народ, который, имея многа богатых во Христе, не имел ни одного беднаго в настоящем веке, и который, помышляя о богатстве вечном, освобождал братию свою от временной нищеты. Таково было благочестие в народе под смотрением Апостолов! В настоящее время находим ли мы что нибудь подобное? Конечно и у нас Христос тот же. Тот же Христос, но не то же сердце».
Один Христос — одна вера — одна собственность — одни материальные траты — одно богатство на небесах — одно решение проблемы нищеты здесь на земле. Замечательное единство богословия и социологии. Была бы настоящая Церковь — мы и души наши бы спасли и решили бы социальные проблемы. А так: ни души не спасаем, и в бедности большинство живем. О том, что истинная вера и истинная добродетель — помимо всего прочего — решают и конкретные социально-экономические проблемы, много учил Златоуст.
Многие Отцы писали о социальных проблемах и кредите, но никто так много, как Златоуст (он даже в какой-то проповеди извиняется, что, мол, наверное надоел уже всем со всем этим). Давайте посмотрим только несколько случайных цитат из толкования на Евангелие от Матфея — иначе мы просто утонем в златоустовских текстах о кредитах.
Беседа 5-я на Мф: «ничего, ничего нет постыднее и жестокосерднее, как брать рост здесь на земле. В самом деле, ростовщик обогащается на счет чужих бедствий, несчастие другого обращает себе в прибыль, требует платы за свое человеколюбие, и как бы боясь показаться немилосердым, под видом человеколюбия роет яму глубже; помогая, теснит нищего; подавая руку, толкает его; по-видимому вводит в пристань, а в то же время подвергает крушению, как бы направляя на скалы, утесы и подводные камни».
Беседа 15-я на Мф: «неужели ты не знаешь, что и как заповедал Христос? И как ты можешь исполнить, хотя одну из заповедей Его, когда, оставив все, ты стараешься только собрать барыши, пустить деньги в рост, завести торговые связи, купить множество рабов, заготовить драгоценные сосуды, закупить поля, домы, и разные домашние принадлежности? И пусть было бы только это одно; но, когда к этим бесполезным занятиям ты присоединяешь еще неправду, отнимая землю у соседей, грабя домы, разоряя бедных, увеличивая голод других, — то когда ты приступишь к этим заповедям? Но ты иногда милуешь нищих? Знаю это. Однакож и тут опять большая погибель для тебя, потому что ты делаешь это или с надменностью, или из тщеславия, так что и в добрых делах для тебя нет пользы».
Беседа 46: социальная справедливость — ключ к апостольской святости для всех нас сейчас: «но то, скажешь, были апостолы. Что же из того? Не находились ли они в одинаковых с тобою обстоятельствах? Не в обществах ли жили? Не ту же ли несли участь, не занимались ли ремеслами? Разве ангелы они были? Разве с неба сошли? Но, скажешь, они имели дар чудотворения. Но не по чудотворениям они сделались сами чудными. И долго ли эти чудеса будут служить для нас прикрытием нашего нерадения? Что же такое, спросишь, соделало апостолов великими? Пренебрежение богатства, презрение славы, свобода от житейских попечений. Если бы не имели они этого, но оставались рабами страстей, то хотя бы и тьмы мертвецов воскресили, не только бы не принесли никакой пользы, но сочтены были бы еще и обманщиками. Если хочешь сделаться равным апостолам, — ничто не препятствует. Довольно для тебя выполнить одну только добродетель милостыни, чтобы ни в чем не быть скуднее апостолов».
Беседа 62-я: не только ростовщики, но все вовлеченные в общество угнетения и рынка — грешники: «угодно ли вам, чтобы я начал свое слово с воинов? По отношению к равным они водятся ненавистью, завистью и тщеславием; по отношению к подчиненным — корыстолюбием; по отношению к тяжущимся и прибегающим к ним как к пристани — коварством и клятвопреступлением. Сколько производят они хищений! Сколько у них обманов! Каких нет между ними клевет и непозволенных торгов! Обратимся, например, к художникам и ремесленникам. Кажется, эти люди преимущественно пред другими снискивают пропитание справедливыми трудами и собственным потом; но и они, при всех трудах своих, подвергаются многим порокам, когда бывают невнимательны к себе самим. К праведным трудам своим они часто присовокупляют неправедную продажу и куплю; из корыстолюбия лгут, клянутся и нарушают клятву. Они заботятся только о настоящей жизни, прикованы к земле: все делают из корыстных видов и, желая умножить свое имение, мало пекутся о подании помощи нуждающимся. Кто может изобразить употребляемые при этом злословия, обиды, барыши, проценты, договоры, коварно заключаемые бесчестные торговые дела? [Те кто] владеют поместьями и собирают богатство от плодов земли — можно ли найти кого несправедливее их? Если посмотрите, как они поступают с бедными, несчастными земледельцами, то увидите, что свирепость их превышает жестокосердие варваров. Тогда как земледельцы истаевают от голода, изнуряют себя всю жизнь трудами, — они непрестанно налагают на них новые тяжкие оброки, определяют их к самым трудным работам и употребляют их вместо ослов и лошаков, и даже вместо камней. Не давая им ни малейшего отдыха, и во время плодородия, и во время бесплодия равно угнетают их и никакой пощады им не оказывают. Есть ли кто-нибудь несчастнее этих бедняков, которые трудясь всю зиму, проводя ночи на холоде, под дождем, без сна, и за все это не получая никакой платы, но еще задолжавши, принуждены бывают убегать от своих господ, не столько спасаясь и боясь голода и домашнего расстройства, сколько мучений, насилия, истязаний, тюрьмы и неизбежных работ — от управителей? Что сказать о торгах, чрез них производимых, и о неправедных прибытках, отсюда получаемых? Господа, их притесняющие, наполняя свои точила и подточилия от трудов и пота их, не позволяют этим беднякам брать в свои домы ни малейшей части; но весь плод от винограда вливая в свои неправедные сосуды, бросают им за это самую малую плату. Они выдумывают новые роды процентов, недозволенные законами даже у язычников»: мелкие собственники («художники и ремесленники»), крупные собственики («владеющие поместьями»), аппарат насилия по сохранению осбственности («воины»).
Беседа 66-я: святитель занимается классовым анализом и приходит к мысли о необходимости перераспределения богатств от верхних к нижним: «исследуем, если угодно, кого больше в городе: бедных или богатых, и много ли таких, которые ни бедны, ни богаты, но занимают средину между ними? Я полагаю, что десятая часть богатых и десятая бедных, вовсе ничего не имеющих; а прочие — посредственного состояния. Итак разделим число всех жителей города на число бедняков, и вы увидите, какой будет стыд. Весьма богатых мало, но достаточных много; бедных же гораздо меньше в сравнении с ними. Между тем при таком числе богатых, которые могли бы питать алчущих, многие засыпают голодными, — не потому, чтобы достаточные люди не могли легко удовлетворить нуждам их, но потому, что жестоки и бесчеловечны. В самом деле, если бы богатые и следующие после них разделили между собою нуждающихся в хлебе и одежде, то едва ли бы на пятьдесят или на сто человек достался один бедный. И однако бедняки, несмотря на столь великое количество людей, которые в состоянии помогать им, всякий день плачут. Чтобы видеть бесчеловечие богатых, стоит тебе только обратить внимание на то, как многим вдовицам и девам доставляет нужное содержание Церковь, которая получает доходу не более, чем сколько получает один самый богатый и один не так богатый».
Беседа 72-я: люди равны по природе, а значит, должны быть равны и социально: «и чему дивишься, что у пустынников один образ жизни, одинаковая пища и одежда, когда и душа у всех их одна, не по природе только (по природе она у всех людей одинакова), но и по любви? А в таком случае как может он когда-либо возгордиться сам перед собою? Там нет ни бедности, ни богатства, нет ни славы, ни бесчестия. Как же могут вкрасться туда гордость и высокомерие? Есть там низшие и высшие по добродетели; но, как я уже сказал, там никто не смотрит на свое превосходство. Низших там не оскорбляют презрением; там никто не уничижает других. Там нет различия между моим и твоим, и оттуда изгнаны самые слова эти, служащие причиною бесчисленного множества распрей».
Беседа 77-я: «твоя» собственность — не твоя, ее надо пустить на социальные нужды: «хотя ты получил родительское наследство, и таким образом все имущество составляет твою собственность, — однако все оно принадлежит Богу. Неверному рабу подобны имеющие деньги и не помогающие бедным».
Беседа 82-я: частный интерес разрушителен: «поэтому-то некто сказал: нет ничего беззаконнее сребролюбивого. Действительно, такой человек и сам себя продает, и делается общим врагом вселенной, когда скорбит, что земля не приносит золота вместо колосьев, и что вместо рудников существуют источники, вместо драгоценных камней — горы; с негодованием смотрит он на плодородие, печалится при виде общего блага, отвращается от всякого дела, чрез которое нельзя приобресть денег».
Итак, мы явно увлеклись. В череде этих цитат, однако, видно, что Отцы, как мы уже говоили, рассматривали кредит как лишь частный элемент некой большой греховной системы, и поэтому всегда, обличая кредит, начинют обличать и всю систему в целом. Закончим на двух цитатах из Златоуста, где видна не только его критика, но и его позитивная программа — а значит, и всех православных («критикуя — предлагай»):
Сначала мысленный эксперимент об обществе предпринимателей и обществе трудящихся, с важным методом толкования Писания: Беседа 34-я на 1 Кор: «построим, если угодно, два города, один состоящий из богатых, а другой — из бедных; пусть в городе богатых не будет ни одного бедного, а в городе бедных ни одного богатого человека; отделим тщательно один от другого и посмотрим, который из них более будет в состоянии удовлетворить себе. Если найдем, что город бедных может сделать это, то очевидно, что богатые более будут нуждаться в них. В городе богатых не будет ни одного ремесленника, ни строителя, ни плотника, ни сапожника, ни хлебопекаря, ни земледельца, ни кузнеца, ни веревочника, — ни одного из подобных людей. Да и кто из богатых захочет когда-нибудь приняться за такие дела, если и сами занимающиеся ими, когда разбогатеют, не переносят трудностей таких работ? Как же будет существовать этот город? За деньги, скажешь, богатые купят все это у бедных? Следовательно, они не удовлетворяют сами себе, если нуждаются в бедных. Как они будут строить дома? Или купят и их? Но это невозможно по существу дела. Потому необходимо пригласить сюда ремесленников и нарушить закон, который мы постановили вначале, когда населяли город; помните, мы сказали, чтобы не было в нем ни одного бедного. Но вот нужда, против нашей воли, призвала и поселила их здесь. Отсюда видно, что городу невозможно существовать без бедных; и если город будет продолжать не принимать никакого из них, то он уже не будет городом и погибнет. Итак, он не удовлетворит себе, если не соберет у себя бедных, как бы каких спасителей. Посмотрим теперь на город бедных, будет ли и он так нуждаться, лишившись богатых. Но наперед определим богатство и объясним, в чем оно состоит. Что же такое — богатство? Золото, серебро, драгоценные камни, шелковые, пурпуровые и золотые одежды. Объяснив, что такое богатство, извергнем его из города бедных, если хотим устроить чисто город бедных; пусть здесь даже во сне не видится золото и золотые одежды, а если хочешь, то и серебро и серебряные вещи. Что же, скажи мне, в нужде ли будут жить обитатели этого города? Нет. Нужно ли построить дом, для этого требуется не серебро, золото и жемчуг, но искусство и руки, и не просто руки, а мозолистые, пальцы заскорузлые, великая сила, дерево и камни; нужно ли выткать одежду, для этого опять требуется не золото и серебро, но руки, искусство и способные к работе женщины; нужно ли копать и возделывать землю, для этого также кто нужен — богатые или бедные? Очевидно, что бедные. Если надобно будет ковать железо, или делать что-нибудь другое подобное, для этого особенно требуется нам такой народ. Когда же нам могут быть нужны богатые? Уж не тогда ли, когда бы потребовалось разрушить город? Подлинно, если с их появлением эти любомудрые люди, — любомудрыми я называю тех, которые не ищут ничего лишнего, — впадут в страсть к золоту и жемчугу, предадутся праздности и роскоши, то они погубят все. Если же, скажешь, богатство бесполезно, то для чего оно дано Богом? А откуда известно, что богатство от Бога? Писание, скажешь, говорит: «Мое серебро и Мое золото», и кому хочу, дам его (Агг 2:8). Здесь, если бы не было стыдно, я засмеялся бы громким смехом, в посмеяние говорящих это; как малые дети, сидящие за царской трапезой, вместе с такой пищей кладут в рот все, что случится, так и они, вместе с словами божественных Писаний, приводят и свои вымыслы. Я знаю, что слова: «Мое серебро и Мое золото» сказаны пророком; но слова: и кому хочу, дам его не прибавлены, а привнесены этими невеждами. А для чего они сказаны, я объясню вам. Пророк Аггей часто обещал иудеям, что, по возвращении их из Вавилона, храм будет восстановлен в прежнем виде, но некоторые не верили словам его и считали почти невозможным, чтобы дом (Божий) опять явился таким же из пепла и праха; потому он, чтобы уничтожить их неверие, говорит им от лица Божия как бы так: чего вы страшитесь? Почему не веруете? «Мое серебро и Мое золото»; Я не имею нужды занимать у других, чтобы украсить дом Свой. В подтверждение этого он присовокупил: «слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего» (Агг 2:10). Итак, не будем вплетать паутинных тканей в царскую одежду: ведь если тот, кто был бы обличен в примешивании к багрянице негодных нитей, подвергся бы жестокой казни, то тем более в предметах духовных подобный поступок есть немаловажный грех. Но что я говорю о прибавлении и убавлении? От одной точки и от одного неправильного чтения (Писания) часто рождались многие нелепые мысли».
А теперь то, что предлагал Златоуст сделать своей пастве здесь и сейчас — в столице Империи (с важным методом миссии Благой Вести). Беседа 11-я на Деян: «пусть все продадут все, что имеют, и принесут на средину. полагаю, — с точностью сказать нельзя, — что если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища (не говорю о рабах — их тогда не было, быть может, отпускали их на волю), то, вероятно, собралось бы тысяча тысяч литров золота или лучше сказать даже два и три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе? Сколько, думаете вы, в нем христиан? Думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? Сколько же тысяч золота было бы собрано? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Ужели ты думаешь, что можно когда–нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Божия? Не изливалась ли бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пятью тысячами это совершалось с такою славою, и никто из них не жаловался на бедность, — то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (нехристиан) кто не сделал бы приношения? А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж: она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи же мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в одном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежностей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убыток, а единомыслие и согласие — прибыль. Так живут теперь в монастырях, как (жили) некогда верные. И умер ли кто с голода? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но, если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать? Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по вселенной были врагами (веры), когда ни откуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде по вселенной (находятся) верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом, мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то, уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни».
Социализация собственности есть: 1) исполнение Евангелия; 2. решение социальных проблем, она не только нравственна и отвечает христианскому идеалу, но и приносит чисто материальное изобилие (тут нет разрыва между «духовным» и «материальным», потому что «материальная» задача искоренить нищету есть «духовная» задача помочь нищим); 3) она есть лучшее свидетельство истинности Евангелия, лучший способ миссии, обращения людей к Христу.
Систематическое и краткое при том изложение социально-экономического учения Отцов Православной Церкви смотрите здесь.
