на наш Телеграм
В прошлый раз, читая «Социум и синергию» Хоружего, мы говорили о Киборг- и Мутант-трендах, завершающих логику модерна и открывающих логику Нового средневековья. Но Мутант и Киборг — вполне фантастические существа. А вот виртуальная реальность, виртуальные практики и пр. — нет. Поговорим о них.
Хоружий характеризует виртуальное как недоактуализированное. Добавим к этому определению аспект симуляции и получим определение человека, точнее — человеческого сознания.
Отражения и грезы
Человек как данность есть ансамбль неактуализированных возможностей (это первоусловие синергийной антропологии). Актуализация возможностей есть практика себя. А практики себя, по Хоружему, возможны в силу наличия сознания. Ибо сознание в своей сути есть обращенность человека на самого себя: опыт сознания есть простейшая и всем данная практика себя. Животное лишено сознания и не обращено само к себе, на практики себя оно не способно.
Ребенок или первобытный человек — это виртуальный человек, нечто, могущее стать человеком, могущее реализовать человеческие возможности, но покамест не сделавшее это. Более того, человечество, известное нам, — не актуализированное полностью, но лишь виртуальное человечество. Скажем, раб, крепостной, пролетарий виртуально свободны, будучи людьми, они способны на свободу, но эмпирически они не свободны. Причем пролетарий не свободен, но он свободнее крепостного, а крепостной свободнее раба. Таким образом, история есть движение актуализации того, что изначально дано лишь виртуально. История человека есть история его вочеловечивания. Или если мы верим, что истинная цель человека в обожении и что он богоподобен, то, таким образом, человека можно определить как виртуального бога. Однако большую часть истории и во многом поныне люди обращались друг с другом не только не по-Божьи, но как животные, большую часть истории человечество по человечески не жило и свои возможности не реализовало. Большую часть истории тем самым человечество пребывало лишь виртуально. По Марксу: в коммунизме человек переведёт свою природу из виртуального состояния в актуальное, чем антропологизирует природу: бытие-свобода, бытие-энергия, бытие-греза, бытие-история. И коли логически Конец истории следует мыслить как полную актуализацию всех возможностей, то Конец будет двояким — не окончательной деградацией и не окончательным прогрессом — но ими обоими одновременно, абсолютной актуализацией человеческого: Антихристом и Парусией.
Но что позволяет в сущем пребывать виртуальности человеческого сознания? Тот факт, что сознание является отражением, дублем, симуляцией сущего. Материалистически мы могли бы сказать: материя самодвижением развивается вплоть до самоотражения — человека. Теологически мы могли бы сказать: сущее в силу дара Бытия уже всегда причастно Бытию, а значит, само из себя порождает существо, способное к размыканию к Бытию, — человека. Так или иначе, человек первично есть отражение сущего.
Отражение есть виртуальная копия оригинала. Будучи полностью тождественным оригиналу, отражение, однако, нумерически с ним не тождественно. Чистое различие между отражением и отражаемым, в котором ничего нет, кроме самого различия, есть первооснова человека: чисто формальное различие, не имеющее содержания. Человек есть различие между воспринимаемым и восприятием, черная сторона зеркала (пользуясь метафорой Джемаля). Черная сторона зеркала есть собственно ничто, но такое ничто, которое есть нетождество со всем, что оно отражает. Сознание отражает всё и тем самым есть несовпадение со всем: свобода, личность, субъект, точка размыкания к Бытию, в его различии со всем. Сущее тем или иным образом самоотразилось в человеке, замкнулось само на себя в сознании человека, в человеке породив тем самым различие отражения и отражаемого, точку нетождества с сущим. Человек есть короткое замыкание сущего.
Сознание отражает сущее. Сущее самодвижно, самодостаточно, свободно, активно, рационально, бесконечно и т. д. Следовательно, и его отражение (сознание человека) самодвижно, самодостаточно, свободно, активно, рационально, бесконечно и т. д. Но оно таково только виртуально, ибо сознание есть лишь виртуальная копия сущего, которую надо еще актуализировать.
Первоактуализация человеческого — греза, фантазия, мечта, проект. Сознание есть копия сущего. Можно виртуально эту копию поменять, представить нечто иное тому, что есть (сущее есть поток становления, и, следовательно, сознание есть отражение, копия становления, оно — виртуальное становление, поток изменений). Можно, опираясь на перворазличие отражения и отражаемого, создать виртуальную альтернативу сущему — грезу, мечту, проект. Человек есть существо грезящее, существо, создающее симуляции, существо преимущественно виртуальное и живущее в виртуальном (в сознании, мечтах, фантазиях, воспоминаниях, снах): мифы, религии, искусства, вся культура есть не что иное, как создания нашего воображения-сознания, некие симуляции, некие виртуальные «игры». Первофеномен религии есть различие между тем, что есть, но не должно быть, и тем, чего нет, но то что должно быть, и должное «дано» в ритуале и мифе — то есть дано виртуально, а не актуально. Мистерия виртуально дарует бессмертие, но участники мистерии актуально все равно смертны. Человеческая культура есть виртуальное пространство, совокупность симуляций.
Между тем, опираясь на различие между актуальной данностью и виртуальными проектами, человек меняет реальность: перемещается, охотится и пр. Он создает орудия по переделке реальности — палки, обращение с огнем, одежды, одомашнивание животных и пр. Орудия совершенствуются — вместе с совершенствованием наших грез, проектов и планов: грезы всё грандиозней, техника могущественней, преобразования реальности масштабней.
Нетождество
Вернемся к синергийной антропологии. Человек есть ансамбль виртуальных возможностей и из них — актуальных размыканий. Размыкания очерчивают границу той или иной антропоформации. Кардинальная разница антропоформаций — в размыкании, или на Личностный Абсолют, или на Безличностный Абсолют. Эта два вида размыканий предельно выражены в духовных практиках христиан и духовных практиках Востока. Состыкуем это с нашим пониманием человека как зеркала, отражающего всё и имеющего тем самым черную сторону, не отражающую ничего. Христианские духовные практики характеризуются формулой «оскуднение образов — возгревание чувств»: исихаст отрекается мира, перестает его воображать-отражать и конструирует свою личность, способную к обожению: максимум личности, минимум отражения мира. Исихаст культивирует не отражение мира, а нетождественность миру. Восточные практики диаметрально противоположно практикуют деструкцию личности при обилии медитаций (образов, отражений, симуляций). Стратегия растождествления с миром в целях обожения личности и стратегия растворения в отражении в целях элиминирования личности. Сознание отражает сущее, тем самым сознание нетождественно с сущим. Можно считать это причиной всех страданий, пытаться отождествить отражаемое, отражение и отражающее в одно, дабы причину страдания уничтожить — уничтожив себя. Или можно диаметрально противоположно культивировать нетождество с миром, увековечивая это нетождество — увековечивая себя.
Наложим эти две антропостратегии на исторический процесс, понятый по Лосеву. Традиционные, до- и внехристианские культуры (родоплеменные, рабовладельческие, «азиатские») суть культуры вещи, космоса, Безличностного Абсолюта, имперсональные культуры. Культуры пассивного отражения реальности (восточные практики — лишь наиболее рафинированные элементы этих культур). Христианские же общества есть общества человека, Бога, Личностного Абсолюта (феодализм, капитализм, социализм). Христианство ставит не на отражение, а на нетождество.
Первая фаза христианской истории (феодализм) — провозглашение нетождества с миром: догматика, аскетика: неотмирная Абсолютная Личность Бога (антропоформация Онтологического Человека по Хоружему). Эта стадия диалектически перепадает в свою противоположность — стадию абсолютизации человека (антропоформация Онтического Человека), реальной христианизации сущего. Субъект — эмпирический, человеческий субъект — ставится во главу угла. Но почему гуманизм смыкается с материализмом, в котором, казалось бы, человек низводится в положение сгустка бессмысленной пыли, управляемой безличными законами природы? Провозглашается Абсолютная Личность Бога, ставшего человеком. Дабы перевести это провозглашение в реальность, история абсолютизирует (христианство приносит свои исторические плоды) эмпирическую человеческую личность. Но эта личность остается в мире одна. Крайний субъективизм, индивидуализм, гуманизм приводит к пониманию реальности как того, что дано человеческому сознанию (в идеализме), как того, что дано человеческим чувствам (в материализме). Но смотрите: если реальность — это то, что дано человеку, то получается, что человек — отражение реальности: так крайний субъективизм приводит к материализму. Но не запутаемся здесь. Антитезис есть момент диалектического разворачивания от тезиса к синтезу. Его легко принять не за момент разворачивания, а за простую противоположность тезиса, даже за тот предыдущий тезис, который сменил нынешний. Гуманизм, эпоха модерна — это антитезис, ведущий от тезиса христианства к синтезу христианства, не стоит его принимать за противоположность христианства или за новое язычество. Да, модерн понимает человека как отражение, кажется, так же, как в до- и внехристианских культурах, но если там было пассивное отражение, то здесь — активное («материя есть данная нам в ощущении реальность»; «нам» — главное слово, реальность меряется по человеку). Здесь человек напрягает все свои силы и взрывается в невиданном творчестве, он меняет и общество, и природу, и т. д. и т. д. Эту необычайную активность ему сообщило христианство, а момент отражения идет от стадии антитезиса.
Итак, цепочка выходит такой: пассивное отражение, провозглашение нетождества (пассивное нетождество), активное отражение, а дальше? Дальше, логично предположить, — активное нетождество, нетождество личности миру, не в провозглашении только, но в реальности (тезис провозглашал, антитезис реализовал, синтез соединит эти два движение в одно). А, по Хоружему, за Онтическим Человеком идет Человек Виртуальный.
Несколько возражений
Но что же с самими компьютерными технологиями, самим виртуальным пространством, Сетью, виртуальными практиками и пр.? — всем тем, что, как считает Хоружий, несет небывалую антропологическую угрозу?
Сначала несколько возражений по мелочи. Принципиально для Хоружего личное бытие, чьим принципиальным моментом является личное общение. И вот ему-то, по Хоружему, страшно угрожают компьютерные технологии (мол, в онлайне «всё не по-настоящему»). Но ведь Интернет — глобальная сеть общения, освобождающая человека от диктата территории (материи): это триумф общения. Вряд ли когда люди так много общались, как сейчас.
Что же касается «болтовни», «любопытства» и прочих медийных эффектов, расцветших благодаря Сети и пр., тематизированных как угроза дазайн еще Хайдеггером, то их так и надо понимать: это продолжение старого тренда модерна на омассовление человека. Скажем, смартфон — это толпа прямо у нас в кармане, прибор погружения в массу; новостные ленты и пр. — технология погружения человека в «болтовню». Но всё это, повторю, не нечто новое, а развитие старого.
Или Хоружий, как и многие, сетует на «анонимные личины», обезличивание в никнеймах и пр. Но ведь всё совершенно наоборот: если у Сети и есть собственная антиутопия, то это антиутопия не анонимности, а полной прозрачности, открытости: Сеть помнит всё, и твою неудачную шутку, запощенную 10 лет назад, тебе могут припомнить сейчас. Уже есть или как минимум возможен тотальный контроль не только за тем, что я купил, но во сколько и куда я пошёл, чем интересовался, что читал и пр.: это никак не ужас анонимности. Это ужас прозрачности — старый тренд модерна на учет и контроль.
Тема «деэтизации» в виртуальным общении. Не согласимся и с этим: в виртуальном общении нет внешних преград, и человек являет себя таким как есть — хорошим или плохим: эсхатологическая ситуация; почему свобода непременно для зла, для добра ведь ровно то же; не зло увеличивается, а свобода. Но свобода — сердцевина этики, и коли она растет, то растет и «этизация», несмотря на все неприятные «комменты», кои ругает Хоружий.
Виртуальный человек «плохой хозяин техногенной цивилизации», такой безответственный в своих игровых симуляциях, считает Хоружий, совершая нелегитимный переход от игрушек к управлению цивилизацией. Игры и раньше были, не понимаю, что изменилось, если они стали виртуальными. Между тем компьютерные технологии в качестве обобществленного интеллекта — наилучшее средство управления глобальными процессами. Именно компьютерные технологии позволяют аккумулировать информацию и знания, связать их, управлять процессами и пр.
Наконец, поставим под сомнение само существование антропоформации Виртуального Человека. Хоружий выделяет ее «в силу отличия виртуальных практик от обычных практик». Но здесь нет никакого предельного опыта, трасформирующего человека: следовательно, это не отдельная антропоформация, а просто всё то же самое, несколько по-другому оформленное, с чем, кстати, Хоружий отчасти согласен, утверждая, что виртуальность, будучи недоактуализированностью, есть всё те же старые реальности, но не на полную.
Более того, считая единственным спасением возвращение Онтологического Человека, Хоружий не называет никаких условий его возвращения, кроме постсекулярного поворота, который — вот ирония — стал возможен благодаря виртуализации. Ибо виртуализация подорвала секуляризм (как она подорвала всё «твердое», «определенное», «жесткое»). То есть Виртуальный Человек есть порождение тренда на видовую эвтаназию человека, но парадоксально: именно он создает условие возвращения Онтологического Человека. Кажется, Хоружий здесь дает диалектику, которую сам же и не заметил: именно развитие от Онтологического через Онтическое к Виртуальному дает Онтологическое на новом витке: не деградация, а диалектическое развитие.
Ваттимо считывает такие черты постмодерна как господство медиа, крах истины, «ослабление бытия», падение всего «твердого, определенного, жесткого» и пр. как христианизацию реальности. Твердая истина не знает любви, она тоталитарна. «Ослабление бытия» есть плод Вести о кенозисе Бога. Наступает время торжества христианства с его любовью, принятием всех, приматом человеческого. Можно таким образом увязать возвращение Онтологического Человека напрямую с постмодерном: постмодерн и есть нечто такое, что было запрограммировано христианством.
Хоружий боится, что человек затеряется в виртуальном. Но человек изначально уже всегда в виртуальном, в симуляции, в отражениях и грезах затерялся. «Доисторические» люди считали себя теми или иными не-человеческими существами, надевали маски, устраивали разные игрища, наполняли природу плодами своего воображения. Библейское идолоборчество и его секуляризация в атеизме и материализме модерна есть огромная работа по расчистке семиотических грязевых масс, расчистке реальности от плодов воображения человека (богов, демонов и пр.). Человеку не грозит потонуть в виртуальном, ибо он уже всегда в ней утонул; а история Запада от Библии до наших дней есть борьба с виртуальным. Или: человек всегда жил виртуальным, современное виртуальное есть материализация изначально виртуального.
Спиритуализация-материализация
Считая сознание первовиртуальным феноменом, мы таким образом вынуждены назвать то, что Хоружий называет просто виртуальным — технологически-виртуальным.
Воображение и все его производные (культура) виртуальны: отражения, симуляции, игры. Но про технологически-виртуальное так не скажешь: оно материально, оно впаяно в социальные структуры, в экономику, технику и т. д. Но таким образом неверно говорить (как говорит Хоружий) о виртуализации человека, следует говорить об антропологизации, спиритуализации реальности, о материализации, актуализации сознания. Технологически-виртуальное есть сложное движение материализации-спиритуализации. Технологически-виртуальное содержит наше общение, таким образом, что оно больше не зависит от расстояний; содержит всю человеческую культуру и знания, так что они доступны всем; дает инструменты работы с текстом, изображением, звуком такого рода, чтобы произведение можно было как можно более быстро создать и опубликовать для всех. Сознание, общение, искусство и пр. всегда были виртуальными в смысле «в голове», и надо было преодолевать сопротивление материи, чтобы тем или иным образом материализовать их. Технологически-виртуальное победило сопротивление материи: победа духа над веществом. Сознание виртуально отражает реальность; в технологически-виртуальном отражение становится объективным; сознание перестает быть субъективным; реальность субъективируется, сознание объективируется.
Хоружий считает, кибернетику (Киборг-тренд) способом виртуализации сознания, генетику (Мутант-тренд) — способом виртуализации вида. Но свобода над собой — не виртуальна: наши грезы перестают быть виртуальными, они материализуются, спиритуализируя реальность! Не «генетика виртуализирует биологический вид, а кибернетика сознание», а они очеловечивают, освобождают, одухотворяют реальность.
Смотрите: мы раз за разом говорили о том, что логика модерна понимает весь мир (и человека в частности) как машину, организует общество как машину, делает человека частью машины (социальной, производственной) и т. д. Компьютерные технологии включают само наше сознание — суть человеческого — в машину. Но тем самым логика машинности здесь преодолевается, диалектически снимается; не человек уже машинизируется, но машина антропологизируется. И это подлинное преодоление логики модерна — изнутри, из окончательного проживания исторической логики.
Иное социальное бытие
На весь веер антропоугроз Хоружий прописывает одно средство: возвращение Онтологического Человека. Но совершенно, однако, не говорит как такое возможно. Разумеется, мы должны быть благодарны уже за саму постановку вопроса: возможна ли и как духовная практика (исихазм, размыкание к Бытию и пр.) в мире Киборгов и Мутантов? И чтобы ответить на этот вопрос, надо задаться вопросом не только о технологиях и духовных практиках, но и об их социальной базе (чего самым удивительным образом автор «Социума и синергии» не делает; или, точнее, сообщество адептов духовной практики выполняет только ту функцию, что передает из поколения в поколение «органон» духовной практики). Размыкание к Иному Бытию требует и иного социального бытия.
Онтологический Человек у Хоружего как бы висит в пустоте. Его связь с социумом — «примыкающий слой». Есть непонятно откуда взявшиеся исихасты, занимающиеся духовными практиками, а вокруг них — передаточный слой учеников, связанных с миром, и так доносящие опыт исихастов до мира (интересно, что «примыкающий слой» характеризуется тем, что они практикуют духовные практики не вполне, не на полную, то есть недоактуализированно, то есть в терминологии Хоружего — виртуально; таким образом, смычка между Онтологическим Человеком и социумом, который назван в его честь, — онтологической антропоформацией — осуществляется кем-то вроде Онтологически-Виртуального Человека). В терминологии Хоружего можно сказать, что весь Запад — «примыкающий слой» монашества. Духовные практики есть лаборатория, вырабатывающая модели для последующего массового производства: Онтический человек — это массовая модель Человека Онтологического.
Дело же состоит в том, что община — социум — аскетов есть коммунистическая община с общностью имуществ, контрмирскими отношениями любви, братства и пр. На этой социальной базе общности имуществ и особых контрмирских отношений рождается Онтологический Человек. Человек всегда рождается в той или иной социальной сети (сетке межчеловеческих отношений: ребенок в семье и т. д.). Хоружий прекрасно описывает, как трудно аскету порвать мирские структуры в себе и сконструировать новые: но он описывает это на уровне индивида; всему этому соответствуют свои социальные измерения. Монастырь (сообщество Онтологических Людей) есть самостоятельная экономическая, социальная, культурная реальность. Но только в феодальном обществе монастырь может быть центром (экономическим, социальным, культурным) и определять духовную жизнь общества. Замена Онтологического Человека на Безграничного (и вслед — Онтического, Виртуального) есть ни что иное, как смена социально-экономических формаций (с феодализма на предпринимательский, империалистический и постфордистский капитализмы). Монастырь при капитализме невозможен чисто экономически (то есть если даже найдутся люди — а их по определению меньшинство, ибо социум конструирует людей таким образом, что они этим просто не захотят заниматься, — если найдутся люди, пожелавшие жить настоящей монашеской жизнью, они останутся маргиналами и не будут определять ни духовной, ни экономической, ни культурной жизни социума). Итак, для возвращения Онтологического Человека нужна новая социально-экономическая формация. Какая?
Монастырь — коммунистическая община. Если мир станет социалистическим, то вся мировая экономическая система станет базой для «глобального монастыря». Когда-то маленькие коммунистические общины первохристиан и монахов запустили историю Запада; через огромное историко-диалектическое движение через капитализм, материализм и атеизм это возможно ведет к тому, что Запад, ставший глобальным феноменом, создаст социальную базу для новых «первохристиан и монахов», для Нового средневековья. Можно ли это увидеть уже сейчас? — можно и именно в виртуальных феноменах.
Технэ и экология
Интернет есть экстерриториальная сеть создания и хранения различных культурных продуктов, но Средневековье как раз характеризуемо чем-то подобным (сеть монастырей, Церковь, шариатские суды и пр. наднациональные духовные образования) — но ныне такая сеть дана чисто технологически: технология, это порождение модерна, развиваясь по своей внутренней логике, снимает себя в Новом средневековье. Скажем, Сеть позволяет самоорганизоваться людям в полной свободе от территории по чисто духовным признакам (грубо говоря, раньше поклонников Шарля Пеги, к примеру, днем с огнем нельзя было сыскать, положим, потому что их и не было, кроме тебя; а теперь пожалуйста: найти их можно в один момент; дурацкий пример, но иллюстративный).
Суть техники не есть нечто техническое, сказал Хайдеггер. Суть техники — постав, тотальность производства-потребления: бытие-как-продукт. Изведение истины из потаенного возможно несколькими способами: пойезис (Античность и Средневековье) — изведение истины из потаенного посредством произведения искусства. Технэ — не техника, а такой способ созидания, где ремесло еще не отделилось от искусства (не произошло отделения умственного труда от физического, характерное для капитализма), где то, что мы назвали бы «продуктом», было произведением мастера-художника, и такое произведение, будучи делом дазайн, несло печать различия Бытия от сущего (скажем, для нас такую функцию исполняет только искусство, но искусство, будучи отделенным от экономике, маргинализируется, а будучи вовлеченным в экономику, само становится продуктом). Техника же превращает действительность в поставку и потребление продукта, где дазайн ликвидируется и различие Бытия от сущего закрывается.
Этот процесс Хоружий увязывает с экологическим кризисом. Онтологический Человек, практикуя технэ, жил в гармонии с природой (к слову, это сомнительно: скажем, средневековое сельское хозяйство тоже уничтожало природу, просто медленнее, а Античность держалась на войнах и рабовладении, — не знаю, насколько это экологично; но не в этом дело); Безграничный и Онтический Человек, практикуя технику, природу разрушает. И выход из экологического кризиса, считает Хоружий, в возвращении Онтологического Человека и, следовательно, технэ с его экологической гармонией. И дело не в том, что это «доброе пожелание», неясно как связанное с конкретикой. И не в том, что «гармония» с природой — в некотором смысле замыкает-ограничивает человека на природу, то есть на сущее, что для синергийной антропологии означает, что гармония характерна для размыкания на сущее, а не на Бытие (гармония с природой — пассивность, здесь отрицается трансцендирующий, активный, свободный характер человека). Дело вот в чем.
Стихийность технических манипуляций с природой (то есть со стихиями же) есть черта капитализма и, следовательно, разрешение экологического кризиса состоит в переходе к посткапитализму. Стихия техники, которой не может управлять человек и, следовательно, сама им управляет: эта ситуация взывает к освобождению человека и от стихии техники, и от стихий природы, то есть к управлению техникой и природой: не путь назад, но новая ступень нам потребна, новая степень свободы. Техника есть некая совокупность возможностей, материализованная свобода. Вопрос, как ее применять: можно разрушать природу, можно ее преображать, сохранять. Экологический кризис — не следствие технологий, а ее определенного использования.
Суть техники не есть нечто техническое. Суть техники в поставляющем производстве продуктов. То есть преодоление постава заключается в преодолении товарности. Но товарность уже преодолена на переднем крае техники — в компьютерных технологиях. Книга, песня, фильм, программа и пр. — не товары, ибо потребляя их, мы их не ликвидируем: «товар», который можно бесконечно копировать и бесконечно потреблять, а он не исчезает уже не товар. Таким образом, именно в виртуальном пространстве преодолевается товарность, то есть постав, то есть техника — на переднем краю техники. Но дело не только в Интернете: компьютерные технологии создали условия для «экономики совместного пользования», в коей трудно не разглядеть элемент социализма. Как тут не вспомнить о «Фрагменте о машинах» Маркса, где он предсказывает Интернет — «всеобщий интеллект». Алексей Цветков: «Маркс смело предполагает там, что однажды всеобщий интеллект, заряженный в машины, станет главным источником благ и фактором производства, а это несовместимо ни с механикой ценообразования, ни с режимом массовой эксплуатации в форме наемного труда. Всеобщий интеллект создаст собственные формы консолидации, придя на смену частному использованию разума в интересах конкурирующих групп. Господствовать будет само наше живое и общее знание, обобщенное в машинной форме».
Всеобщий интеллект есть, так сказать, реализованная соборность, материализованный соборный разум человечества (Хоружий посвящает одну из глав «Социума и синергии» соборности).
Вспоминая нашу прошлую тему технизации как ангелизации, процитируем Василия Великого: «У Ангелов нет ни ссоры, ни любопрения, ни недоразумения; каждый пользуется собственностью всех, и все вмещают в себе всецелые совершенства, потому что ангельское богатство есть не какое–нибудь ограниченное вещество, которое нужно рассекать, когда требуется разделить его многим, но невещественное стяжание и богатство разумения. И посему–то совершенства их, во всяком пребывая всецелыми, всех делают равно богатыми, производя то, что собственное обладание у них несомненно и бесспорно». У Ангелов — коммунизм, потому что ангельская собственность — не ограниченное вещество, которое надо делить при пользовании. Это описание экономики Интернета.
Технэ-пойэсис против техники-постава. Но техника-постав изнутри себя создаст новую технэ-пойэсис: технику как искусство. Первые машины примитивны, бездушны, бесчеловечны. Но со временем машины становятся все более живыми, человекоразмерными (нейросети, машинное обучение — машинная первожизнь). Природа, жизнь любит симуляции и «виртуальное»: мимикрия, яркое оперение, пение и пр. Современне машины именно в своей виртуальности всё более становятся «живыми»: изнутри себя преодолевают механицизм.
Пафос техники-искусства был у большевиков, тех, кто хотел преодолеть капитализм, то есть постав (Хоружий между прочим описывает большевизм как насильственную синергию: тоталитарный исихазм). Их лучший писатель, Андрей Платонов, мечтал о машинах как существах лучше, прекраснее, умнее людей. А мы скорее боимся машин и снимаем «Матрицу» и «Терминатора» про злые машины — то есть про злые продукты нашего творчества — лучше не творить! Поэтому и искусство наше — не теургия, а не верящие в себя постмодернистские ужимки или усыпляющее развлекалово. Поэтому мы бежим в «экологическую утопию», в растительно-животный рай, отказываясь от своей человечности — творчества, труда, машин. Социализм проиграл, и техника больше никого не привлекает. Платонов мечтал о том, как мы построим машины, которые будут как веселый ребенок играть с природой — вот подлинное пролетарское искусство. Машины как поэзия, поэзия как восстание человека на вселенную (которая во зле лежит, как известно, и восстание на нее, следовательно, — свято). Платоновская машина переделывает мир, делает из печали радостную песню, чьи звуки — не дрожащие человеческие слова, а творимые миры, пляшущий космос. Платонов писал про «еще не всеми понятые голоса машин», — мы не слышим их вовсе. Но как хорошо в мире Платонова: даже машины человечны, более человечны, чем люди; не техника, а искусство. Высшее искусство — искусство действительности, творчество реальности: машины, переделывающие мир. Прежнее искусство было лишь симуляцией, оно было виртуальным (как не вспомнить исламский нарратив о наказании художников за то, что они не смогут оживить свои творения). Но техника есть искусство не симулятивное, не миметическое: оно подлинно преображает реальность, оно созидает новую реальность, сама техника есть такая реальность: не виртуальное, а актуальное технэ (и, заметим еще раз, реализующееся через технологически-виртуальное). Компьютерные технологии выводят сознание в материю: прямая власть сознания, перетворение природы, свобода человека.
Виртуальные деньги
Другой интересный пример — виртуальные деньги. Постав также можно определить как изведение истины из потаенного в наличное (материализм, грубо говоря: есть только то, что есть в наличии, есть только сущее). События в горизонте сущего Хоружий называет обналиченными событиями (они даны, они в наличии, они здесь). Но есть также, по Хоружему, необналиченные события: трансцендентные и виртуальные. Интересно, что они у Хоружего как бы противоположны, но структурно совпадают: трансцендентные события выводят человека из плана сущего (наличного) в план Бытия, а виртуальные события не обналичены, потому что недоактуализированны, не приведены в наличное, в сущее. Но их структурное тождество не случайно: ибо именно виртуальная природа сознания (со своими виртуальными событиями фантазий, грез, мечтаний, планов, проектов) позволяет превзойти наличность, то есть трансцендировать. Трансцендирование — актуализация виртуального, виртуальное — первотрасцендирование.
Истина есть то, что изведено из потаенного, тот или иной лик Бытия. Постав изводит истину в производстве того, что в наличии; налично сущее, Бытие забыто. Другие же способы изведения истины не обналичивают Бытие. Истинник — забытое русское слово, обозначающее наличные деньги, кеш. Поскольку в поставе Бытие забыто в обналичивании, можно сказать, что у него нет истины, а есть истинник, и обратно можно назвать необналиченное — истиной (ибо оно указывает, на то, что есть различие между сущим, наличным, данным и Бытием). Также вспомним, что кредит это вера (кредо — «я верю», греч. пистис — в Новом Завете — вера, а помимо этого — кредит). Там, где есть только то, что налично — там материализм; а где не так — там вера. Итак, можем составить две цепочки: сущее — истинник — кеш — материализм — техника и Бытие — истина — кредит — вера — технэ. Но мы-то как раз живем в эпоху виртуальных, кредитных, «спиритуалистических» денег, в отличии от денег модерна, золотых и серебряных — наличных, «материалистических».
Гребер в книге «Долг» разделяет человеческую эпоху на огромные циклы — социально-экономические формации, определяемые природой денег:
- Первые государства (по Марксу — азиатский способ производства): виртуальные деньги и господство религии. Древние Египет, Вавилон, Индия, Китай и пр. Первые известные нам денежные системы изобретены в храмах Междуречья, и это были не наличные, а кредитные деньги.
- Военно-рабско-монетные комплексы (по Марксу — рабовладельческая формация): наличные деньги и подрыв религии. Эллинистические монархии, Римская империя, эпоха Сражающихся царств в Китае и т. д. Эпоха войн, рабства, материализма. Как противодействие ей появляются пророки Ветхого Завета, христианство, ислам, буддизм, конфуцианство и пр.
- Средневековье (по Марксу — феодализм): снова виртуальные деньги и снова господство религии.
- Капитализм: снова наличные деньги и снова подрыв религии. Зарождается в христианском мире, чтобы стать глобальным феноменом. Эпоха войн, рабства, материализма. Как противодействие ей появляются социалистические и анархические движения.
- Бреттон-Вудская валютная система (1944) начинает, а Ямайская валютная система (1976) заканчивает отвязку денег от золота: снова виртуальные деньги. Многие исследователи, включая Хоружего, говорят о постсекулярном повороте: религия возвращается. Эпоха того, что мы назвали, с одной стороны, маразмом, с другой — руинами модерна, эпохой перед Другим Началом.
Современные деньги не обеспеченны золотом: они суть сгустки веры, а не материальные объекты. Будучи электронными, они «есть» материально, но тем не менее они не обналичены: истина-вера, а не истинник-данность. Современные виртуальные деньги — технологически-виртуальны, они — детище компьютерных технологий. И здесь мы снова видим, что технику и виртуальность не надо обличать и не надо с ними бороться. Техника, становясь виртуальной, преодолевает собственную логику, развиваясь в собственной же логике. Так и Онтологический Человек явится не вопреки технологиям, а благодаря им. А где виртуальные деньги — там религия, Онтологический Человек и его практики по Хоружему. И подлинный ответ на антропоугрозы, сформулированные Хоружим, во-первых, в том, чтобы понять, что многие из них не антропоугрозы, а антропошансы (скажем, виртуальность — не угроза, а шанс), а во-вторых, следует поддерживать исторический тренд на Новое средневековье (посткапитализм). По-настоящему нам грозит продолжающийся маразм постмодерна, то есть поздний капитализм: следует перейти к новой формации. Эта новая формация, уничтожая капитализм, формацию наличных, придет к символизму: виртуальные деньги и пр. нужны для того, чтобы в социальном держать память о необналичиваемом Бытии: так и было в Средневековье с его богослужениями, аллегориями и пр. Ноновый символизм оставаясь вполне символизмом будет материальным.
Постав есть обналичивание потаенного, по Хоружему. По Хайдеггеру, поворот к Другому Началу возможен только внутри постава. Но кто, находясь в поставе, не обналичен, если постав всё приводит к наличию? — пролетариат. Пролетарий есть работник постава и при этом у него далеко не всё в наличии, не говоря о чисто материальных вещах, у него в наличии нет его собственной человеческой природы: отчуждение. Человек капитализмом сведен к животному-машине-вещи, он, по Марксу, вынужден «экономить» на морали и пр. и пр. Ошибка и Хайдеггера и Хоружего в том, что оба они видят работу машины гладкой, бесконфликтной. Но машину производит и обслуживает человек: конфликт между машиной и пролетарием. Вообще, если читать тексты Хайдеггера о повороте и ранние тексты Маркса, получим единую непротиворечивую экзистенциально-онтологически-политэкономическую систему преодоления капитализма-постава. Поворот к Другому Началу есть пролетарская революция.
Ставки
В терминах Хоружего можно сказать: Онтологический Человек христианизирует личность, Онтический Человек христианизирует мир, а в Виртуальном Человеке эти два направлении встречаются: сознание выходи в мир. Уточним детали.
Разумеется, не стоит понимать нашу схему смены формаций на манер чет-нечет; каждая следующая формация сохраняет достижения предыдущих и вместе с тем несет нечто новое. При этом «критические эпохи» суть эпохи деструкции старых «органических» эпох и конструкции новых «органических эпох» (рабовладение породило христианство как своего противника и противника язычества, как строителя новой эпохи). Эти социально-экономические формации требуют формулирования соответствующих им антропоформаций, и далее в каждой формации — свои типы. Скажем, Онтологический Человек Хоружего — антропоформация Средневековья (очевидно, что в других социоформациях — другие антропоформации), а в ней он различает диаметрально противоположные антропоразмыкания на Личностный Абсолют и на Безличностный Абсолют.
Если мы правы, что постсовременность — преддверие Нового средневековья, то будем помнить, что выходы из рабовладения в феодализм были очень разными, кардинально разными. Постсекулярный поворот — совсем не обязательно, например, возврат к христианству. Огромное множество практик себя — саморазвитие, коучинг, психоанализ, секты и пр. и пр. — всё это вслепую нащупывает Новое средневековье, как эпикурейцы, стоики, киники, гностики и пр. нащупывали христианство. Мы как в поздней Римской Империи: Империя могущественна, богата, сильна и всё же уже родилось то, что её разрушит. Но для христианства это означает не только борьбу с новыми язычниками (материалистами), но и с новыми еретиками.
Хоружий слишком пессимист, я слишком оптимист. Разумеется, уже видны новые способы экономики, но не забудем, что мы досих пор живем в эпоху ручного труда: все прелести новых технологий сосредоточены в ядре мирсистемы, в головных звеньях производственных цепочек, а на периферии мирсистемы, в нижних звеньях — чуть ли не рабский ручной труд.
Разумеется, компьютерные технологии дарят нам небывалые возможности, но не забудем и об их опасностях. Есть возможность преодоления товарности производства в Интернете, но также весьма вероятно, что компьютерные технологии — несмотря на всю их «креативность» и «свободу» — способ фордизации умственного труда, способ пролетаризации работников умственного труда, и все те эффекты замещения человеческого труда машинным, что исследовал Маркс мы увидим снова на новом витке, да уже и видим отчасти.
Не будем забывать о том, что творится с уйгурами и «социальным кредитом» в Китае: возможно, XXI век готовит электронный тоталитаризм, еще более «тотальный», чем тоталитаризмы XX века.
Много угроз, но много и шансов; ставки высоки; мы, однако, знаем, на что ставить: на Новое средневековье, на технологии, на новые социально-экономические отношения, дающие базу новому Онтологическому Человеку.
О том, что техника есть теология прямого действия, мы писали в этом тексте, который можно считать заключением нашего цикла.
