на наш Телеграм
Ответ на статью А. Королёва «Не падший человек – плод сатаны, а сатана – плод действий человека».
Статьи Александра Королёва всегда привлекают свежестью подхода, стремлением «взорвать» некоторые привычные представления или по крайней мере увидеть, что за ними стоит – и стоит ли вообще что-то существенно важное. Автор ставит неизбежный вопрос: а насколько это должно являться ценностью, какое место занимать в мировоззрении? Вот и статья «Не падший человек – плод сатаны, а сатана – плод действий человека» построена подобным же образом. Заголовок уже сам по себе отсеивает тех читателей, у которых рассматриваемая идея «въелась в подкорку»; чуть подвинь ее – и человек почти дезориентирован: как так? а во что же я тогда верил? Адресаты текстов Александра – всегда люди, способные к рассуждению и здравой самокритике, пересмотру своих представлений.
Вот и в названной статье автор следует своему кредо: смело деконструирует то, что он определил как миф. Стоп!.. А в каком смысле «миф»? У этого слова две коннотации – негативная (чаще всего сознание современного человека, столкнувшись со словом «миф», настраивается именно на отторжение) и вполне нейтральная: в первоначальном значении миф – это рассказ, повествование, но это понимание существенно меньше распространено. Прочитав статью, довольно сложно определить, в каком же именно смысле Александр его употребляет. С одной стороны, он называет язык Ветхого Завета «мифопоэтическим», с другой – говорит о «вреде мифа». Не является ли эта терминологическая путаница нарочитой и для чего автору такое смешение понятий?
Цель, очевидно, педагогическая, о чем автор и пишет, завершая свои рассуждения. И это прекрасно: снимать с себя ответственность, против чего протестует Александр, – действительно ход инфантильного сознания. Вот только на чём основывает Александр свою концепцию?
Первое, что бросается в глаза в аргументации Александра, – это риторический прием, основанный на «соломенном чучеле»: в число критикуемых им идей он, к примеру, включает такую: «верховный ангел Люцифер умудрился переманить на свою сторону треть ангелов (известна даже статистика!)». Надо сказать, я познакомился с этим представлением именно из текста Александра, что, думаю, скорее говорит о некоторой маргинальности оного; иронический же пассаж о статистике, вероятно, должен выражать отношение автора к тем, кто склонен более буквально, нежели он, истолковывать Священное Писание.
Читаем Откровение: «Он [Ангел] взял дракона, змия древнего (ὄφις ὁ ἀρχαῖος), который есть диавол и сатана» (Διάβολος καὶ ὁ Σατανᾶς) (20:2). Несколькими абзацами выше косвенной отсылки к этому стиху Александр пишет, что в Быт 3:1 «нет и намека на то, что змей – воплощение дьявола». Одно из двух: или автор Откровения превратно истолковывает Ветхий Завет, или у Александра короткая память, или… он нарочито умалчивает об этом «противоречии» в корпусе Священного Писания. Думаю, вполне можно было бы допустить, что это противоречие таки есть, но оно должно бы стать поводом для вопрошаний, а отнюдь не для категоричных построений, которые мы видим у Александра.
Вопрошания, однако, могут не гарантировать ответа, удовлетворяющего педагогические амбиции, – и к этому нужно быть готовым. В первую же очередь – осознать методологическую проблему: к чему апеллировать как к источнику вероучения? Александр полагает, что это корпус Священного Писания, к этому он и прибегает в статье. В плане полемики с «ревнителями преданий» это уместно; но не уводит ли это в противоположную крайность – создать свой «конструктор» из избранных цитат и избранных переводов, минуя многовековую рецепцию конституирующих вероучение текстов церковными авторами? То, что рецепция была у всех одинакова, – мысль, вероятно, ложная. Но она явно была; а какова она и почему у Александра на это нет никаких намеков?
И глобальнее: что в принципе является источником вероучения? Думаю, Александр не станет утверждать, что придерживается принципа Sola Scriptura, хотя, кажется, этот его текст скорее свидетельствует в пользу именно такой версии.
Александр подкрепляет свою мысль об отсутствии отсылки к падшему ангелу в различных книгах Писания цитатами оттуда. Насколько корректно он это делает? Попробуем выяснить.
«В книге Иова в переводе РБО «враг» предлагает Богу испытать праведника. Так современные переводчики перевели слово «сатана». И снова никаких отсылок к падшему ангелу», – пишет Александр. Открываем перевод РБО (2011 г.): «Однажды Сыны Божьи пришли предстать перед Господом, был среди них и Враг» (Иов 1:6). Ниже Александр обосновывает свою концепцию тем, что слово, обозначающее сатану, дано с маленькой буквы, поэтому-де он не является личностью: «В Первом соборном послании Иоанна есть такие строчки: «Делающий грех – от диавола, потому что диавол грешит от начала. Для того явлен был Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола». Но и тут ни из чего не видно, что дьявол – это ангел, который упал с неба. Мы видим, что в тексте дьявол вообще с маленькой буквы. То есть здесь дьявол не личность, а некий концепт зла, символ».
Похоже, концепция Александра изложена без соблюдения единого принципа аргументации. Слово «Враг» (с большой буквы!) из перевода РБО и слово «диавол» того перевода, по которому приведена цитата из 1 Ин. (Александр его не называет, но, вероятно, это перевод С. С. Аверинцева, – здесь встает дополнительный вопрос, связанный с культурой изложения материала, а уж кому как не автору, имеющему теологическое образование, об этом знать), – это перевод одного и того же слова – ὁ διάβολος. Что в итоге получается? Александр, не дав цитаты из книги Иова, а пересказав мысль своими словами, дезавуирует свой же аргумент «маленькая буква = не личность, а некий концепт, символ». Ведь если быть последовательным и применить задекларированный Александром «принцип большой буквы», то новейший перевод РБО позиционирует дьявола как личность… А вот это в концепцию Александра не вписывается – не оттого ли отсутствует цитирование «неудобных мест»? Что это – предельная невнимательность или же прием на грани шулерства? Увы, в такое положение бывает поставлен, пожалуй, каждый, кто задается целью без корректного исследования темы (а желательно еще и коллегиального, с привлечением не только теологов, но и текстологов) соорудить «бьющую по мозгам» концепцию, идущую вразрез с тем, с чем хочется автору, – хорошо если с расхожим обывательским мнением, но вот копни пару мест, и получается, что и с самой собой, а то и с церковным учением. Последнее утверждение доказанным считать, конечно, не стоит; но вот сам тип аргументации – лично для меня несколько подмочен. Я бы назвал его «синдромом Глеба Капустина» (Глеб Капустин – герой рассказа «Срезал» В. Шукшина: простоватый, но начитанный и ехидный, любит «срезать» приезжающих родственников, которые добились больших высот в городе): вот вам сказали, что сатана – то-то и то-то? А вот и нет, и я вам сейчас с легкостью покажу, что всё ровно наоборот; ну что, съели?
Само желание сдвинуть со своего места некоторые расхожие представления с помощью поиска их сущностного обоснования можно лишь приветствовать. Только если использовать корректный метод, и он при этом не приведет к столь хлестким выводам, – не честнее ли будет изменить их? Признаться себе: да, хотелось «мир удивить», но не всё сходится. Что ж, «взрыва сознания» не получится. Но и вездесущий и настырный Глеб Капустин не станет нашим соседом и постоянным собеседником, а это тоже результат. Может быть, не менее важный.
